Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Ранним утром 12 апреля 1869 г. из ворот Петропавловской крепости выехала закрытая полицейская карета и, минуя центр столицы, направилась к Московскому вокзалу Николаевской железной дороги.
Между сумрачными жандармами сидел сухощавый молодой человек с высоким лбом и правильными чертами лица. Невольным спутникам предстоял дальний путь.
В дорожной сумке жандармского унтер-офицера лежал секретный пакет. Чинам тайной полиции столицы предписано было доставить бывшего студента юридического факультета Петербургского университета, «опасного преступника, покушавшегося на ниспровержение существующего строя», А.-Г. Долгиева в жандармское управление Терской области.
На всем пути следования жандармы бдительно «опе¬кали» своего подопечного. Подорожная и сопроводитель¬ный документ, подписанный самим генерал-адъютантом Треневым, оберполицмейстером Санкт-Петербурга, ма¬гически действовали на смотрителей почтовых станций, Путники без задержек получали возможность следовать по предначертанному маршруту.
В описываемое время железнодорожное сообщение составляло еще привилегию незначительной части Рос¬сии. Северный Кавказ не был соединен с Москвой.
Как ни торопились жандармы, как ни подгоняли ямщики коней, до Владикавказа, административного центра Терской области, молодой горец имел возможность не раз мысленно проследить свой короткий жизненный путь.
Думается, что любознательный читатель тоже хотел бы побольше узнать о герое нашего очерка.
Имя Адиль-Гирея Долгиева до настоящего времени еще остается мало известным широкому кругу. В ску¬пых и отрывочных сведениях сообщается, что он был уча¬стником «Нечаевского дела», Нечаевского процесса (1).
Выдавая себя за представителя несуществующего «Всемирного союза», С. Нечаев создал тайную организа¬цию анархистского толка. Называлась она «Народная рас¬права» и состояла из небольших кружков. От членов орга¬низации Нечаев требовал беспрекословного подчинения, в деятельности своей не останавливался перед крайними средствами. Так, вместе со своими сообщниками в Москве он совершил убийство ни в чем не повинного сту¬дента И. Иванова. Трагедия эта произошла в гроте Пет¬ровской академии 21 ноября 1869 г.
На смерть Иванов был осужден только за недоверие к сомнительным заявлениям С. Нечаева, «за отступни¬чество». Однако больше всего руководитель организации боялся разоблачения своих действий перед студенче¬ской массой.
Естественно, что Нечаеву не удалось подчинить сво¬ему влиянию все студенческое движение, так как рас¬крылся провокационный характер его действий.
Следует сразу отметить, что А.-Г. Долгиев, как и боль¬шинство революционно настроенных студентов, не при¬мыкал к кружкам, основанным анархистом С. Г. Неча¬евым, не разделял его тактики и программы. Нет ника¬ких документальных данных, подтверждающих, что Долгиев, как и большинство студентов-кавказцев, обучавшихся в то время в учебных заведениях Москвы и Петербурга, вхо¬дил в какой-либо из нечаевских кружков.
Акт убийства Иванова царское правительство исполь¬зовало для расправы над участниками революционных выступлений студенческой молодежи в 1868—1869 гг. Оно организовало в этих целях громкий судебный про¬цесс, придав ему сугубо уголовный характер.
Как известно, А. Герцен относился отрицательно к деятельности Нечаева; Бакунин называл его политиче¬скую программу «Катехизисом абреков». П. Лавров, В. Засулич, М. Натансон и другие участники революци¬онного движения также отрицательно относились к Не¬чаеву и его кружковцам. В. Засулич, участница событий, находившаяся под следствием по Нечаевскому делу, от¬мечала: «Нечаев не был продуктом нашей интелли¬гентной среды. Он был в ней чужим»(2).
К. Маркс и Ф. Энгельс резко критиковали Нечаева и называли его программу «образчиком казарменного ком¬мунизма»(3). А.-Г. Долгиев был арестован в Петербурге в начале марта 1869 г. К следствию и суду в период подготовки и проведения «Нечаевского процесса» не привлекался. Одна¬ко Адиль-Гирей не избежал серьезных репрессий.
Он был выслан на родину, туда, где у южного склона Малокабардинского хребта раскинулось село Дахкильг-Юрт, ныне Долаково. Вокруг него лежат тучные черно¬земные поля, богатые пастбища, вдали темнеет густой лес. Еще недавно там пролегала старинная дорога «Эрси-никъ» («Русская дорога») — путь, идущий от крепости Моздок до Владикавказа, затем по Дарьяльскому ущелью в Закавказье — до Тифлиса. Благодатные места уже давно привлекали сюда горцев-хлебопашцев и скотоводов.
В Дахкильг-Юрте в крестьянской семье Олмаза и Изи Долгиевых родился сын, нареченный Эдал-Гиреем (Адиль-Гирей).
