Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Маршани Беслан Кациевич и Маршани Зураб Хасултанович

К настоящему времени имеется достаточно большое количество публикаций о службе ингушских воинов в русской армии в XIX и начале XX веков. Но однако многие имена все еще остаются безвестными современному читателю.Так, например, не освещены в должной мере боевые пути целых династий Базоркиных, Ахушковых, Маршани, Мамиловых, Альмурзиевых, Добриевых и других славных представителей ингушского народа, внесших заметный вклад в воинскую славу России. В результате многолетних поисков в архивах и библиотеках России и Грузии, нами были выявлены различные материалы, касающиеся службы ингушей. Нам представляется, что публикация некоторых из них может представить интерес для тех, кто хочет познать прошлое своего народа.
В знаменитой Дикой дивизии служили, наряду с другими ингушами, несколько представителей фамилии князей Маршани: Беслан, Магомет Кациевич и Зураб Хасултанович. Об этом свидетельствуют следующие данные:
Кн. Маршани Беслан, ст. урядник – Георгиевские кресты:
2-й степени № 2429
3-й степени №64576
4-й степени № 183969 (РГВИА. Ф. 2309, оп.1, д.320, л.125 об.)
Князь Маршани (Бестон, [Беслан –Г.Б.]), урядник Ингушского конного полка, переводится в прапорщики милиции с 6 июля 1915 г. («Русский инвалид», 1916г. №123, с.1).
Князь Маршани (Зораб) – Ингушский конный полк – переводится из прапорщиков в подпоручики с 20 апреля 1916 года.
(“Русский инвалид” 1916 г. № 264, с. 2).
Кн. Маршани Магомет Кациевич, прапорщик милиции (1917 г.) (РГВИА, ф. 2067, оп. 2 д.990.)
Писатель Н.Н. Брешко – Брешковский, известный нам как автор книги “Дикая дивизия”, выпустил в 1922 году, в Берлине, книгу “На белом коне”, где рассказывается о жизни Добровольческой армии. Мы предлагаем читателям отрывки из нее, касающиеся Маршани.

Берснак Газиков

[…] Медленно шли к деревне. Бей-Мурат вел в поводу своего коня. За ними три всадника везли перед собой на седлах снятый с аэроплана багаж.

— Крупные политические события зависят иногда от пустяков, — говорил Переяславцев, — и оттого, что я изменил направление и, вместо берегов Дуная, спустился на берегу Днепра, очень возможно, даже наверное, советская власть в Венгрии падет гораздо скорее. Эта рвань осталась без валюты, золота, без денег.

— Да, вы сделали большое дело, — согласился Бей — Мурат и, немного помолчав, добавил, как бы в раздумье:- большое… только, только… Поймут ли эти черти?

— Какие черти? – насторожился Переяславцев.

— Видите, ротмистр, я- человек прямой, а если кто мне симпатичен, с тем я трижды прямой… Клянусь Богом!… Вы не подумайте, что я против Вооруженных Сил юга России, сохрани Бог! Иначе вы меня здесь не увидели бы! Я служил честно моему Государю, честно воевал, имею золотое оружие, был ранен. Сюда я пришел воевать с этими проклятыми большевиками. Не за Россию, потому что России больше нет. После отречения государя и после падения монархии великая Россия больше не существует для нас, горцев северного Кавказа. Но не забывайте, что мы — мусульмане. А мусульмане будут всегда смертельным врагом большевизма. Отчего? Оттого, главным образом, что Коран право собственности считает священным и требует уважения к старшим. Смотрите, разве такие люди могут примириться с красной сволочью?

Сам Переяславцев еще раньше обратил внимание. У околицы села, где крепко запахло коноплей, несколько туземцев, обратившись лицом к Востоку, на маленьких квадратных ковриках, молились, коленопреклоненные. Молились, ничего не видя и не слыша, целиком до фанатического экстаза, уйдя в свое таинственное общение с Аллахом. Некоторые, для большего отвлечения от внешнего мира, заткнули пальцами уши. И странно было на фоне малороссийских огородов с желтыми венчиками подсолнухов видеть этих сынов далекого Кавказа в черкесках, бешметах и папахах…

[…] — Да, ваших горцев не прельстить большевизмом, — с хорошей завистью сказал он, — это не наши товарищи!..

— А знаете, какие мне приходилось наблюдать картины? Клянусь Богом, это было забавно! Берешь в плен красноармейцев, или сами сдаются … Понимаете, сейчас же выводят связанных комиссаров и коммунистов…А сами вынимают из-за голенища кресты и вешают себе на грудь.

— Верить не хочется! Значит еще тлеют какие-то искорки! Что-ж, тем лучше! Скорее придет отрезвление.

Шли по лесу. На завалинках сидели старики; шныряли белоголовые, полунагие ребятишки. В невысохшей луже похрюкивала свинья. Звонкий смех дивчат… Все, как и прежде. И можно было подумать, что Совдепия с ее кошмаром, насилием, потоками крови — сама по себе, а русская деревня- сама по себе.

А лишь третьего дня только и село и сельчане были под пятой большевиков. И никаких следов. Во дворах успели обжиться туземцы мусульманской сотни Бей- Мурата. Стоят прислоненные к хатам длинные пики, лежат винтовки, свалены седла. Непонятная, чужая, гортанная речь. Засучив рукава бешметов, горцы сдирают кожу с зарезанного барашка, проворно и ловко орудуя окровавленным кинжалом.

А деревня, деревня-сама по себе. Но это казалось только сначала, с первого впечатления. В хате было темно, душно и пахло свежим хлебом. У стола возилась, накрывая к ужину, молодица. И в потемках можно было разглядеть, что она красива и черноброва. Первым в хату вошел, любезно пропущенный Бей-Муратом вперед, Переяславцев.

— Ой лышенько же мое!- и выронив деревянную ложку, молодица всплеснула руками. Кожаная куртка. Померещился комиссар. Она так и сказала потом, когда ее успокоили.

— Ваше благородие, то я-ж подумала, що вы комысар.

— А вы не любите коммисаров?

— А що-б холера их повдушила! Воны у нас в печинках сидят. Перший злодий, перший разбийник був, а теперички комысар. Ваше благородие, скажить мени, че буде колысь у нас царь?

— А вы хотели бы царя?

— Та як-же не хтить? Був царь, то все у нас було: и свички, и мыло, и киросын,- все було, а теперички немае ничего; черевыков ни за яки гроши не можно купыть. Ваше благородие, до церкви боса хожу, ей Богу правда!- и с деревенской наивностью молодица, для большей убедительности, высоко подняла большую коричневую ногу.

— Теперь жалеете, что нет царя! А зачем вы его скинули?- с каким- то злорадным чувством спросил Переяславцев.

— Ваше благородие, хиба-ж то мы? Паны его скинули! Паны!..

Переяславцев промолчал. Да и что он мог возразить? Оставшись с Бей-Муратом вдвоем, при тусклом мигающем огоньке короткой и толстой железнодорожной свечи, он сказал:

— А ведь она тысячу раз права, эта баба. И посадила меня в колошу. При чем здесь народ? Ведь революции и перевороты совершались, так называемой интеллигенцией, и, вдобавок, ее худшими, бездарнейшими элементами.

(Продолжение следует)