Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

«Память о человеке живет в его делах» — именно так гласит народная мудрость.
Говоря о героях гражданской войны, мы не должны рассматривать их жизнь и деятельность с позиции сегодняшнего дня и предъявлять им счет за те беды, которые, вольно или невольно, принесла народу советская власть. Они искренне хотели счастья своему народу.
Говоря о героях, участниках гражданской войны, вспоминая почти забытые имена, необходимо отметить, что эти люди надеялись на что- то хорошее, на светлое будущее своего народа. Да, они заблуждались, но заблуждение их было искренним, а прозрение слишком горьким… Трудно жить в эпоху перемен, всемирной ломки общественных устоев, так называемой классовой борьбы, когда соотечественники идут против соотечественников. Уроки прошлого, его трагические страницы требуют от нас объективного, беспристрастного внимания.
Сегодня мы хотим рассказать о легендарном ингуше Хизире Орцханове. Для начала приведем несколько биографических эпизодов из его жизни.
Жизнь славного сына ингушского народа Хизира Орцханова прошла в борьбе и тревогах: полный Георгиевский кавалер в годы Первой мировой войны, борец за установление советской власти в Терском крае, командир ингушского партизанского отряда, а затем, в самое трудное для революции время, когда наступала Добровольческая армия Деникина, — командующий всеми вооруженными силами Ингушетии, один из первых кавалеров ордена Красного Знамени.
Деятельность Хизира Орцханова в годы гражданской войны была столь яркой, что и сейчас в народе живут о нем рассказы и легенды…
В Ингушетии, в районе г.Владикавказа, в период гражданской войны шла героическая борьба партизан против деникинцев под руководством ингушского ревкома. В состав ревкома входил ряд видных большевиков. Наиболее крупной же партизанской частью у них был отряд Х. Орцханова. Во взаимодействии с ним были и другие, более мелкие группы.
В автобиографии Х. Орцханова записано, что он с 1921 по 1941 работал на административных руководящих должностях в разных учреждениях и предприятиях республики: руководил лесопильным заводом во Владикавказе, был директором мукомольного треста в Грозном,а также руководителем местной промышленности Чечено-Ингушетии, директором крупзавода в Назрани; там же застала его в 1941 г. Великая Отечественная война.
«Старый вояка», как он себя называл, Хизир Орцханов вновь берется за оружие: по заданию Чечено-Ингушского обкома КПСС и в соответствии с указанием командующего Закавказским военным округом генерала армии Тюленева он формирует на территории Пригородного района ингушский партизанский отряд для ведения борьбы в тылу врага в случае оккупации.
Из воспоминаний Хизира Идиговича Орцханова о деятельности своего отряда: «Военным комиссаром отряда был первый секретарь Пригородного райкома КПСС Шустов Иван Акимович. Помощником моим по строевой части был председатель Пригородного райисполкома Бузуртанов Хасан Эстоевич, секретарем партийной организации Мальсагов Иналук Гайтиевич, начальником хозяйственной части Тебоев Абазбек, начальником штаба Чабиев Эгло Тагаевич.
Все бойцы и командный состав отряда прошли обучение (как строевое, так и по использованию всех видов оружия, подрывных устройств), а также были тщательно подготовлены по опознавательным знакам военной техники противника и его тактики.
Получив приказ о начале действия, все бойцы и командный состав перешли на казарменное положение.
Отряд прочесывал районы предполагаемой высадки немецкого десанта, задерживал подозрительных до установки личности.
Одна из групп партизан перешла линию фронта за Тереком, где получила очень важные разведывательные данные о расположении противника, которые и были переданы по назначению.
Весь период существования отряда каждый боец был полон высоких чувств и мужества. Цель была одна: сделать для врагов землю, на которую они вступят, горящей под их ногами».
В 1942 . г враг откатывается все дальше и дальше на запад. Когда стало ясно, что возврата ему не будет, партизанский отряд расформировали, а его командира 10 февраля 1943 года органы НКВД г. Орджоникидзе… арестовали, как подозреваемого в измене Родине! Ни судом, ни военным трибуналом из-за отсутствия улик это дело не рассматривалось.
Его судило в Москве Особое совещание при НКВД — так называемая «тройка», 6 мая 1944 года был вынесен приговор: 10 лет лагерей… Это был человек-кремень, как говорили о Хизире Идиговиче сокамерники, один из очень немногих, сумевших выдержать бериевский ад — лагеря.
Истекли 10 лет лагерной жизни. 17 сентября 1953 года Хизир Орцханов вернулся домой. Он сразу же стал добиваться реабилитации, восстановления своего доброго имени, своей попранной чести.
«Если я в чем-то виноват, я готов отсидеть еще 10 лет», — писал он. Подключились и его соратники по 1919-му и 1941-1943 гг.:
«Мы, старые военные и политические работники КПСС, участники борьбы за установление Советской власти на Северном Кавказе, а некоторые из нас — участники борьбы на Тереке против гитлеровцев, знаем капитана Советской Армии товарища Орцханова Хизира Идиговича на разных этапах его деятельности, как преданного Советской власти и коммунистической партии борца, честного и решительного большевистского военного деятеля из ингушского народа, того народа, который в 1918-1920гг. на Северном Кавказе был первым из горских народов в самоотверженной и непримиримой борьбе против белых, — писали они в ЦК КПСС. — Х.И. Орцханов был один из немногих офицеров «Дикой дивизии», награжденных в 1914-1917гг. четырьмя Георгиевскими крестами; в 1917-1918 гг решительно встал на сторону большевиков и принимал активное участие в военных выступлениях ингушского народа за дело Октябрьской революции под руководством товарищей Орджоникидзе и Кирова.
Он был активным участником героических десятидневных боев в августе 1918 года за город Владикавказ против бело-казачьих и бело-осетинских банд. В 1919-1920 по уполномочию Чрезвычайного комиссара Юга России товарища Орджоникидзе Х.И. Орцханов был назначен командующим всеми вооруженными силами революционного ингушского народа.