Мы можем теперь сказать, что уточнить год рождения Адиль-Гирея пока не представляется возможным. По од¬ним сведениям, он родился в 1845 г., по другим — в 1847. По документам Петербургского университета и материа¬лам столичной тайной полиции значилось, что Долгиев родился около 1850 г.
Биографический словарь деятелей революционного движения России 60-х гг., охватывающий период от пред¬шественников декабристов до конца деятельности «На¬родной воли», также указывает, что Адиль-Гирей родился «около 1850 г.»(4).
Его однокашник по Ставропольской гимназии, извест¬ный ингушский просветитель и этнограф Чах Ахриев также родился в 1850 г. Учитывая, что и гимназисты, и его сокурсники по университету — ровесники, правиль¬нее будет считать год рождения А.-Г. Долгиева где-то между 1848 и 1850 гг.
У него было три брата: Бунахо, Джанчор и Эсто. Все они были старше Адиль-Гирея. Судьба их сложилась по-разному.
Бунахо с помощью дяди Уцига Малсага приобщился к военной службе. Уцига Малсаг — Малсаг Уцигович Дол¬гиев — штаб-ротмистр русской армии пользовался репу¬тацией храброго офицера, его подвиги отражены в уст¬ном народном творчестве. По его ходатайству Буна-хо был переведен из Ейского казачьего полка в состав Ин¬гушского дивизиона Терско-Горского конно-иррегуляр-ного полка в чине майора. В 1877-1878 гг. он участво¬вал в освобождении Болгарии от турецкого ига.
Вступил «охотником» — добровольцем — в тот же ди¬визион и другой брат — Джанчор. Ратные подвиги брать¬ев Долгиевых, их храбрость и мужество были отмечены военными наградами.
Эсто умер рано.
О детских годах Адиль-Гирея осталось мало свиде¬тельств. Его юность прошла среди сверстников в родном ауле. Народные песни и сказания проникали в душу мальчика, пробуждая любовь к отчему краю, к его мно¬гострадальному народу и героической истории. В ран¬ний период жизни Адиль-Гирея семья Олмаза Долгиева ничем не отличалась от большинства других сельских семей; жизнь ее протекала в борьбе за существование. Кукурузный чурек, кружка молока составляли обычный завтрак и ужин. В памяти его сохранились события, про¬исходившие в те годы в родном крае.
Вслед за жестоким подавлением восстания ингуш¬ского крестьянства в мае 1858 г., известного как «Назрановское возмущение», целый ряд аулов насильствен¬но выселяется, а жители сгоняются с насиженных зе¬мель. Одновременно производится раздача земельных угодий местным феодалам, прислужникам царизма.
Так, западнее Дахкильг-Юрта осетинский алдар Ду¬даров получил от царского правительства 5500 десятин земли и поселился здесь со своими подвластными, осно¬вав село Толста-Юрт (современное селение Зилга). На левом берегу Камбилеевки получил земли Алдар Тхостов, которому наместник Кавказа отвел 1150 десятин. Одним росчерком пера удостоился 2800 десятин земли в местности Сут-Кох, что южнее названного выше села, полковник Мусса Алхастович Кундухов(5).
Таким образом, крестьяне Дахкильг-Юрта, Той-Юрта, Черки-Юрта (Дахкильг-Юрт, Той-Юрт, Черки-Юрт -это со¬временные селения Долаково, Кантышево и Верхние Ачалуки в Назрановском и Малгобекском районах Чечено-Ингушской АССР.) и других поселений лишились пахотных земель, сенокосов и лесов, которыми они еще недавно пользовались.
В 1861 г. в России было отменено крепостное право. Вступление страны на интенсивный путь капиталисти¬ческого развития, осуществление в стране буржуазных реформ, несмотря на их половинчатый характер, играли прогрессивную роль в развитии горских народов. Они также втягивались в русло рыночных отношений. Шла ломка патриархальщины.
Образную картину этих явлений дал демократ Алихан Ардасенов: «Ингуша, чеченца, осетина в особенно¬сти можно видеть теперь, так сказать, на всех перекрест¬ках жизни, ищущих всюду работу — приложения для своих рук. При этом они не брезгуют никакой должностью, их можно видеть в гостиницах, трактирах, в пере¬дней барина, на вокзалах железных дорог и канцеляриях, в ямщиках, в магазинах в качестве мальчиков»(6).
Капитализм нуждался в грамотных людях, образо¬ванных чиновниках, переводчиках, знакомых с местны¬ми условиями и бытом коренного населения. В этих це¬лях на Северном Кавказе создавались первые школы. Одним из первых учебных заведений в крае была Став¬ропольская мужская гимназия. В первые годы своего существования она, по словам Г. А. Лопатина, окончив¬шего ее, ученика Чернышевского, первого переводчика «Капитала» на русский язык, члена Генерального Сове¬та I Интернационала, по качеству даваемых своим вос¬питанникам знаний и действовавшим в ее стенах нра¬вам походила «больше на бурсу Помяловского, чем на что-либо другое»(7).
