Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Основным содержанием песенного эпоса «Или» является общественная жизнь ингушского народа, исторический период, который определен условно-хронологически XV—XIX веками [1]. «Или» вобрали в себя те или иные исторические события и по-своему осмыслили их, а именно в духе героической идеализации. Исключительно важной заслугой «Или» является то, что они переработали, усовершенствовали ранее существовавшие эстетические и этические представления, привели эти представления в четкую, ясно выраженную систему. «Или» выработали четкие моральные нормы поведения и образа жизни, отношений в обществе и в семье. Раздвинув тесные рамки тайповой ограниченности, «Или» сделали эти ценности общественно значимыми, едиными для всего ингушского народа.

Начавшийся процесс экономического подъема, развитие ремесел, торговли и другие существенные сдвиги в материально-хозяйственной сфере привели к переоценке ценностей в ингушском обществе, переживавшем знаменательный период консолидации и борьбы за свою независимость.

Это была своеобразная эпоха возрождения ингушей к активной общественной жизни. Вынужденные разобщиться, лишенные производительных сил в результате страшного татаро-монгольского нашествия и жестоких походов Тимура, ингуши, как и другие народы Северного Кавказа, были отброшены в своем развитии далеко назад. Об этих тяжелых испытаниях ингушского народа красноречиво свидетельствует фольклор ингушей. Теперь же начался процесс массового возврата на плоскостные земли, образование ингушами новых сел на плоскости. Это явление имело далеко идущие прогрессивные последствия для всей социальной и духовной жизни ингушей.

В «Или» вошли бытовавшие до них ярко отраженные в других жанрах фольклора народные обычаи, традиции, этикет. Особенно идеализируемыми стали в «Или» обычаи, традиции, наилучшим образом отвечающие задачам времени. Например, обычай побратимства «дув биаь вежарал».

Вошли в «Или» существовавшие еще в архаичном нарт-орстхойском эпосе культ ингушской доблести, обычай кровной мести в условиях отсутствия государственности еще игравшие свою роль.

Исключительно значительными являются такие социально-политические ценности, как представления о справедливости, социальном равенстве, дружбе между представителями разных народов, отраженные в «Или». «Или» доносит до нас широкие представления о материальных ценностях, бытовавших в среде ингушей в изучаемый период.

Народный эпос — многоплановое и многомерное явление духовной жизни народа, его создавшего. Отсюда очевидно, что изучение эпоса только с фольклористических, литературоведческих позиций явно недостаточно.

Эпос многозначен. В нем сосредоточена богатая информация о самых различных сторонах жизни народа в широком смысле этого слова.

Видеть в эпосе и шире — в фольклоре только истоки письменной литературы и отводить ему место только где-то в истории духовной культуры явно недостаточно.

Учитывая вышесказанное, детально рассмотрим особенности бытования элементов национальной культуры в материалах «Или».

Изображение природы, его понимание не статическое, а динамическое. Природа, среда не безымянны. В «Или» фигурируют существующие села, реки, местности и т. п. Этот элемент реального в художественной модели природы создает впечатление достоверности описываемого, изображаемого, происходящего. Те или иные объекты посвящены изображению определенных эстетических чувств, представлений. Пустынные калмыцкие степи, где «луна песок золотит», где «убитый остается неотомщенным», где «воют голодные волки», где «от холода скулят в камышах алмазы» [2], вызывают чувства безысходного одиночества:

Не будь несчастным,

Старый дада,

Где луна песок золотит,

В калмыцкой степи,

От голода одинокие волки-самцы

Где воют в степи,

От холода алмазы

Визжат в камышах,

Славное ружье

Стрелять перестало.

Тонкая булатная шашка

В руках непослушной стала.

Беспомощным твой сын остался,

Говорить стала

Труппа кантов.[3]

Таковы закономерности основных представлений о прекрасном в «или», объекты и явления, через описание и изображение которых в той или иной самостоятельной форме выражается содержание данной эстетической категории. Разумеется, в той степени, в которой категория прекрасного приложима к народной героико-эпической песне вообще и к «Или» в особенности. Ряд существенных народных представлений о прекрасном может быть успешно рассмотрен только в связи и в контексте других эстетических воззрений: о возвышенном, героическом, безобразном, величественном, грандиозном и т. п., с одной стороны, с другой стороны — с учетом оригинальных и самобытных эстетических понятий самих вайнахов (а у каждого народа есть такое понятие), которым нет тождественных аналогий в теоретической литературе. Такие, например, как «куц», «эздел», «яхъ» и др.