Он принимал деятельное и руководящее участие в героической обороне Владикавказа в февральские дни 1919 г. а затем в упорных повстанческих выступлениях ингушского народа против деникинцев и, наконец, в окончательном разгроме и разоружении деникинцев в мартовские дни 1920 г. на территории Ингушетии, в районе Владикавказа и Военно-грузинской дороги.
…Мы считаем, что славная революционная и военная деятельность Х.И. Орцханова, его бесспорно выдающаяся роль в истории гражданской войны на Тереке требуют самого быстрого и внимательного рассмотрения его ходатайства о реабилитации после тяжких репрессий 1943-1953гг., проверки выдвинутых против него после 1943г. обвинений, и рассмотрения вопроса по поводу его восстановления в рядах КПСС.
20 марта 1958 года. Москва».
Письмо подписали 47 человек.
Долгожданный ответ был коротким:
«Дело по обвинению Орцханова Хизира Идиговича, 1896 г.р., уроженца села Датых Галашкинского района Чечено-Ингушской АССР пересмотрено Военным трибуналом Северо-Кавказкого военного округа 18 июля 1960 г. Постановление от 6 мая 1943 г в отношении Орцханова Хизира Идиговича отменено, и дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления; Орцханов Хизир Идигович полностью реабилитирован».
Ему вернули орден Красного Знамени; постановлением ЦК КПСС от 6 декабря 1960г. его восстановили в партии. Однако завеса молчания так и не была снята с имени этого удивительного человека до конца его дней.
Сегодня другие времена, другие возможности воздать забытым героям по их заслугам. И в первую очередь это заслуживает Хизир Орцханов, так много сделавший в свое время для советской власти и так безвинно и крепко наказанный ею же.
И сегодня в меру своих сил мы постараемся восполнить те белые пятна из биографии этого славного воина — революционера.
У нас в фондах Госархивной службы имеются личные воспоминания Хизира Идиговича, которые мы бережно храним. Это отнюдь не мемуары, а изложения его жизни, построенное в форме беседы — диалога. Пока нам не удалось установить, кто именно являлся собеседником Хизира Орцханова — это вопрос будущего, но по содержанию вопросов и по ответам Х. Орцханова чувствуется, что это очень близкий ему, Орцханову, человек, возможно — соратник и даже ровесник. Это видно по обращению их друг к другу на «ты»; по тому, как вопрошающий говорит о своей встрече с Кировым и т.д. Даже революционный Петроград в их беседе назван Ленинградом — видать, во времена советского «оно» небезопасно было называть колыбель революции именем его основателя…
Конечно, материал этот носит отрывочный, а иногда эмоциональный и даже резкий характер в оценке тех или иных событий тех давних грозовых лет. Давайте забудем резкость суждений автора воспоминаний, у которого на это было неоспоримое право человека, безвинно наказанного теми, кому он так самоотвержению служил, и посмотрим, какими Орцханов видел факты своей героической революционной юности, ведь не каждый, даже из революционеров, в свои 20 лет был полным Георгиевским кавалером, а в 22 года — командовал всеми вооруженными силами не только Ингушетии, но и без малого всего Северного Кавказа.
Воспоминания
Хизира Орцханова
Я начну с того, как нашу Дикую дивизию направляли с фронта на Ленинград после того, как свергли царя.
Нас направляли в Ленинград через станцию Дно. Тут нас выгрузили, и отсюда была послана наша разведка. А оттуда, из Ленинграда, приехала делегация. Они сошлись, и после этого наша разведка вернулась обратно к дивизии. В разведке был и я. Перед одним представителем из Ленинграда мы поставили вопрос ребром: вы направляете нас туда, в Ленинград. А может быть, у нас на родине дело еще хуже. Поэтому мы дальше, в город, не пойдем.
Говорили, как будто к нам на родину потом была послана телеграмма, и оттуда ответили предложением немедленно выехать на родину. Нас погрузили в поезда и стали отправлять. На одной или двух станциях нас задерживали, в ответ мы устраивали погромы, били на станции лавки, буфеты, и тогда со станции Дно нас в течение суток перебросили на Кавказ.
По прибытии во Владикавказ нас поместили там, где сейчас ярмарка. Там было большое кирпичное здание, в котором нас и расположили, а часть нашей дивизии расположилась в заводе Сераджева.
В это время во Владикавказе находилась на отдыхе стрелковая армянская дивизия, которая совершенно не терпела ингушей и била всех без исключения мужчин, женщин и детей. Здесь же стояла и юнкерская школа — 50 человек, и донцы — 50 человек, всего 100 человек. Эти последние находились в моем распоряжении и с этими людьми я принимал участие в ликвидации столкновений армянской дивизии с ингушами…
В доме Болаева был убит один солдат. Дом этот был окружен солдатами армянской стрелковой дивизии. Из дома отстреливались. В это время я подъехал туда, со своими донцами, проверил, в чем дело и сказал: «Убирайтесь отсюда, а то всех арестую и расстреляю». Таким образом, я разогнал солдат и взял под конвой все семьи, и эти семьи забрали с собой все, что могли из имущества. Освобожденных же я отвел в подвал бывшего баронского дома, вместе с женами и детьми. Когда я вернулся обратно в их дом, там из имущества ничего не осталось, все уже растащили солдаты армянской дивизии…
В бывшем доме Бекмурзиева жила вдова Измаилова с детьми. То же самое: ночью прохожу мимо дома, смотрю: крик, шум солдаты осаждают дом. А там дети ревут, три взрослых дочери плачут. Тогда я скомандовал солдатам, чтоб уходили оттуда, поставил охрану. Вызвал женщину-хозяйку дома к себе и сказал, что я приехал на помощь, пока оставляю вам охрану, утром приеду и возьму вас, а пока успокойтесь. Утром, как только рассвело, я подъехал, нагрузил их имущество и отправил за город по Базоркинской дороге.
Вопрос: Какое после погрома было настроение среди ингушей?
Орцханов: Конечно, возмущеное. И их можно было понять.
Вопрос: Мне рассказывал Киров, что после этого столкновения он приезжал в Базоркино и разговаривал с населением. Тогда был слух, что теперь все ингуши собираются напасть на город, чтобы отомстить за убитых.