В конце первой половины прошлого столетия при Ставропольской гимназии было открыто подготовитель¬ное отделение с пансионатом для детей горцев. Одним из первых учащихся из числа чеченцев и ингушей в этой гимназии стали Чах Ахриев, Адиль-Гирей Долгиев и Инал Бекбузаров. Здесь они начали овладевать «кяхат-мотт» — «языком бумаги» — российской грамотой.
Кстати, за первые 50 лет существования гимназии, кроме них, ее закончили еще шесть их земляков: Садул Ахриев, Асланбек Базоркин, Пшемахо Дахкильгов, Кураз Мальсагов, Сай Мальсагов и Тонта Укуров.
Период притока первых горских юношей в Ставро¬польскую гимназию совпал с деятельностью в ней про¬грессивного педагога и замечательного организатора учеб¬ного дела Я. М. Неверова. Его усилиями при гимназии были открыты два новых дополнительных класса: уни¬верситетский — для подготовки после гимназии к по¬ступлению в высшее учебное заведение; педагогический -для подготовки младших учителей гимназий, смотрите¬лей и учителей уездных училищ.
Горская молодежь жадно впитывала зерна просве¬щения, принимала активное участие во всех внеклас¬сных мероприятиях гимназии. Их успехи поощрялись педагогами. В частности, высоко ценил их старания пре¬подаватель русской словесности Ф. В. Юхотников.
Как показало дальнейшее, благотворное влияние на Ч. Ахриева, А.-Г. Долгиева, несомненно, оказали про¬грессивные, передовые педагоги, сотрудничавшие с Я. М. Неверовым и приобщившие своих питомцев к пе¬редовой русской культуре.
Вопреки устремлению официальных «столпов просве¬щения» Ставропольская гимназия способствовала форми¬рованию демократической интеллигенции из представи¬телей горских народов, таких, например, как Адиль-Ги¬рей Кешев — адыгский просветитель, Паго Тамбиев — первый собиратель фольклора адыгов, Казн Атажукин -кабардинский просветитель, Иналук Тхостов, Джантемир и Гуцыр Шанаевы — осетинские этнографы, Башир Дал-гат и Гаджи-Мурад Амиров — дагестанские просветите¬ли, Чах Ахриев — первый этнограф и просветитель ин¬гушского народа, Адиль-Гирей Долгиев — активный уча¬стник революционного студенческого движения, первый учитель Ингушетии.
В Ставропольской гимназии позднее учились осно¬воположник осетинской литературы поэт Коста Хетагуров, писатель Инал Кануков, народоволец М. Ф. Фро¬ленко и другие.
В последние годы учебы в гимназии А.-Г. Долгиев решает продолжить образование в университете. Зару¬чившись поддержкой сельского схода, Адиль-Гирей об¬ращается с прошением к властям Терской области об оказании ему помощи в поездке на учебу в Петербург и установлении стипендии.
Администрация области отказала в ассигнованиях на стипендию, но «милостиво» выделила из штрафных сумм 30 рублей на дорожные расходы(8). Ни отец, ни брат Бу-нахо, который и сам еще не встал на ноги, не могли оказать ему материальной помощи.
Страстное желание получить высшее образование и стремление принести пользу своему народу стали тем стимулом, который помог молодому горцу преодолеть все трудности и стать студентом юридического факультета Петербургского университета (Вплоть до Великой Октябрьской социалистической револю¬ции на Кавказе не было высших учебных заведений. Первый уни¬верситет был открыт в 1918 г. в Тифлисе).
Столица произвела на Долгиева оглушающее впечат¬ление. Многоэтажные каменные дома, великолепные мраморные дворцы на набережной Невы, золотом отли¬вающие церковные купола, ажурные решетки и скверы с невиданными фонтанами и статуями, блеск мундиров на Невском проспекте, поток экипажей ошеломили и как бы придавили его.
Но Петербург был двуликим: один — бюрократический, официальный, монархический, другой — демокра¬тический, революционный, где ковались мужественные
революционеры.
Знакомство с однокашниками, поиски жилья и за¬работка, дороговизна жизни быстро отрезвили Адиль-Гирея. Он на опыте узнал, что большинству студентов приходится существовать грошовыми уроками, ночной корректурой и другими нелегкими работами, поглощав¬шими почти все свободное время.
Жизнь показала ему, что студенты из простого на¬рода ведут нищенский образ жизни и от недоедания бо¬леют. Не имея средств на лечение, нередко умирали его друзья. Тиф, чахотка и другие заболевания были посто¬янными спутниками студентов из народа. Даже жан¬дармы вынуждены были признать, что жизнь и быт студентов являли «истинно потрясающие примеры ни¬щеты».
Адиль-Гирей быстро приобщается к студенческой жизни, связывается с кавказским землячеством, участву¬ет в кружках и сходках студентов.