Ниже нами предпринимается такая попытка. Особенно широко в анализируемых ингушских песнях разработаны представления, которые в литературе принято относить к категории возвышенного. Ими насыщены не только тексты, но и музыка, мелодии песен. «Дувцаш дола хIама чIоагIа айду» — «То, о чем повествуется, сильно поднимают, возвышают». Отсюда у ингушей в данных песнях, и вообще в поэзии, возвышенное играет доминирующую роль, является характерной, излюбленной чертой осмысления эстетического. У других народов, вероятно, существуют другие акценты, тенденции. Разумеется, что они могут и совпадать. По нашим наблюдениям над содержанием «Или» и исторической обстановкой, в которой они формировались, тенденции осмысления эстетического сквозь призму возвышенного в народном творчестве, особенно в поэзии, появляются в периоды усиления социального и национального гнета, реальной угрозы потери свободы и независимости, нависшей над народом, требующей аскетизма и самопожертвования во имя высоких идеалов, поднятия народного духа и стойкости в час суровых испытаний. Таков, на наш взгляд, русский былинный эпос. Во всяком случае, таковы ингушские героико-эпические песни.

Возвышенное. В народных песнях вообще своеобразие и особенности видения действительности, ее изображения, критерии оценки во многом обусловлены представлениями о возвышенном в жизни, природе и человеке. Во-вторых, эти представле­ния, как известно, исторически меняются, новый исторический пе­риод формирует новые представления, иногда противоположные предшествующему этапу жизни народа.

В основе представлений о возвышенном в «Или» лежит идея нравственного долга. «Или» строго разграничивают, как должно поступать и как не должно. Чем необходимо пренебрегать и чем руководствоваться, что достойно презрения и осуждения, а что — восхваления и возвеличивания. Все, что в наибольшей степени со­ответствует должному (поступки, чувства, отношения, поведение и т. п.), осмысливается как возвышенное. Все, что в наибольшей степени противоречит этому должному, оценивается как низ­менное.

Если раньше возвышенное определялось степенью роста, физи­ческой силы, а позднее и степенью военной доблести, то теперь во­енная доблесть не является самоцелью, а служит наилучшему вы­полнению задач нравственного долга. Возвышенное теперь опреде­ляется мерой выполнения этого долга.

«Или» не только трансформируют и приспосабливают ранее бытовавшие представления о возвышенном, но и гораздо расширя­ют их масштабы. Если раньше представлялось, что возвышенное проявляется в героическом сражении или деянии, то теперь «Или» верят, что возвышенное может иметь место и в обыденной, повсед­невной действительности. «Или» изображают сильные душевные переживания человека, охваченного смятением чувств из-за нераз­деленной любви, измены друга, в выполнении, казалось бы, непо­сильных человеку по своей трудности задач нравственного долга. Тихо и грустно звучат струны пандера в руках героя. Масштабы переживания героя безмерны.

Последний день мира в своей груди затаив, Первый день ада в своей груди затаив,

он ничем не выдает свое волнение. Мужчина не может позволить себе такой слабости. Все это поднимает фигуру героя на большую нравственную высоту.

Представления о возвышенном в «Или» осмысленны и приведе­ны в соответствие с изображаемой действительностью. Всем изобра­жаемым значительным событиям, лицам, поступкам, явлениям и объектам природы и т. п. дается оценка с позиции возвышенного. Происходит ли важное совещание односельчан накануне опасного похода, изображается ли образ жизни царских «пестрых» офице­ров и чиновников-насильников, рисуется ли картина столкновений между односельчанами, народных празднеств, увеселений, пережи­ваний героев — всюду наблюдается тенденция оценки происходя­щего и с точки зрения возвышенного.