Орцханов: Нет. Если бы нападали городские жители, тогда другое дело, но раз нападала армянская дивизия, город здесь ни причем.
Вопрос: Говорят, что когда приехал Киров, собралось много народа. Когда он к ним обратился с вопросом: в чем дело, у нас есть такие сведения, что вы хотите разгромить город, ингуши ответили, что мы не собираемся нападать на город. Это просто осетины пустили провокацию, что ингуши хотят напасть на город. Это совпадает с тем, что ты говоришь?
Орцханов. Да. В общем, картина была ужасная, потому что, солдаты не разбирались, убивали всех подряд. Солдат убрали на фронт, и дело было ликвидировано.
После этого продолжались уже столкновения казаков с ингушами. В октябре месяце было столкновение ингушей с казаками около Яндырки. Это было самое большое столкновение, где действовал бронепоезд и артиллерия. Туда поехали я, Буачидзе и Ступников, который потом поехал в станицу Нестеровскую разузнать, в чем дело. Это было в октябре месяце 1917 года. Затем произошел октябрьский переворот в Ленинграде, а здесь образовалось горское правительство с одной стороны, а с другой стороны — казачье правительство. Затем, примерно, 10 декабря был убит Караулов. Столкновение ингушей с казаками продолжались. Затем 30-го января 1918 года белоосетины разгромили Владикавказский Совет рабочих депутатов.
Чуть раньше, 31-го декабря ингуши собрались на базаре во Владикавказе, …здесь начались первые грабежи, которые продолжались до 5-го января. 5-го января сюда пришел из Пятигорска Волжский полк, который начал выбивать ингушей за город. 6-го января утром солдаты этого полка вместе с осетинами подожгли Симоновский дом. 7-го января я ворвался в город со своими бойцами, было 11-12 часов ночи. В конце города есть техническое училище, в этом здании находились все отступившие ингуши, а ехавшие им на помощь были на Базоркинской дороге. Я говорил по телефону с городом, с одним офицером осетинского полка, фамилии его не помню. Он сообщил, что ингуши отсюда выбиты, сейчас горит Симоновский дом, в котором есть несколько человек ингушей, через один-полтора часа они будут сожжены. Отступавшие тоже об этом говорили. После этого я прискакал в Базоркино, сказал, что горят ингуши в доме Симонова, пусть кто хочет добровольцем идти выручать идут со мной. Некоторые муллы были против этого. Тогда я обратился к Хаджи-мулле и сказал, что это за шариат, в каком законе сказано, что нельзя спасать братьев, и он мне ответил, что сам он поедет, со мной. Кто хочет, может тоже ехать с ним. Мы пошли в сторону Цалдона, впереди были посты, а позади наша конница. Таким образом, когда мы подходили к городу, везде были городские засады. Я говорю им, что мы едем выручать своих людей, никого грабить не будем, но если кто-нибудь из нас будет убит, мы отомстим. Говорил я это для того, чтобы в городе не думали, что мы воры. Таким образом, без единого выстрела нас пропустили в город сначала через сенной базар. Была светлая ночь, светили фонари, которые мы сбивали выстрелами и, таким образом подъехали туда, где сейчас находится ГПУ. Здесь мы сейчас же повернули направо, к бульвару; не доходя до бульвара, спешили людей.
Мной было дано распоряжение пешим строем пробежать на бульвар, охватить весь бульвар и, по команде «огонь», сделать залп. Таким образом, после того как мы спешились, выстроились, я скомандовал «огонь». Подошли к дому Симонова. В нем был единственный выход — железные ворота, снаружи висел железный замок, а против ворот стоял пулемет с прицелом на ворота. Когда мы подъехали, сломали замок и открыли ворота, в доме один был убит, один ранен. Вытащили оттуда 17 человек, все они были залиты водой. Дом горел сверху и снизу, выход был единственный — в ворота. После этого мы освободили всю площадь около дома, людей взяли и направили к учебной команде.
После освобождения их мы направились к учебной команде, там все разгромили, взяли 6 или 8 орудий, патроны, обоз, лошадей, в общем, все вычистили, ничего не оставили там. Все это мы свезли в Базоркино, где в это время находилось что-то вроде меджлиса, мы им все это передали.
Теперь я расскажу, как горел Батокоюрт
Когда я подъехал туда, как раз там отстреливался Бигаев. В середине селения в домах было много людей. Большая часть селения была уже занята ингушами. Я должен сказать, что когда ингуши взяли эту станицу, то столько не погибло там людей, сколько их погибло, когда они ходили второй раз. Я успел туда подъехать уже после взятия Батокоюрта. В моей команде были только горцы. Взял же Батокоюрт Торко-Хаджи. В общем, потери были большие. Бигаев говорил, что много уложил людей. Когда я приехал туда, поставил вокруг селения охрану, для того чтобы не было воровства, я дал распоряжение никого не пропускать. Но когда стемнело, батокоюртовцы сами удрали оттуда.
Вопрос: Это было, когда ехали на Пятигорский Съезд Богданов, Киров, Фигатнер. Взятие Батокоюрта было 8-го марта, а Базоркино началось 7-го, а 11-го убили Каламбекова.
Теперь расскажи о твоих взаимоотношениях с Народным Советом, Буачидзе и т. д. С 6-го января по 7-е марта ингушей никого в город не пропускали, затем вам разрешили въезжать в город.
Орцханов: Этого я не помню. В это время отряд организовал я сам. Приехал Киров. Побеседовал со мной. Одобрил. Сказал хорошо, если сможете с сегодняшнего дня действовать. Обещал приготовить мандат.
Вопрос: 20 июня убили Буачидзе. Как началось столкновение, когда ассиновские ингуши напали на станицу Фельдмаршальскую? Ты помнишь это?
Орцханов: Я там не участвовал. Как началось столкновение в станице Фельдмаршальской? Двоих ингушей — стариков убили. Мы решили этому положить конец, так как в убийстве стариков участвовала почти вся станица, то ее почти всю сожгли.
Вопрос: Во время августовских событий ты где был?