Студенчество неустанно устраивает всевозможные вечера и концерты в пользу своих землячеств и, по сло¬вам Л. В. Успенского, «особенно старались всегда кав¬казцы».
Учебу Долгиев сочетает с работой над расширением своего кругозора, читает произведения Чернышевского, Добролюбова, Герцена, Белинского, становится и актив¬ным читателем журнала «Современник». Под их воздей¬ствием он начинает проникаться идеями русских рево¬люционных демократов, критически относиться к окру¬жающей действительности.
В университете он все больше и больше втягивается в водоворот идей, волновавших тогда передовую русскую интеллигенцию и студенчество. В активную борьбу вклю¬чалась, как наиболее восприимчивая, студенческая моло¬дежь — «самая отзывчивая, — как определил В. И. Ленин, — часть интеллигенции»(9).
Общественная деятельность Долгиева началась в одну из самых напряженных и сложных эпох истории рус¬ского общества прошлого столетия. Героическую борьбу против царской камарильи и императора Александра II вели тогда группы самоотверженных борцов, стремивших¬ся подорвать ненавистный строй произвола и насилия, поколебать его путем террора, уничтожения царских сатрапов.
В. И. Ленин назвал эту борьбу «отчаянной схваткой с правительством горстки героев»(10).
Мировоззрение А.-Г. Долгиева складывалось в годы бурного кипения и борьбы вокруг центральной пробле¬мы эпохи — проблемы коренного общественно-полити¬ческого преобразования и участия в этом преобразова¬нии передовых слоев народа.
К этому времени в освободительном движении Рос¬сии наметился еще больший подъем. Он ярко проявился в виде новой волны студенческих выступлений 1869 г. «Сходка следовала за сходкой»(11). Стало одним из люби¬мых и декламировалось как гимн стихотворение Н. П. Ога¬рева «Студент».
По словам В. Г. Короленко, позже увлекшегося на¬родническим движением и не раз отбывавшего ссылки и тюремные заключения, в 70-х гг. юные кадры укра¬инской и кавказской молодежи влекло в общерусское движение его «широкой демократичностью, отсутстви¬ем национализма, широкими формулами свободы»(12). На¬расхват читался «Современник». Очень образно, эмоцио¬нально писал об этом в своих воспоминаниях один из участников студенческого движения Нико Николадзе: «Если бы ты знал, читатель, какое тогда было время, с каким нетерпением и жаждой мы, молодежь, ожидали того счастливого дня, когда выйдет книга любимого жур¬нала, с каким восхищением и поспешностью, с какой жаждой и неутолимостью принимались мы за чтение… как билось тогда наше сердце, как волновалось чувство и горел разум!»(13).
Коллективные чтения запретных книг, диспуты, об¬мен мнениями и горячие споры пробуждали стремление принять активное участие в борьбе против социальной несправедливости, расширяли горизонты и обществен¬ные интересы молодежи.
Политические выступления студентов подготавлива¬лись в трудных условиях «белого террора», когда Россия переживала страшную реакцию, последовавшую после известного покушения Каракозова на Александра П.
В сложившейся обстановке петербургское студенче¬ство стремилось сделать для революции «хоть что-либо малое», доступное. Студенчество устраивало тайные сход¬ки, организовывало подпольные библиотеки, служившие местом хранения и распространения нелегальной лите¬ратуры и прокламаций.
С 6 марта 1869 г. студенты университета, Медико-хирургической академии и Технологического института стали собираться на сходки, где и произносили страст¬ные речи, требуя свободы собраний, права создания сту¬денческих организаций. В первых рядах столичной мо¬лодежи выступали и студенты с Кавказа.
Почуяв серьезную опасность, правительство прини¬мает ответные меры: массовые обыски и аресты студен¬тов. «Беспорядки», по официальной терминологии, охва¬тили все высшие учебные заведения столицы, получили широкий отзвук в университетах и институтах Москвы, Казани, Киева, Харькова и других городов.
Студенты Петербургского университета разослали своих депутатов по всем университетам страны с целью организации всеобщей поддержки их выступлений и протеста против произвола царских властей.
На пороге 70-х гг. царское правительство оказалось перед лицом событий, нарастание которых таило серьез¬ную угрозу. Все настойчивее звучали в прокламацион¬ных листовках призывы к демократической интеллиген¬ции окунуться в гущу народной жизни и органически слить «вопрос русской молодежи» с «вопросом русской земли». Действия студенческой молодежи в одном из докладов III отделения квалифицировались как замысел, направленный на «ниспровержение существующего строя»(14).
В ночь с 13 на 14 марта были произведены поваль¬ные аресты студентов Медико-хирургической академии, а утром ее уже закрыли. В субботу 15 марта в Петербург¬ском университете появилось воззвание, призывающее студентов выступить с протестом в знак солидарности со студентами-медиками, требующее немедленного осво¬бождения арестованных и открытия Медико-хирургичес¬кой академии.