На одной стороне находятся герои, ведущие аскетический об­раз жизни, высоко дорожащие своей честью и достоинством. Эти герои всегда готовы к подвигу. С неправым они сражаются, труса наказывают, слабого и обездоленного поддерживают. На них дер­жится вся гармония взаимоотношений в песенном обществе. Они всячески способствуют нормальному функционированию обще­ственного механизма. Материальные ценности (золото, серебро, стада скота, табуны лошадей) для них ничто по сравнению с нрав­ственными ценностями. В тяжелых и опасных походах они добыва­ют эти материальные ценности для того, чтобы раздать сиротам, всем голодным и обездоленным села и прославить свои имена, за­служить высокое звание-признание «яхь иола кIант» («яхь имею­щий кант»). Эти герои пренебрегают самыми необходимыми удоб­ствами жизни: часто для них постелью служит сырая земля, одея­лом — небо, жажда удовлетворяется утренней росой. Они велико­душны. Все дела и события, в которых участвуют эти, герои (сра­жения, походы, празднества, обсуждение важных вопросов и т. д. и т. п.), наделяются чертами величия, мощи, масштабности. С ни­ми народ связывает свои представления о возвышенном.

На другой стороне находятся герои, ведущие, в сущности, пара­зитический образ жизни, стремящиеся к личной наживе и обога­щению. Ради овладения материальными ценностями они готовы на все. Собираясь в поход, они стараются взять на себя наиболее лег­кую задачу, предают и бросают на поле боя своих товарищей. Они лицемерны, трусливы и беспомощны в минуту опасности. Этим ге­роям нет дела до общественных интересов, часто они поступают вопреки этим интересам. Они вносят дисгармонию в обществен­ную жизнь, стремятся к насилию над слабым, обездоленным для удовлетворения своих эгоистических интересов. Они пренебрегают нормами народной этики и стараются утвердить за собой (на сло­вах) звание «яхь  йола кIант». С ними народ связывает свои пред­ставления о низменном.

Таким образом, на одной стороне герои, воплощающие народ­ные представления о возвышенном, на другой, противоположной, стороне персонажи, носители низменного. Такое противопоставле­ние наблюдается во всей идеологии «Или».

Хорошей иллюстрацией такого противопоставления служит песня «Дадий кант». Ватага кантов во главе с бяччой (предводите­лем) направляется в поход за табунами коней калмыцких князей. Глупый и трусливый бячча отказывает Дады канту в участии в этом походе. Но юный Дады кант следует за ними, так как охвачен жаждой доказать, что уже в состоянии решать трудные задачи, возлагаемые на канта, соревнующегося в благородстве и чести («яхь йола кIант»). Оказалось, что уже первое препятствие — пе­реправу через Терек — бячча не может одолеть. Бячча признается в своем бессилии найти брод через бурно мчащиеся воды реки. С этой задачей справляется Дады кант:

Не будь обездоленным

Ты, кантов бячча,

Моим старым Дадой обученный

Старый маштак

Найдет тебе

Брод через Терек, говоря,

Поводьями управляя,

На высокий берег взобравшись,

Разъяренному медведю подобного

Этого старого маштака

Кнутом пугая,

Через Терек переправился

Этот старого Дады кант.

Он через Терек переправил

Эту ватагу кантов.[4]

Этот случай заставляет сомневаться в способностях предводителя достойно возглавить ватагу кантов. С другой стороны, видно, что Дады кант справился с задачей блестяще и без особого труда. То, что для других является трудным и часто неодолимым препятствием, для соревнующегося все преодолеть на пути к своей цели легко достижимо. Чем выше поднимается величественная фигура такого героя, тем ниже «падают» его антагонисты, вызывая в нас противоположные чувства презрения, осуждения, гадливости.

Однако вернемся к содержанию песни «Дадий кIант». Наконец, ватага кантов добралась до калмыцких степей. Уставшие за долгую дорогу канты и бячча легли отдохнуть. Что же делает Дады кант? Неужели он тоже поддается слабости и будет спать в эту решительную минуту? Нет! Если он способен следовать правилу «яхь йола кIант», то, пока спят товарищи, он обеспечит их богатой добычей. Дады кант так и поступает:

Сердцу в груди

Спать не позволив,

Вставать начал

Этот старого Дады кант.