Орцханов: Я ночью приехал в штаб, который располагался в городе.
Вопрос: Помнится, что дело происходило таким образом: происходил 4-й съезд. Он начинался примерно 2-3 августа, а 5-го августа на съезде сообщили, что в Нальчике убит Сахаров — комиссар округа. Съезд почтил его память вставанием. В эту же ночь на 6-е августа казаки подошли к штабу и начали его обстреливать. Эти бои продолжались 13 дней. Я думаю, что ты после этих боев помогал Калмыкову.
Орцханов: Когда было августовское восстание, я приехал ночью с отрядом туда. Конница спешилась около завода «Кавцинк» и мы вдоль линии железной дороги прошли на станцию, а затем через станцию по Московской улице двинулись цепью к штабу. Когда подошли к штабу, то засевший здесь противник открыл по нам огонь. Все легли. Штаб тоже открыл огонь по нам, таким образом, мы попали под перекрестный огонь. Тогда в штаб забежали двое наших людей и сказали там, что вы обстреливаете своих, после чего штаб длительным огнем заставил замолчать уже противника. Мы зашли в штаб и сидели до утра, утром тоже нельзя было показаться. Затем нам дали задание поставить основные силы около чугунного моста, деревянного моста и бани. В этих местах мы поставили посты.
Вопрос: В эти дни ты с Орджоникидзе не встречался?
Орцханов: Не помню, в штабе его не было.
Вопрос: Он был у вас, в Уваровском саду.
Орцханов: Это было зимой, в январе-феврале, в августе же он был в Беслане на бронепоезде. Он приехал через Терек, где Сераджевский завод. Потом поехал в Назрань и оказался в Базоркино, оттуда руководил боями.
Теперь я расскажу о Кабарде.
Когда, здесь, в городе успокоилось, в Кабарде начали шевелиться князья. Оттуда приехал Калмыков просить в штабе помощь. Калмыкову решили послать меня в помощь с отрядом. Меня послали туда Левандовский, Бутырин, Фигатнер, и, кроме того, был Гегечкори. Я приехал в селение Астемирово. У кабардинцев была шариатская колонна, которая имела два орудия, два пулемета и 800 человек под командой Назира Катханова. Мы соединились с этой колонной и решили вести наступление на Змейскую, где были отряды Серебрякова и Кибирова. Мы составили план наступления с Калмыковым и Бесленеевым. Мы подтянулись колонной к селению Батанову ночью в 11 часов. Когда мы подъехали выше Баташева, там были редкие деревья и мельница — вертушка. К нам прискакал всадник, говорит, что шариатская колонна отстала. Мы остановились, послали людей проверить это дело, но никого не нашли, они ушли раньше от нас. Остались Хажумар, Калмыков и Бесленеев. У них были русские артиллеристы и пулеметчики, которые также отстали, а артиллерия и пулеметы остались у нас. Калмыков говорит, что тыл у нас слаб. Тогда мы решили подойти ближе к этой мельнице с тем, чтобы бомбардировать Змейку. Мы поставили два орудия и бомбардировали орудийными залпами. Затем отступили обратно в Астемирово. Отряд остался на краю села, а руководство пошло в дом Хажумара. На другой день в 8 часов утра начинают стрелять по Баташеву из Змейки. Не прошло и одного часа, прискакал человек и говорит, что все село окружено и Калмыков арестован. Оказывается, эта отставшая шариатская колонна и всякие князья окружила дом Хажумара, где был Калмыков. Я взял взвод людей и поскакал к дому Хажумара. Смотрю, двор закрыт, окно открыто, во дворе полно народу. Калмыков говорит, что весь двор окружен, во дворе собралось человек 800. Я залетел туда, скомандовал освободить двор. Вызвал Калмыкова и Хажумара, сели на лошадей, но успели отъехать на расстояние только одного дома, как раздался один выстрел, и сразу же поднялась стрельба. Мы поскакали к отряду, он был готов к бою. В это время действовали наши пу
леме
ты, но я приказал стрелять в воздух, так как было много невинных людей. Под их сильным огнем мы проскакали до Исламова. Калмыков, мой племянник и еще человек 7-10 оторвались от нас и поскакали вперед, а я с отрядом должен был отступать в порядке. В Исламове нас не тронули, пропустили, женщины даже приносили воду. Таким образом, к 9-10 часам вечера мы сошлись у дома Мухиева Дова в Кескеме. Там находился и Калмыков. В доме Мухиева я рассказал, какие были потери, а затем решили сообщить во Владикавказ и просить помощь. На другой день в Верхние Ачалуки к нам приехала подмога из Владикавказа человек 300 добровольцев и на третью ночь мы окружили Астемирово. Там у них стояли стога соломы, я приказал разнести солому вокруг селения и по сигналу зажечь. Когда было дано два выстрела в воздух, зажгли солому, люди проснулись в селении и послали к нам делегацию, мы им вручили список, кого они должны нам выдать к 8-10 часам утра. Они этот ультиматум исполнили к 6 часам утра, выдали своих князей и, кроме того, сдали оружие, оставив у себя только ножи. С арестованными и отобранным оружием мы двинулись обратно во Владикавказ.
Что же касается выселения станиц, то тут дело происходило под руководством Орджоникидзе. Он велел пропустить казаков в Архонку и часть в Моздок, никого не трогая, чтобы люди могли уйти со своим имуществом. Когда их отправляли сюда, в город, то здесь помогло распоряжение Орджоникидзе никого не трогать, иначе их могли бы убить и отобрать имущество. Убили только одного человека-кровника…
Когда приезжал Орджоникидзе во Владикавказ и делал в «Гиганте» доклад о международном положении, я видел его в первый раз.
Вопрос: Когда выселяли станицы, ты не видел Орджоникидзе?
Орцханов: Я видел его здесь, в городе, когда он говорил, каким образом нужно относиться к казакам. Орджоникидзе был против того, чтобы обижать того, кто сдается без боя.
Теперь моя вторая поездка в Кабарду.