Студенческие волнения не только выражали протест против наступления административных и полицейских властей на права молодежи. Студенты выдвигали и политические требования. При аресте активного участни¬ка студенческих волнений Ф. В. Волховского среди других бумаг полиция обнаружила у него прокламацию, озаглавленную «Программа революционных действий».
О размерах студенческого движения в те дни гово¬рит и такой факт. В отдельных сходках, например, в той же академии участвовало 1500 человек из 2000 ее пи¬томцев.
Активное участие в выступлениях студентов универ¬ситета и медиков принимал и Адиль-Гирей Долгиев. Жизнь вписывала новые страницы в его биографию. Несмотря на массовые репрессии, волнения в универси¬тете и Технологическом институте продолжались.
20 марта в университет пожаловал сам Трепов, обер-полицмейстер Петербурга. Вожаки движения были аре¬стованы еще ранее и заключены в Петропавловскую кре¬пость и на гауптвахту.
В эти дни только из одного университета было исклю¬чено 38 студентов, в том числе 14 кавказцев. По распоря¬жению Трепова многих арестовывали и без суда и след¬ствия высылали в административном порядке под надзор полиции: 24 марта С. Зарипова — в Тифлис, 26 марта И. Измайлова — в Эривань, Н. Кипиани, Д. Сулханашви-ли — в Тифлис, И. Бекбузарова — во Владикавказ, 27 марта Ф. Бебурашвили, В. Джапаридзе — в Кутаис, Павла и Ва¬силия Шавердовых, Н. Орбелиани, А. Саражишвили, В. Семибратова, Л. Мгебришвили — в Тифлис, М. Лунке-вича — в Эривань. Арестованный в первые дни студенче¬ских выступлений Адиль-Гирей Долгиев был заключен в один из казематов Петропавловской крепости.
По высочайшему повелению была наряжена военно-следственная комиссия, которую возглавил начальник секретного отделения охранки действительный статский советник Колышкин, взявший под свою «опеку» наибо¬лее активных участников студенческих волнений.
Царская охранка доносила: «Раскрытие политиче¬ского дознания 1869 г. свидетельствует, что пропаган¬да начинает приносить и в России свои отравленные плоды»(15).
И не случайно публицисты официального толка пре¬дупреждают правительство о том, что «люди, вызыва¬ющие баррикады, не так опасны, как эти юноши, работа¬ющие втихомолку над перестройкой общественных отно¬шений, над изменением коренных оснований современ¬ного порядка».
А. Герцен говорил о них, что это «фаланга героических молодых людей», которые «в двух шагах от Зимне¬го дворца образовали несколько политических обществ, направленных против царизма»(16).
Основоположники марксизма отмечали, что энергич¬ный протест студентов Петербургского университета «был перенесен на улицу и вылился во внушительные манифестации ».
После, почти месячного следствия «за принятие уча¬стия в преступных замыслах против священной особы». Адиль-Гирей из каземата Петропавловской крепости был выслан под строгий надзор полиции в Терскую область. Одновременно он был лишен права поступления в выс¬шие учебные заведения.
В сопроводительном документе за № 3414 санкт-пе¬тербургский полицмейстер Трепов предписывал: «Под¬чинить Долгиева на месте высылки надзору без права отлучки с места жительства»(17).
Начальник главного управления наместника Кавка¬за барон Николай в мае 1869 г. в секретном документе за № 242 также требовал учредить за А.-Г. Долгиевым полицейский надзор с воспрещением покидать место по¬селения.
По прибытии во Владикавказ Адиль-Гирей был сдан жандармскому капитану «в исправном виде», а затем водворен в родной аул, где должен был жить постоянно.
Началось томительное существование под недремлю¬щим оком местного пристава. Попытки поступить на службу, найти применение своим знаниям в крае, где особенно нуждались в образованных людях, не увенча¬лись успехом.
Время уходило на составление бесконечных проше¬ний, ходатайств о разрешении поступить на какую-либо работу.
Наконец, уже после снятия полицейского надзора, Долгиеву удается устроиться учителем в Назрановскую горскую школу, открытую 14 февраля 1868 г. для «вольноприходящих» учеников.
Под эту первую в Ингушетии школу было отведено помещение пересыльной тюрьмы Назрановской крепо¬сти. Учились в ней только мальчики. Только один раз было допущено отступление от этого принципа. Помощ¬ник учителя Зязиков попросил поместить его двух дево¬чек в школу, директор разрешил, выставив жесткие ус¬ловия их содержания в изоляции от мальчиков. На первых порах школа испытывала большие за¬труднения. К тому же местное духовенство всячески ста¬ралось насадить в школе порядки, существовавшие в ре¬лигиозных медресе.
В тяжелые годы становления первой школы в Ингу¬шетии Адиль-Гирей Долгиев, поборник просвещения своего народа, борется за создание нормальных условий для учебы детей.