Этот светлый бинокль

К глазам поднеся,

Всю видимую добычу

Биноклем определив,

Кругом  (кантов)  поставил,

Пока канты спали,

Этот старого Дады кант.  (ИФ. 1959, 92)

Из следующего эпизода мы видим, как бы поступил, в отличие от сына старого Дады, предводитель кантов. Сын старого Дады разбудил уснувшего предводителя кантов и сообщил, что их окружило бесчисленное количество войск калмыцких князей; Услышав об этом, насмерть перепуганный предводитель кантов решил спастись бегством:

Бежать собрался,

Отделяясь от этих кантов,

Этих кантов баьчча.

Этот старого Дады сын

На старом маштаке

Догнал и поймал

Этих кантов баьччу.  (ИФ. 1959, 93)

Старого Дады сын забил ложную тревогу с целью испытать предводителя кантов. Это второе испытание было гораздо труднее первого, оно требовало мужества, целеустремленности, находчивости. То, что старого Дады кант, несмотря на свою юность, справился с ним, возвысило его образ, показало его превосходство над кичливым предводителем кантов. Это вторая победа в своеобразием соревновании между старого Дады сыном и предводителем кантов. Не соглашаясь с предложением старого Дады сына остаться, чтобы отбить погоню, предводитель кантов стремится скорее угнать табуны  коней,  боясь преследования.  Вскоре появляются многочисленные отряды погони. Узнав об этом, предводитель кантов бросает все и трусливо бежит, чтобы спастись самому:

Бросая этих кантов,

Бросая табуны коней,

Бежать бросился

Кантов баьчча,

С ним в бегство бросились

Честь не имеющие трусы.

Останавливаться стал

Старого Дады сын,

С ним задержались

Яхь имеющие канты.  (ИФ. 1959. 95)

Знаменательно, что «яхь имеющие канты» остались на поле боя. Только в минуту смертельной опасности становится совершенно ясным, кто имеет моральное право называться «яхь имеющим кантом». Старого Дады сын справился и с этим третьим решающим испытанием и доказал, что он в силах решать трудные задачи, которые по плечу только «яхь имеющему канту». Мы видим, что с преодолением очередного препятствия фигура старого Дады сына становится все колоритнее, величественнее, а облик предводителя все мельче, незначительней. У обоих героев, чем труднее препятствие на пути к достижению цели, тем больше раскрываются их потенциальные возможности, черты характеров. У первого — мужество,  ум,  великодушие,  у  второго — трусость,  мелочность, эгоизм, жадность. В образе первого народ воплотил свои представления о возвышенном человеке, в образе второго — о низменном. Возвышенное в песнях тесно связано с представлениями о героическом, дополняет и развивает эти представления. Возвышенное и героическое в песнях бытуют и выражаются в органическом, живом единстве, как одно эстетическое целое.

Героическое. Природа героического в «Или» обусловлена теми морально-эстетическими требованиями, которые определяются к «честь имеющим кантам». Мужество, смелость, отвага — вот наиболее идеализируемые черты характера героической личности:

Как барс, высокую гору пугающий, Ты пугаешь серого коня, гордый молодец, Темной ночью табун пригоняющий молодец, Светлой ночью быков пригоняющий молодец.

Идеализация героической личности, сущности поведения и способностей молодца к героическому действию достигают эпических масштабов:

Погоню ружьем отпугивая,

Табуны коней свистом погоняя,

На край моря приходишь,

Море пугающий молодец.

Моря обгоняющий, коня пугающий молодец,

Пришел бы ты, о гордый молодец!

Дальше отмечается, каких жизненных благ достоин такой молодец:

На твоем пути пусть чистое золото будет,

По краям пусть чистое серебро стоит.

На тебя смотреть приходят

Эти башенные молодцы!..

Пусть твое имя не упадет,

Как вечное имя барса,

Твое потомство не переведется,

Как не переводится потомство борзого волка.