Вторая моя поездка была в декабре — январе. По просьбе Калмыкова меня отправили в Большую Кабарду. Там был Коцев. Когда мы приехали в Нальчик, Калмыков выехал на встречу, у него были незначительные силы, но он выехал с музыкантами, в общем, встретили нас торжественно. Мы заехали в Нальчик. Хорошо разместились. Нас накормили, мы побыли там двое- трое суток, разработали план действий и решили действовать, начиная с государственной конюшни Ашабова на границе Кабарды и Кубани. Мы приехали туда и оттуда начали чистку от князей. В Кабарде было такое положение, что у князей имелось по несколько тысяч голов скота, но никто не смел его трогать, скот свободно пасся в поле, лесу, но никто не имел права использовать его для себя.
Мы договорились с Калмыковым, взяли проводников-кабардинцев, забрали лошадей, скот и привели их в Нальчик. Когда была закончена эта операция, в Кабарде почувствовали, что тут есть сила, которая со всеми борется. Затем мы создали комиссию, в которую входил я, Калмыков, еще какой-то Эфенди и представители из моего отряда и шариатской колонны. Мы разработали план: дать одну часть скота и лошадей шариатской колонне, одну часть бедняцкому населению и третью часть моему отряду. Заседание комиссии проходило под председательством Калмыкова. После этого на третий день я выехал обратно во Владикавказ. Выше Муртазово нам казаки устроили засаду, и стали нас обстреливать, бой начался в три часа дня, и закончился, когда уже темнело. Когда мы перебрались через Терек, из Змейки стала наступать сотня казаков. Мы их отогнали обратно в станицу и, таким образом, выехали из Кабарды.
Вопрос: Когда ты дрался, отбирал у князей добычу и дрался с казаками, ты действовал как ингуш или как большевик?
Орцханов: Я действовал как начальник партизанского отряда, подчиненный высшему руководству по мандату, ненависть же мы имели к белоказакам, но кроме этого, были директивы свыше, которые мы обязаны были выполнить…
Теперь о наступлении Деникина. Когда Деникин наступал, мой отряд находился на участке Долаково. Наступление началось в 9-10 часов утра на Владикавказ, так называемую Немецкую Колонку. В этих боях действовал мой отряд, начиная от новой тюрьмы до Немецкой Колонки, а городские части дрались под Курской слободкой. В это время наш штаб находился в усадьбе графа Уварова в Базоркино. В этих боях деникинцы наступали на Курскую слободку, на Владикавказ, а на Ингушетию они наступали со стороны Немецкой Колонки. Когда мы начали бои, Серго Орджоникидзе приехал на лошади и участвовал в боях. Мы отбросили деникинцев за Терек по Ольгинской дороге, и они вынуждены были волей неволей отступать от Курской слободки.
Таким образом, этот фронт держался 9 дней. На 10-й день они прорвали фронт под Долаково, вследствие чего волей неволей пришлось нам отступать. Когда они прорвали фронт, я поехал проверить, в каком положении там дело. Едучи на Долаково, я видел отступающую в беспорядке толпу, и сейчас же вернулся обратно и доложил Орджоникидзе, что там фронт прорван. Орджоникидзе дал распоряжение отступать, после чего мы отступали по всему фронту. В это время мы хотели очистить Ольгинское. Тут стояла артиллерийская бригада. В общем, сделать это было легко, но в Базоркино были люди, которые сказали, что они заключили с Ольгинским договор, что они через свою территорию к нам не пропустят врагов, а мы через свою территорию не пропустим к ним. Нам пришлось отступать.
Орджоникидзе и другие в этот вечер были в доме Идриса Зязикова. Там они переночевали и на другой день приехали в Сурхохи. Я вместе со своим отрядом и кабардинцами также приехал в Сурхохи, где мы встретились в доме Сампиева Дуди. У нас были две автомашины. Мы оставили эти машины, закрыли сеном, чтобы их не было видно, а сами продолжили отступление. Мы приехали в Галашки, затем в Мужичи, где мы остановились, часть в доме Хакиева, а часть в доме Аушева. Народ нас встретил хорошо. Орджоникидзе держал себя хорошо и проявлял мужество, хотя, конечно, было неприятно отступать. В общем, он не падал духом. После этого приехали в Даттых, где было гораздо безопаснее. В Даттыхе мы остановились в доме Исламова Заурбека и Арчхоева Азмата. Там мы прожили долго. Был слух, что если Орджоникидзе доставят к белым живым или мертвым будет выдана какая-то сумма денег. Когда мы жили в Даттыхе, у нас заболел тифом Назаретян. Он болел серьезно и в очень тяжелой форме. Ухаживали за ним только Орджоникидзе и я, никто из села ни за какие деньги не хотел за ним ухаживать.
Вопрос: Когда к вам дошли слухи, что за поимку Орджоникидзе назначена награда, Орджоникидзе говорил что-нибудь?
Орцханов: Он говорил, что очень может быть, что награду дадут. Однажды нам донесли, что на нас идут со стороны Галашки с трех сторон, причем им донесли, что все командиры и Орджоникидзе находятся здесь. После этого мы ночью поехали обратно в Мужичи и двинулись по направлению с. Алкун и дальше в горные аулы Ерш и Пуй, где остановились в доме Джабраил-муллы. Оттуда Орджоникидзе и Албогачиев Юсуп поехали в Хевсуретию для проверки вопроса, можно ли через Хевсуретию пробраться в Тифлис. Когда они приехали туда, их приняли и сказали, что лично Орджоникидзе пропустим, но больше никого через свою территорию не пропустим. Они вернулись обратно в Пуй, а из Пуя мы двинулись дальше и приехали в Цори, где остановились в доме Додова Эльберта. Они нас приняли хорошо. Сам Эльберт был кузнец, подковал нам всех лошадей. На другой день он оседлал свою лошадь и стал во главе отряда проводником. Орджоникидзе хотел ему предложить денег, но он сказал: «Я не из тех ингушей, которые с гостей могут получать деньги», в общем, отказался брать деньги. Потом Орджоникидзе передал деньги мне и велел их вручить его жене. Они оседлали лошадей, а я остался и передал деньги хозяйке. Мы двинулись дальше, приехали в селение Гули, там заболел и умер Бутырин.