Почувствовав к себе гуманное отношение, чуткая детвора тянется к новому учителю, свое любопытство и бесчисленные «как» и «почему» адресует к нему. А он все свои силы и знания отдает им, старается посеять интерес во впечатлительной детской душе, пробудить любовь к чтению, знакомит ребят со сказками и доступ¬ными для их понимания произведениями Пушкина, Лермонтова, Толстого и других писателей, стремится приобщить учащихся к передовой русской культуре.
Адиль-Гирей обращает внимание на физическое раз¬витие ребят. По своей инициативе он ведет уроки гим¬настики, привлекает учащихся к уходу и обработке школьного сада.
В физических упражнениях он использует нацио¬нальные виды борьбы, подвижные игры, поднятие тя¬жестей и устраивает народные танцы. Все это поднима¬ло настроение ребят и, конечно, способствовало их фи¬зической закалке.
Река Сунжа, в которой были естественные запруды, служила местом для обучения мальчиков плаванию. Мо¬лодой учитель пробуждал в детях любовь к природе, в свободное время организовывал походы по близлежа¬щим местам, одновременно рассказывал им об истори¬ческих событиях, происходивших в крае, прививая им интерес к истории.
А.-Г. Долгиев часто встречается с родителями своих питомцев и привлекает их внимание к необходимости больше уделять времени детям, поощрять их стремление к учебе, обращать внимание на соблюдение ими личной гигиены.
В начале февраля 1870 г. он выступил во Владикав¬казской газете «Терские ведомости» со статьей «Несколь¬ко слов о Назрановской горской школе»(18). В ней он ука¬зал, что дети целый год, не взирая ни на какую погоду, приходили в класс, делая по десяти верст в один конец. Подчеркивая стремление ингушских ребят к учебе и лестно отзываясь о них, Долгиев отмечал, что усердие мальчиков выказывалось и в их успехах. «В самое ко¬роткое время мальчики, особенно старшего отделения, выучились весьма правильно читать по-русски и бывали в состоянии сознательно передавать многое из прочитан¬ного». Чтобы уяснить высказывание Долгиева, необхо¬димо вспомнить, что в те годы ингуши, как и все горцы, почти поголовно были неграмотными, дети поступали в школу без всякой подготовки. По-русски им не с кем было обмолвиться словом.
Ингушская детвора должна была, как писал Долгиев, «удовлетворяться тем, что дает им чтение и объяснение книг», и главным неудобством «служила и будет служить невозможность одновременного усвоения рус¬ского языка практически и теоретически».
Тем не менее, ученики назрановской школы за ка¬кие-нибудь полтора года «оказали в практическом зна¬нии русского языка такие значительные успехи, что не¬которым удавалось перевестись во Владикавказскую ре¬альную прогимназию». В период его деятельности в школе изменилось от¬ношение преподавателей и смотрителя к ученикам: «Гру¬бые наказания, вроде драния ушей, таскания за волосы и т. п. совершенно устранены, на учеников стараются действовать не угрозами, а добрыми наставлениями». Та¬кое обращение с учениками их воспитателей Долгиев считал самым верным средством, благотворно действу¬ющим на нравственное воспитание питомцев школы.
У этой единственной на всю Ингушетию школы были и влиятельные противники и злопыхатели, считавшие, что подобные учебные заведения «не могут приготовить обучающихся в них детей к чему-нибудь полезному и из них будут выходить люди, способные сделаться только «переводчиками на базаре».
Адиль-Гирей Долгиев решительно выступал против тех, кто старался приостановить обучение подрастающе¬го поколения.
Взгляд ингушского крестьянства на образование, как он справедливо отмечал, изменился, и оно чувствует «не¬обходимость знания русского языка, грамоты».
Одновременно Долгиев отчетливо понимал, что при существующем строе детям горской бедноты после окон¬чания школы путь к высшему и среднему специально¬му образованию закрыт. Поэтому он настойчиво советует в процессе учебы прививать учащимся навыки реме¬сел: токарного, столярного, бондарного дела и изучение основ садоводства и овощеводства.
Он справедливо отмечал, что изучение ремесла име¬ет важное значение, так как «большинство учеников, лишенных средств продолжать учебу», с помощью при¬обретенных в школе практических навыков могут сде¬латься, если не самостоятельными мастерами, то, по край¬ней мере, хорошими домохозяевами, что «полезно и для ебя и для народа»(19).
Сказанное свидетельствует о том, что Долгиев еще 1-0 лет назад считал необходимым сочетать теоретическую учебу с производственным обучением.
Занимаясь преподавательской работой в назрановской школе, Адиль-Гирей включается и в общественную деятельность. Здесь необходимо коротко сказать о «Тер¬ских ведомостях», первой официальной газете Терской области, издание которой началось во Владикавказе в январе 1868 г.
Ее первым редактором был Адиль-Гирей Кешев, уро¬женец адыгейского аула Кечев. Он с отличием окончил в 1858 г. Ставропольскую гимназию, учился на Восточном факультете Петербургского университета, был участником студенческого движения 1860-1861 гг. В 1867 г. был при¬числен к гражданскому управлению Терской области во Владикавказе и вскоре стал редактором «Терских ведомо¬стей». Умер А. Г. Кешев в 1872 г.