Пусть к твоим устам припадет,

Как в сумерки наступающий вечер,

Цветом прекрасная, как ядреная осень, девушка. (ИФ. 120)

В этой величальной песне отражены представления о деяниях человека, которые по своему содержанию являются героическими. В первой части песни описываются «подвиги» молодца, совершаемые им благодаря своему небывалому мужеству, выносливости и стойкости. Постепенно от строки к строке масштабы героических деяний человека, картины борьбы становятся все шире, величественней. Наконец, человек приходит «на край моря» и «пугает море», «обгоняет» его. Человек побеждает даже море, грозную и величественную стихию природы. В другой песне «синеглазое» море бушует, волнуется, волна за волной набегает на одинокий остров, моет тело погибшего героя и неистово шумит, словно читает отходную молитву павшему.

Часто песни представляют собой эстетическую структуру повествования, признанную максимально выразить героическое в человеке, в жизни, в природе. Рассмотрим последовательно в этом плане содержание одной песни.

Песня начинается с констатации одиночества канта:

Посоветоваться даду не имеющий,

Рядом стать брата не имеющий,

Оплакивать сестру не имеющий

Той старой бабы (матери)

Тот единственный сын

Собрался идти

На вечеринку в то село.

Эта констатация отсутствия у канта опоры в трудную минуту его одиночества придает особую значительность будущим поступкам героя, осмысленным с точки зрения героического.

На вечеринке Сын Вдовы (а именно о нем идет речь) начал ухаживать за возлюбленной:

Когда он ей тайно

Стал моргать,

Близ него стоявшим кантам

Тайно моргать стала

Его сладко любимая.

Здесь в текст повествования привнесен обычай ингушей ухаживания за девушкой. Обычай требовал скрывать свои чувства. Только по едва уловимому выражению лица, движению глаз можно было догадываться о чувствах. Это был своеобразный «язык любви», требовавший тонкого такта, высокой духовной культуры, чистоты чувств. Кстати сказать, элементы этого «языка любви» прослеживаются и в народных танцах. Описание этого обычая в данной песне служит поводом дальнейшего развития сюжета.

Конечно, Сын Вдовы глубоко переживает то, что его возлюбленная знаками благосклонности одаривает других, добычу привозящих кантов:

Когда он увидел

Сладко любимую

Добычу привозящим кантам

Тайно моргающей,

Как дно котла почернев,

Лицом почернев,

Сильнее лица

Нутром почернев,

Хватаясь за  крупный лоб  (стал переживать — вопрошать про себя),

Что сказать, чтобы сравняться

Со сладко любимой?

Что сделать, чтобы сравняться

С добычу привозящими кантами?

Сын Вдовы глубоко переживает случившееся потому, что сомнению подвергнута его способность к героическому поступку, Действию. Только подвиг может утвердить его доброе имя «яхь имеющего канта», заслужить общественное признание.

И он решает поехать туда, «куда не ездивший не ездит, а поехавший откуда не возвращается», в «ту вражескую страну», где намерен сразить в битве «калмыцкого князя, пьющего людскую кровь», возлежащего на «базбароновой мягкой постели», в «изголовье пряча этот золотой сундук». А что же намерен делать герой с добычей, золотом?

Это желтое золото

В родном селе живущим

Бедным сиротам

Ту добычу если разделить,

Может сравняться  (быть достойным)

Со сладко любимой,

С добычу привозящими кантами.  (ИФ. 121)

Чтобы доказать свое мужество, смелость, отвагу, быть достойным кантом, нужно добыть «белую добычу» («кIай фос»). Раздать эту добычу бедным, сиротам села. Противником в предполагаемом сражении Сына Вдовы является калмыцкий князь, который характеризуется как насильник, «пьющий людскую кровь». Стало быть, герой руководствуется не только желанием доказать свои способности к героическому деянию, но и идеей справедливости. Отсюда, не каждый смелый поступок, поход в набег, в результате которого герой захватывает богатую добычу, осмысливается как героический. Героическим является такое деяние, которое совершается во имя справедливости.

Сын Вдовы сразился с «калмыцким князем» и с добычей — «доказательством» его доблести — отправился домой. За ним устремляется грозная погоня:

Бросились в погоню

Больше, чем листья и травы,

Калмыцкие князья.