Вопрос: Орджоникидзе ухаживал за Бутыриным?
Орцханов: Я не помню. Я помню, что Орджоникидзе долго стоял у могилы, и в глазах были слезы.
Оттуда после смерти Бутырина мы двинулись по направлению в Кий, где остановились в доме Паског Хафкиева, здесь от нас отделились Дьяков, Албогачиев и Гойгов, которые поехали по направлению к Чечне. А также от нас ушли Тасуй, Калмыков и другие, которые пошли в Тифлис через Малхийский перевал. Гикало остался в Галашки, Эльдеров остался в Мужичи, Габиев — тоже, с тем, чтобы пробраться в Дагестан.
По прибытии в Кий Орджоникидзе спросил, где бы достать бланки и печать Ингушского Нац. Совета для того, чтобы использовать их: написать мандаты для проезда в Тифлис для всей группы, в крайнем случае хотя бы несколько штук бланков. Я сказал, что достану или все, или хотя бы бланки. Как раз этот штамп и печать находились у Мусса-муллы из селения Экажево, который был раньше председателем Нац. Совета. Я взял людей и вместе с ними направился в Экажево через Даттых, Галашки, Сурхохи. По пути, там, где нужно было, я оставлял посты по 2-3 человека. В Экажево я взял с собой двух человек, зашел во двор Мусса-муллы и зашел к нему в комнату. И стал говорить: я приехал к тебе по важному делу, а именно Нац. Совет, как таковой, уже не существует, теперь уже власть Деникина, тебе может попасть за штамп Национального Совета. Наши отступившие отряды и вообще все, кто дерется против Деникина, находятся в горах. Им нужно использовать твою печать, чтобы иметь связь с правительством Грузии и получить оттуда оружие и деньги. Мусса мне не возражал, достал печать, штамп, бланки и все то, что у него было, и когда передавал их мне, то просил чтобы я написал ему расписку о том, что к нему в дом приехали ночью, произвели обыск и нашли печать, штамп и бланки. Я спрашиваю, к чему тебе это, он говорит, что деникинцы могут не поверить. Я ему сказал, что ничего этого не дам. В конце концов, мы дали друг другу честное слово, что он не скажет, что я приехал и взял у него печать и бланки, а я не скажу тоже самое, что брал у него. После этого мы той же дорогой через Даттых вернулись в Кий.
Мы приехали к Орджоникидзе, я ему представил печать и бланки. Он был доволен и поблагодарил, потом писал мандаты разного содержания представителям ингушского народа для поездки в Грузию и Баку. Эти мандаты получили Назаретян, Калмыков и другие. Сам Орджоникидзе получил мандат на имя Мархиева Магомета из селения Верхний Даттых. Затем я достал ему свой костюм, черную черкеску, черные сапоги, газыри, кинжал с черной костяной ручкой, пояс, ноговицы, чувяки, шапку, башлык и тулуп у него были свои. Свою одежду он оставил у меня.
Таким образом, мы его отправили в Грузию. Мандат у Орджоникидзе был в Тифлис-Баку-Астрахань. При уходе он делал указания, давал разного рода задания, наказывал держать связь со всеми горцами и со всеми находящимися на территории Ингушетии и Чечни красноармейцами, чтобы обеспечивать их, чем возможно.
Затем мы установили связь с Закавказским Крайкомом партии, который находился в Тифлисе. Орджоникидзе обещал по прибытии в Тифлис просить крайком партии оказать нам всяческую помощь деньгами, оружием и чем возможно.
Спустя некоторое время человек привез мне письмо, адресованное ингушскому народу. Это письмо предлагало широко оповестить всех, что уход большевиков временный, чтобы все были уверенными в скором возврате советской власти, чтобы никакой контрибуции деникинцам не давать, в особенности горцам, одним словом, там было 7-8 вопросов. Затем был специальный мандат о том, что я назначаюсь командующим вооруженными силами Ингушетии. После этого письма я созвал съезд и на съезде прочел это письмо. Заседание съезда мы оформили протоколом, который у меня имеется, и могу его дать. После этого я послал в Тифлис в крайком партии представителей, чтобы они договорились о помощи нам в деле приобретения и переброски оружия. Крайком партии отпустил на приобретение и переброску оружия средства свыше 80 тысяч рублей, а грузинское правительство отпустило нам оружие: два горных орудия, 14-17 ручных пулеметов, ручные гранаты,600-700 штук французских винтовок, патроны к ним и в достаточном количестве патроны для русских винтовок, медикаменты, 500-600 лошадей, мулов и ишаков и т.д. В общем, все необходимое мы перебросили к себе через Казбек, Хевсурский перевал и Мецхальское общество. Я получил и полевые телефоны, и таким образом у меня на всех заставах и в штабе были телефоны.
Вопрос: Может быть, вспомнишь отдельные выражения Орджоникидзе или интересные встречи с ним, что он сказал по тому или иному поводу, когда смеялся, когда плакал и т.д.
Орцханов: Разве сейчас это вспомнишь? Мы говорили о многом. А плакать он не плакал никогда!
Вопрос: Может быть, он говорил что-нибудь об Ингушетии, может быть о чем-нибудь разговаривали, когда из Сунженской станицы белые выгнали ингушей?
Орцханов: Мы об этом и сами знали. Что мы могли говорить об этом? Ждали, когда придут наши…
Теперь перейдем в Чечню. У меня был штаб в Хамхинском обществе, главное селение которого Хамхи. У меня в отряде были кабардинцы, отступившие красноармейцы, ингуши и плоскостные жители. Все, кому плохо жилось, они, как только перейдут через перевал, сразу же чувствовали себя как дома. Таким образом, находясь в этом положении, я получил официальное извещение из Ведено, где находилось эмирство Узун-Хаджи, а с ним был близко связан Торко-Хаджи, который взял Батокоюрт. Они тоже, находясь здесь, отдали приказ о том, что назначаем Орцханова Главнокомандующим всеми вооруженными силами Кавказа. Приезжает ко мне человек и вызывает туда. Должен сказать, что я там ни разу еще не был. Я имею у себя 200 человек, два ручных пулемета, по две гранаты и по 200 шт. патронов на человека. Выезжаем в направлении Ведено. Когда мы подъехали к Шатоевской дороге, слышим стрельбу. Спрашиваем, в чем дело? Говорят, что в районе Воздвиженской, где позже в сентябре был убит Асланбек Шерипов, происходит бой. Меня заинтересовал бой, я повернул бойцов и иду к Воздвиженке.