Прогрессивный для своего времени деятель, он ста¬вил перед сотрудниками газеты широкие просветитель¬ские задачи для освещения жизни многонациональной Терской области.
А. Г. Кешев сумел привлечь и сплотить вокруг газе¬ты лучшие силы местной прогрессивной интеллигенции. В ней сотрудничали кабардинский просветитель К. Атажукин, осетинский этнограф И. Тхостов, знаток этно¬графии и истории ингушского народа Ч. Ахриев, просве¬титель А.-Г. Долгиев, осетинские авторы Б. Гатиев, И. Шанаев, общественный деятель кабардинец Д. Кодзоков, А. Прянишников, Н. Семенов, А. Косташ, Водарский и другие(20).
Позже на ее страницах выступали историк-этнограф С. Туккаев, публицист Г. Цаголов, поэт К. Хетагуров. Кстати, когда позже «Терские ведомости» скатились в лагерь оголтелой реакции, Коста Хетагуров дал газете меткое прозвище — «Мерзкие ведомости».
Авторский состав «Терских ведомостей» во главе с Кешевым смотрел на образование и просвещение гор¬цев, как на необходимый и неизбежный фактор, кото¬рый должен вывести народы Терека на путь прогресса и культуры.
Следует упомянуть и о том, что в «Терских ведомо¬стях» были опубликованы интересные статьи Ч. Ахриева «Об ингушских кашах», «Присяга у ингушей», «О характере ингушей», «О ингушских женщинах», «Этнографический очерк ингушского народа» с прило¬жением его сказок и преданий и другие материалы,
Периодически газета выходила и под редакцией А.-Г. Дол-гиева, К. Атажукина, Водарского. Так, в 1870 г. Адиль-Гирей подписывал «Терские ведомости» два раза в мае, весь октябрь и ноябрь, а в 1871 г. в марте и апреле – пять раз(21).
Редактировать газету Долгиев мог только при усло¬вии полного доверия такого прогрессивного деятеля, ка¬ким был его тезка Кешев. И, главное, он имел необходи¬мые знания и способности организатора и публициста, чтобы пользоваться авторитетом среди своих коллег в редакции.
Как видим, он был первым из чеченцев и ингушей редактором газеты.
В то же время Долгиев упорно добивается возможно¬сти продолжения учебы в высшем учебном заведении. Его многочисленные прошения, адресованные местным властям — начальнику Терской области, в Главное уп¬равление наместника Кавказа и самому наместнику, на протяжении длительного времени оставались без ответа. Наконец, 21 декабря 1871 г. начальник III отделения своим отношением за № 377 информировал Военное ми¬нистерство о том, что Долгиев освобожден от политиче¬ского надзора.
Тогда он начинает ходатайствовать о восстановлении или принятии его на юридический факультет Петербург¬ского университета, где он учился до ареста и высылки из столицы.
Министр просвещения царского правительства Делянов признал «невозможным согласиться на дозволе¬ние Долгиеву вновь поступить в число студентов какого-либо из наших университетов»(22).
Борьба с царскими мракобесами, закрывшими доступ в высшие учебные заведения, продолжалась долго. По¬пытка поступить в Институт горных инженеров также не увенчалась успехом. Наконец, после продолжитель¬ных мытарств Адиль-Гирею Долгиеву разрешается въезд в Петербург. А осенью 1873 г. ему удается поступить в Медико-хирургическую академию.
В академии Адиль-Гирей опять-таки не удовлетво¬ряется одной учебой, Он снова принимает активное уча¬стие в студенческих кружках, знакомится с народничес¬ким движением. В его рядах нашел он свое место, когда петербургское студенчество снова забурлило в горячих сходках и протестах. Студенты-кавказцы понимали не¬обходимость единения с революционной Россией, клас¬совой солидарности с ее трудовым народом. Об этом об¬разно писал однокашник А.-Г. Долгиева, участник сту¬денческого движения И. С. Джабадари: «Мы решили работать в России рука об руку с русскими, глубоко убеж¬денные, что если нам когда-нибудь суждено победить, тем самым мы победим и на Кавказе. Завоевав свободу народу русскому, тем самым завоюем ее и для народов Кавказа. В нашем лице мы вносили в общее дело рус¬ской свободы и скромную лепту Кавказа; не сепаратизм, а совместная работа — вот был наш лозунг»(23).
Волнения на этот раз возникли в Медико-хирурги¬ческой академии, превратившейся «в центр политиче¬ской агитации»(24).
Петербургские власти, имевшие большой опыт в по¬давлении студенческих «беспорядков», принимают же¬стокие меры против «крамольников».
Когда начались очередные репрессии, Адиль-Гирей Долгиев был арестован вторично и снова выслан в Тер¬скую область под надзор полиции.