Они настигли героя и, «этими черными мажарами из рук стреляя, стали воевать князья галмакоев, сыновья этих князей». Эта часть описания боя служит для усиления черт героизма образа Сына Вдовы, выражения величественности и значительности последующих событий.

Со стороны Сына Вдовы они находят достойного противника, не знающего страха:

Словно гром гремит,

Из мажара стреляя,

Этих калмыцких князей

Насмерть пугая,

Воевать стал

Этот вдовы кант.

Замертво падали

Калмыцкие князья,

Эти княжеские сыновья.

Нo удача изменила Сыну Вдовы, он был в этом бою тяжело ранен, а противники торжествовали победу. На помощь герою приходит сокол. Сокол — символ мужества,

смелости.

Выше мы  говорили об архаичной  природе тех эстетических воззрений, которые выражены в подобных символах. Интересна яма характеристика сокола, эпитет, которым отмечаются его до­стойные качества: «сий дола лаьча» («честь имеющий сокол»).

Таким образом, мы имеем в этой песне двоякого рода проявле­ния героизма. Первое — героизм Сына Вдовы, где цель, содержа­ние, объект и субъект героического действия вполне реальны, на­полнены конкретным социальным и историческим содержанием. Второе — это героизм, который символизирует сокол. Содержание героического здесь не конкретно, не целенаправленно. Оно дано как потенциальные возможности «славного, честь имеющего соко­ла». Сокол не участвует в сражениях героя, положение представ­ляется безысходным, сокол, как верный товарищ героя или движи­мый благородным и великодушным побуждением помочь попавше­му в беду одинокому человеку, прилетает к умирающему от ран. Нам представляется, что роль сокола и других помощников героя на более ранней стадии бытования «Или» и в период их зарожде­ния была активной. То был, если можно так сказать, мифологиче­ский, архаичный героизм, еще более ранний, чем эпический геро­изм. «Или» же, на той стадии состояния, на которой они до нас до­шли, не могут допустить реально невозможного в таком важном вопросе, как сражение героя. Здесь идеализация, как способ худо­жественного обобщения действительности, является героической. В обобщении других объектов действительности ее изображения еще сохраняют мифологические и эпические элементы. Вот по­чему в песнях представляется реальным, что сокол может помочь попавшему в беду человеку.

Вернемся к содержанию данной песни. Итак, некий «честь име­ющий», благородный сокол, пролетая невдалеке, увидел тяжело ра­ненного Сына Вдовы, прилетел ему на помощь. Сокол обращается к герою на человеческом языке с обычным благопожеланием воинов:

Да будут твои раны счастливыми,

О одинокий, некий кант…

Герой обращается к соколу с просьбой:

Как пучок травы

Во рту держащий

Серый олень…

К тебе скуля,

Один щенок лежит; скажи

Родившей меня матери,—

Так стал говорить соколу

Этот Вдовы Сын.

Здесь еще один символ — символ благородства — олень. Эст тическое содержание этого символа типологически и генетически однородно с соколом. Сокол в этой песне говорит человеческим языком — еще один архаичный элемент в образе сокола.

Сокол выполняет просьбу раненого, сообщает одинокой вдове печальную весть. Он летит впереди, показывая вдове дорогу к ее раненому сыну. Этот же «горный белый сокол» берется вылечить раненого сына вдовы и обещает матери, что ее сын будет здоров еще до полудня. И действительно, так и происходит.

Первое, что решил сделать выздоровевший Сын Вдовы,— это победить калмыцкого князя и довести до конца начатое дело борьбы. Иначе он не был бы героической личностью.

Его противники хвастаются своей победой над одиноким героем, говоря: «То, что сделали мы, кто разрушит?» «Калмыцкие князья» устроили по этому поводу пир. На пиру неожиданно появляется Сын Вдовы.

Разогнав князей и захватив «белую добычу», «желтое золото», Сын Вдовы направляется домой. Песня заканчивается тем, что герой выполняет свое обещание и раздает добытое золото бедным и обездоленным села. (См.: ИФ. 109—124.)

Итак, данная песня является типичной для «Или», где вся организация повествования, сюжет, поэтические средства создания образов героев, вся эстетическая структура песни, органически включенные в нее эстетические и этические воззрения ингушей — все это максимальное выражение героического в человеке преследует цель идеализации подобной личности.