Когда я подъехал к Воздвиженке, увидел Шерипова и около него людей, 15-20 человек. Шерипов обрадовался мне, он рассказал коротко в чем дело. Здесь, говорит, идут бои, тут казаки, у них действовали два пулемета, а теперь действует только один, людей у них гораздо больше. Создалось вот такое скверное положение.
Я поднял его дух, сказав, что у меня сзади идут полевые орудия, а пока давай поставим два пулемета на фронт и пойдем в атаку. Поставили два пулемета, с криком «ура» начинаем бить, и мы их сбили оттуда. Когда они отступали, им новоатагинцы перерезали дорогу и здесь они больше лишились людей, чем когда брали станицу. Мы захватили в плен 114 казаков, 8 офицеров, 1 полковника, Шерипова тут ранили.
После этого мы взяли направление на Ведено, а сами распустили слух, что сейчас движемся на Шали, там были главные силы Деникина. В тот день мы наступления не делали, ждали арестованных в Ведено. На другой день все же наступали на Шали. У Узун-Хаджи было много людей, но правильно организованного фронта не было. Оружие было плохое, его многочисленные «генералы» и поручики рисовали химическим карандашом «погоны», так что, бывало, идет какой-то офицер, но не разберешь, что у него за чин. В общем, была неразбериха.
Мы приехали туда и на другой день все силы направили на Шали. Когда мы повели наступление, «добровольцы» ушли в Грозный.
На другой день я возвращаюсь обратно в Ведено, и прямо оттуда взял маршрут обратно в Ингушетию. Меня беспокоили слухи, что через Галашки или Мецхальский перевал Деникин пойдет туда. Как только я приехал в Ингушетию, я подробно изложил все начальнику своего штаба опытному коммунисту Сотникову и послал двух человек в Тифлис в Крайком партии с донесением. Они в обратном ответе пишут соболезнование в связи с гибелью Шерипова и просят сообщить, где Гикало, жив или нет. Затем в этом же письме было написано, что Узун-Хаджи — изменник советской власти.
Спустя некоторое время после этого я получил сообщение из Ведено, что в Ведено некто «светлейший князь» Дышинский, который принял на себя командование и сделал себя «фельдмаршалом», и назначает меня командующим 7-й армией, а 5-й армией — Гикало, предлагает приехать в Ведено. Я решил поехать, взял 400 человек, 4 пулемета, ручные гранаты и в полном боевом вооружении поехал туда.
Когда я приехал туда, остановился около дома, где находился «князь» Дышинский. Узун-Хаджи жил отдельно — на расстоянии 500 шагов от дома, где находился «князь». Я сначала зашел к Дышинскому. Когда я зашел к нему в дом, вижу — передо мной стоят две винтовки на караул, прохожу во вторую дверь, тоже — шашки на караул, захожу дальше в третью дверь, смотрю, выходит кто-то среднего роста. Я говорил с ним, он спрашивает, какая сила у меня, какое оружие, что имеется и т.д. что я могу ему дать, какие есть излишки и, наконец, спрашивает о Гикало. Оказывается, он в тот же день вызвал к себе и Гикало и тот приехал с одним чеченцем. Когда я беседовал с ним, то он интересовался моим мнением, что из себя представляет Гикало. Я сказал, что Гикало активный боец против Деникина, хороший товарищ. Дышинский говорит: «Он у нас не будет работать, но пока мы его используем». Одним словом, он выразился таким образом, что он его или оставит временно работать, или же оставит, чтобы его задержать. Когда мы заканчивали эту беседу, туда приехал полк дагестанской конницы. У них было все в порядке, но оружие было плохое, у большинства были только шашки и кинжалы. После беседы Дышинский достает список и говорит мне: поезжайте в Шатой, арестуйте 40 человек, обезоружьте и возвращайтесь в Ведено вместе с дагестанским полком. Мой отряд, выполнив это распоряжение, должен был там остаться.
Вопрос: Кто был в списке?
Орцханов: Шатоевские чеченцы. Я ему обещал это сделать. Они хотели арестовать шатоевских чеченцев за то, что они не хотят подчиниться. После него я зашел к Узун-Хаджи и Торко-Хаджи. У Узун-Хаджи и Торко-Хаджи на карауле ни шашек, ни винтовок не было, но были почетные люди. Когда я зашел туда, они сидели на полу на подушках. Узун-Хаджи небольшого роста, худой, белая борода, сам белый. Я сказал им, что мне дано Дышинским задание ехать в Шатой и арестовать шатоевских чеченцев. Они подтвердили, что я должен выполнить это задание. После этого разговора я попрощался и пошел к своему отряду. Я узнал, где Гикало (он был недалеко), я пошел к нему и говорю: уходи отсюда скорей, так как я говорил с этим Дышинским и, по-моему, он тебя вызвал сюда, чтобы арестовать. Гикало ответил, что он ожидал этого давно. Сейчас же он и чеченцы сели на лошадей и уехали вместе со мной.
Впереди — полковник дагестанского полка, а за ним отряд, а за отрядом — полк. Мы приехали до места, где поворот направо, Гикало нужно было ехать налево, в Шатой. Мы собираемся ехать в горы, в Ингушетию. Я рассказал по дороге Гикало, какое мне дано задание, но я его выполнять не буду. Я направлю дагестанцев в Шатой, дам им письменное распоряжение, что если в 10 часов утра я не буду у них, то полк должен вернуться обратно к Дышинскому, а за это время я вырвусь отсюда. Гикало на это не возражал. Я написал бумажку полковнику: «Если завтра в 10 часов утра я не буду в Шатое, предлагаю срочно со своим полком вернуться обратно в распоряжение Дышинского». Полковник откозырял мне и Гикало и поехал своей дорогой в Шатой, а я со своим отрядом — прямо в горы, в Ингушетию. Оказывается, тот полк прибыл в Шатой, там переночевал, на другой день ждал меня до 10-12 часов дня и вернулся обратно в Ведено. Таким образом, это дело было закончено.