«Жизнь течет все в тех же угрюмых берегах, а огни еще далеко, — писал Короленко, — …Но все-таки… все-таки впереди — огни…». Дорогу, как говорили мудре¬цы, указывает свет, который сияет впереди.
…В конце 70-х гг. на Северном Кавказе начались активные выступления горского крестьянства против са¬модержавной политики царского правительства. В этой обстановке местные власти предпринимают меры к изо¬ляции политически «неблагонадежных». А.-Г. Долгие¬ва снова высылают, теперь уже в Закавказье. В Тифлисе он недолго работает в железнодорожной библиотеке. Вечно преследуемый, гонимый, разлученный с родными, бед¬ствуя, он заболевает и умирает вдали от родного края.
Память об одном из активных участников революци¬онных выступлений студенчества Петербурга, прогрес¬сивном деятеле, учителе, отдавшем свою жизнь борьбе за счастье трудового народа и его светлое будущее, жива и поныне.
Его имя навечно занесено в книгу «Деятели револю¬ционного движения России. Биобиблиографический сло¬варь», где в 106 столбце написано: «Долгиев Адиль-Ги¬рей. Род. ок. 1850 г. Студ. СПб. ун-та. За участие в студенческих беспорядках арестован и заключен в Пет-роп. крепость; 12 апр. 1869 г. выслан в Терскую обл. В декабре 1871 г. освобожден из-под надзора; в мае 1872 г. получил разрешение приехать в Петербург и в авг. 1873 г. поступил в Мед.-хир. ак-мию»(25).
На багряном знамени революции есть и капли кро¬ви участников революционных выступлений студенче¬ства, в рядах которых был и наш земляк Адиль-Гирей Олмазович Долгиев.
Вглядитесь в черты лица этого борца, просветителя -и вы навсегда запомните и высокий лоб мыслителя, и серьезный взгляд печальных и мудрых глаз, смотря¬щих далеко вперед и, кажется, видящих будущие бои и потери, страдания и свершения, а за ними… впереди -огни революции, которая принесет народу долгожданную и завоеванную им самим свободу.

Шукри Дахкильгов

1.Очерки истории ЧИАССР. Грозный, 1967. Т. 1. С. 298.
2.Засулич Н. Нечаевское дело. Группа освобождения труда. М., 1924. № 2. С. 233.
3.Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 411, 414 и др.
4.Деятели революционного движения в России. Био¬графический словарь. М., 1928. Т. 1. Ч. 2. С. 106.
5.АКАК. Тифлис, 1868. Т. 6. С. 555; Кокиев Г. Крес¬тьянская реформа в Северной Осетии. Орджоникидзе, 1940. С. 183; ЦГАСОАССР, ф. 32, оп. 1, д. 253. л. 11; там же, ф. 233, оп. 1, д. 10, л. 60.
6. В. Н. Л. (Ардасенов А.). Переходное состояние гор¬цев Северного Кавказа. Тифлис, 1896. С. 35.
7.Герман Александрович Лопатин (1845-1918). Ав¬тобиография, показания и письма. Пг., 1922. С. 8.
8.ЦГА СОАССР, ф. 12, оп. 7, д. 333, лл. 9-11.
9. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 19. С. 121.
10. Там же. Т. 5. С. 39.
11.Чудновский С. Из дальних лет // Былое. СПб. Вып. 9. С. 235.
12.Короленко В. Г. Собр. соч. В 10 т. М., 1956. Т. 10. С. 436.
13.Мегрешвили Г. И, Грузинская общественно-эконо¬мическая мысль (во второй половшие XIX в.). Тифлис, 1960. С. 302.
14. Сватиков С. Г. Студенческое движение 1869 г.: Исторический сб. СПб, 1907. С. 231; Каторга и ссылка. М., 1924. № 3/10. С. 107.
15.Каторга и ссылка. М., 1924. № 3/10. С. 121.
16.Герцен А. И. Собр. соч. В 30 т. М., 1956. Т. 7. С. 253, 338.
17.ЦГАОР. Ф. 109, оп. 1869, ед. хр. 44, ч. 2, лл. 217, 217 об., 218.
18.ТВ. 1870. 12 февр.
19.Там же.
20.Хоруев Ю. В. Печать Терека и царская цензура. Орджоникидзе, 1971. С. 26, 27.
21.ТВ. 1970. № 32; 1871. № 17, 20, 21, 30, 31, 33; 1872 № 27-35,42,43,45, 46; 1873, № 3,21-23, 24-26.
22.ЦГИА ГССР, ф. 7, оп. 8, д. 112, л. 12 об.
23. Былое. СПб., 1907. № 9/21. С. 185, 186.
24.Ткаченко П. С. Студенчество Медицинской акаде¬мии в общественном движении 60-х гг. XIX века // Советское здравоохранение. 1974. № 1. С. 71; В. И., 1975. № 12. С. 194.
25.Деятели революционного движения в России… Указ. соч.