Эстетические и этические представления, являющиеся элементами художественной структуры песен, как мы уже проследили, разнятся по своему характеру, времени происхождения и т. п., но в совокупности создают удивительный поэтический сплав, вызывают сложные, богатые по своему содержанию ассоциации, делают образы героев многомерными, глубокими и яркими своим многоцветием. В образах песни прослеживаются эстетические традиции, поэтический опыт прошлого (например, отражение древних мифологических воззрений).

Анализ содержания и формы данной песни, приведенной нами в качестве примера, показывает, что в «Или» находят свое место обычаи и традиции народа, та или иная историческая и этнографическая информация о народной жизни. Все это также играет и эстетическую роль.

Важное значение в осмыслении героизма имеют представления о возвышенном на всех уровнях структуры и содержания песни. Указанной задаче подчинены и размер стиха, и музыкальное сопровождение, мелодия, и манера исполнения данной песни сказителем (характерной для «Или» в целом манере приподнятого, сурового и торжественного повествования).

В центре повествований героическая, идеальная с точки зрения эпического личность. Вопрос о том, какой должна быть такая личность, получает в «Или» всестороннюю художественную разработку.  Остановимся на материалах, которые характеризуют такого героя:

Как одинокий волк, сам мужественный,

Как красная лисица, сам проворный,

Как ни был бы ожесточенным бой, в бою удачливый,

Как ни была черна ночь, умеющий поехать-приехать,

Пришедшего гостя,   почитая принимающий,

Пришедшему гостю гостеприимство оказывающий

Сын вырос, говорят, у старой вдовы…

А вот чисто нравственные требования к соревнующимся в благородстве кантам:

Иметь силу не достаточно, чтобы быть верным, хорошим кантом.

Поступки определяют, насколько верен, хорош кант.

Верность, учтивость, терпеливость делают,

Благородство, ум, человечность делают

Готового к делу, полного благородства, хорошего канта.

Как видно, дело, поступки, по народной мысли, являются единственным и надежным критерием оценки человека, в том числе и героического в нем. Для канта большим позором является насилие над слабым, обездоленным человеком:

Большой стыд твой, плохая ошибка твоя,

Без согласия, насильно, что ты печальную сироту привел.

В этом селе, где ты живешь, которую ты допустил.

В основе возвышенного лежит дисгармония, являющаяся динамическим соотношением обычного с необычным. Если это возвышенное поведение, то оно не только красивое поведение, т. е. поведение, соответствующее норме, но оно и обязательно гораздо превышающее эту норму, тем самым оно становится возвышенным. То же самое касается явлений и объектов природы. Но, в отличие от природы, в человеческой жизни возвышенным является все то, что превышает нормы в положительную сторону. Все то, что в невероятно высокой степени нарушает эти нормы, осмысляется как низменное (невероятная трусость, предательство, жажда к наживе и т. п.). Возвышенными могут быть не только прекрасные, но и некрасивые объекты, изображения. Важно, чтобы они далеко превосходили общепринятые представления, превышали норму обычного (величина, рост, количество, качество).

Прекрасное может быть, может и не быть героическим. Свойства героического прекрасное приобретает, когда оно связано с идеализируемой личностью. Но когда оно связано с изображением Других объектов, например природы, традиций и т. д., оно самостоятельно и в нем не прослеживаются черты героического. То же самое касается и возвышенного.

Танкиев А.Х

(продолжение следует)

Примечания:

[1]. ЧИМФ. С.  81—82. Ингушский песенный эпос «Или», наряду с очевидной самобытностью и своеобразием, имеет много общих черт с аналогичным чеченским эпосом «Илли» (слово илли — «песня» — в чеченском языке пишется и произносится, в отличие от ингушского, с удвоенным «л»: илли

[2]Алмазы — духи леса и пустынных мест, часто враждебные человеку.

[3].Ингушский   фольклор/ Сост.   X.   С.   Осмиев.    [На   ингуш. яз.]. Грозный,1959. С. 97. В дальнейшем в тексте: ИФ.  1959 и № страницы.

[4].ИФ. 1959.