Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Подпоручик Атаби Бонухоевич Базоркин

29 августа наконец узнали достоверно о заговоре Корнилова. Это было на станции Сусанине в 50 верстах от Петрограда. Узнали из газеты «День», а 31 августа узнали из газеты «Известия» о той роли, какую играл начальник нашей дивизии генерал Багратион.
В газетах о Дикой дивизии много «за» и «против», а между тем дело обстоит так
В первых числах августа, когда дивизия стояла в Подольской губернии, стали распространяться слухи, что дивизию перебрасывают на северный фронт, а через некоторое время дивизия была погружена в вагоны и отправлена действительно по направлению северного фронта. Высадили дивизию на ст. Дно и расположили в окрестных деревнях. Здесь также все время говорилось о северном фронте.
26 августа, часов в десять ночи, получили распоряжение грузиться 27-го на станции Дно. Первым начал грузиться Ингушский конный полк, но часа в 4 дня погрузка эта, как говорили по распоряжению командующего армией, была приостановлена. Через два часа стали про¬должать погрузку по телеграфному распоряжению какого-то начальства, но какого именно, никто не знал. Скоро погрузка была закончена, но эшелоны почему-то стояли на станции, и только поздно ночью, после прибытия на станцию ген. Багратиона, эшелоны один за другим тронулись дальше в путь. Уже здесь стали носиться неопределенные слухи о конфликте между Корниловым и министром Керенским. Слухи эти расстраивали людей, наводили на разные мысли, что-то чувствовалось, но определенного ничего ни от кого добиться было нельзя, ибо никто ничего сказать не мог. Наконец, появились слухи, что большевики в Петрограде взяли всю власть в свои руки и что дивизия буд то бы идет на подавление мятежа. Затем от одного офицера узнали, что идем в район Гатчины, и от него же узнали, что Корнилов предъявил Керенскому известные всем требования.

Наконец, добрались до ст. Сусанине. Здесь слухи и разные «достоверные сведения» достигли невероятности, нервируя каждого до последней степени. К этому прибавилось скоро известие, что впереди большевиками взорван путь, что они выслали навстречу нам свои разъезды, что они же в Петрограде подожгли все заводы, что Керенский ими принужден освободить из тюрем их товарищей.
Под таким впечатлением и нагрузились всевозможными слухами. Сотни Ингушского полка с пулеметчиками пошли в разведку, причем вторая сотня, предчувствуя что-то недоброе, сначала было отказалась идти, но потом согласилась. Эту ночь (под 29 авг.) оставшиеся провели в вагонах в подавленном состоянии, терзаясь неизвестностью, т.к. вечером полковые писари раздобыли газету и воочию убедились, в чем дело; между тем ушедшие в разведку ничего не знали, а потому мы боялись могущего быть кровопролития по недоразумению.
Газета читалась в писарском вагоне, и вагон этот был набит полным-полно… Во время чтения послышались громкие голоса около вагона… Высланный писарь,… возвратившись сообщил, что в соседний с ним вагон посадили арестованных 6 матросов и одного юнкера, прибывших к нам в качестве делегации. Действительно, скоро мы услыхали из того вагона: «Разрешите хотя бы нам переговорить с вашими солдатами, мы присланы лично Керенским». Выйдя из вагона, я увидел у вагона караул из ингушей, посмотрел в щелку во внутрь вагона, но говорить что-либо было неудобно через стену и в присутствии часового, тем более что в вагоне было темно.
Чтение оканчивалось, стали обсуждать создавшееся крайне критическое положение: с одной стороны, полная неизвестность, что предпримет офицерство и ингуши, хотя о последних я узнал, что они останутся верными Временному Правительству, с другой стороны, никто не сомневался, что войска Временного Правительства, узнав об аресте делегации, несомненно примут меры к их освобождению. В конце концов решили в эту же ночь бежать, предварительно освободив арестованных хотя бы силою оружия, тем более, что русских осталось больше, чем ингушей. После принятого решения люди разошлись по вагонам, оповещая товарищей об этом. Так как все почти были без оружия, то решено было забрать заручные винтовки. Такое положение ухудшилось еще тем, что днем прапорщик Волконский разгонял со¬бравшихся в кучки солдат и с некоторых срывал с груди красные ленточки, а у одного сорвал с груди портрет Керенского. Вспомнили и о корнете Божко, который громко возмущался несколько дней тому назад против того, что командир полка полковник Котиев под звуки «Марсельезы» на одной из станций восстановил красный флаг, сорванный по недоразумению. Облегченно вздохнули, когда в 1-м часу ночи освободили арестованных матросов и один из писарей переговорил с ними, встретившись по дороге… Один из ингушей, как оказалось, тоже говорил с делегацией после их освобождения и заявил им, что ингуши во всяком случае будут стоять в стороне от политики и что их назначение только на фронте. Утром 30-го было радостнее: вернулись сотни и пулеметчики, от которых узнали, что ингуши, встретившись с Петроградскими войсками и узнав о том, что их обманным путем хотели вовлечь в междоусобную войну, с негодованием отозвались о корниловской авантюре и вернулись обратно, а затем весь полк отошел за ст. Вырица и ожидает дальнейших распоряжений Временного Правительства. То же делали и другие полки.
Итак, туземцы Кавказа еще раз доказали свою преданность России, несмотря на всевозможные ухищрения злонамеренных людей.

А. Мурынкин
Газета «Терский вестник», Владикавказ, 1917, 12 сентября.