Вопрос: Это было после смерти Шерипова?
Орцханов: Да, когда убили Шерипова. Когда я приехал домой, я написал об этом подробно крайкому партии и получил оттуда ответ, в котором пишут, что убит наш любимый товарищ Шерипов Асланбек. Таким образом, я больше туда не показывался…
Вопрос: Расскажи, как расстреляли Медяника и Дорофеева?
Орцханов: Дорофеев, — с ним был еще один полковник и два-три младших офицера. Им было дано задание переговорить с грузинским правительством, чтобы беспрепятственно пропустить белых через Тифлис. У них были мандаты грузинского представительства (Мачабели) с ходатайством оказать им содействие. Их задержали на Военно-Грузинской дороге, так как они ехали одни, раньше своей армии на 5-6 дней. Их схватили и представили мне в штаб, который был в Армхи. Их допрашивали Сотников, я и др. Они держали себя бойко, Дорофеев говорил: «Я отлично знаю, что буду выведен в расход, буду расстрелян, но вам это обойдется дорого, вам придется за это отвечать тысячами». Мы ему говорили, что гарантируем ему жизнь, если напишет письмо Эрдели и уговорит его сложить оружие и сдаться, тогда тебя и твою команду оставим в живых. Он говорит: «Какая гарантия и как я могу вам верить? Я вам верить не могу во-первых, во-вторых — Эрдели на это не пойдет. Но факт, что если вы меня расстреляете, то вам придется заплатить за мою жизнь тысячью жизнями». В общем, мы делали всякие попытки уговорить его. Дальше ожидать нельзя было, и мы отобрали у него шашку. Шашка у него была серебряная, вызолоченная с надписью… Потом отвели их в сторону и расстреляли.
Насчет Медяника. Он и еще один возвращались из Тифлиса по Военно-Грузинской дороге. Они попали ко мне в руки. Их отвели в Джейрах, в конце концов, они оказались в Галашках, их там и расстреляли.
Вопрос: Когда я изучал Зелимхана, я помню, что в Ассинском ущелье были казаки, которые сожгли сакли, кажется, эти казаки были под командованием Медяника.
Орцханов: Вербицкого и Медяника тогда там не было. Точно я не помню.
Вопрос: В данном случае наказывали его только за «карауловщину» или за старые грехи?
Орцханов: В общем, было много дел. Основное было то, что хотели отомстить за Дени-шейха, который был убит в Грозном, и Караулов и Медяник, эти главари, шли против чеченцев и ингушей…
Во время белых в Назрани у нас находился пост на бугре, не доходя крепости около с.Барсуки. На этом бугре нас окружили и хотели перерезать. Подоспела помощь, и мы сразу же пошли в атаку.
Вопрос: Расскажите о поездке Орджоникидзе в Баку.
Орцханов: Когда мы приехали в Баку, я помню, не доходя Баку была толпа красноармейцев, причем толпа была возмущенная. Когда вышел из вагона Орджоникидзе, он говорил около часа, после чего весь шум прекратился и толпа успокоилась. О чем он говорил, я точно не помню. Это был первый момент.
Затем, до овладения нами Баку, был арестован Гуда Гудиев, ингуш, бывший градоначальник Баку. Затем был арестован Мурзабеков, которого там убили, были арестованы Эльдиев Султан и полковник Шовхалов Заур. Их обоих Орджоникидзе освободил, а остальные двое были расстреляны. Затем там же умер Ахриев Гапур.
Будучи в Баку, Орджоникидзе вел большую работу. Там же в Баку он подарил мне золотые именные часы…
В 1920 году я встретил Орджоникидзе во Владикавказе около гостиницы «Париж». Мы с ним обнялись, был и смех, и радость. Отсюда мы пошли на станцию, где у него стоял специальный вагон. На станции он мне преподнес именной маузер.
Дальше, в 1920 году был 1-й съезд ингушей в крепости Назрань. На съезд был приглашен и Орджоникидзе. Мы с Орджоникидзе поехали туда на автомашине. На съезде Орджоникидзе заметил, что здесь присутствует полковник Шахмурзиев. Когда он его заметил, он заявил: «Товарищи ингуши, я приехал к вам на съезд, но когда я вижу, что среди вас сидит контрреволюционер Шахмурзиев, разрешите пожелать всего хорошего. Я присуствовать на съезде не могу». Таким образом, он уходит, я также. За ним вышла толпа. Когда мы подходим к машине, к этому времени толпа окружает его. В этот момент выходит Шахмурзиев и говорит: «Товарищ Орджоникижзе, я не чувствую за собой ничего, если виноват, накажите». В этот момент толпа подняла Шахмурзиева и посадила в нашу машину. Мы выехали оттуда и приехали на станцию. На станции у Орджоникидзе стоял вагон. Я посадил его в вагон, взял своих людей и ушел. Больше Шахмурзиев в Ингушетии не показывался.

P.S. Уже после подготовки этого материала к печати нам удалось установить собеседника Х. Орцханова, того, кто вел запись этих воспоминаний. Им оказался действительно хороший знакомый ингушей и чеченцев, известный писатель — осетин Дзахо Геттуев, автор многих книг о чеченцах и ингушах, в том числе романа о знаменитом абреке Зелимхане Гушмазукаеве из с. Харачоя. Как показывает дата, запись составлена стенографически в 1936 году во Владикавказе.
Стенографировал беседу Н. И. Полевой.

М. ТАМБИЕВ,
специалист ГАС РИ.
Библиография:
Ростовский центр хранения и исследования документов новейшей истории — РЦХИДНИ,
ф. 85; ОП-01;
дело — 108;
стр. 84-111.

Газета «Сердало» № 142 (9741) 28 октября 2006 года