Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Маршани Беслан Кациевич и Маршани Зураб Хасултанович

У нас каждому секретарю земской управы, преподавателю двухклассного училища, каждому прапорщику из семинаристов хотелось быть министром. Что-ж, добились! Завоевания “святой и бескровной,“ как видите, на лицо! Деревня сидит без света и без мыла, без сапог…Кстати, как она вас встречает деревня?..
— Клянусь Богом, всадники мои, на что головорезы, не могли от слез удержаться! Хватают за стремена, целуют руки и ноги, плачут от счастья, проклинают большевиков…
От красных все прячут, закапывают в землю, а нам ташут и мед, молоко, масло, яйца, сало. И вообразите, потеха, огорчаются, что мои всадники не едят сала.
Они сидели на лавке под образами перед столом, накрытым скатертью.
— Сейчас будем ужинать. Да снимите вы, ротмистр, ваш шлем!
— Я и забыл! В самом деле, столько впечатлений. Совсем, совсем другой мир… У меня в кармане мягкая английская фуражка…
— А у меня для вас найдется кокарда. Сейчас придет мой помощник, старый ингушский князь Маршания, только недавно произведенный в корнеты.
— А разве у ингушей есть князья?
— Нет, ингуши-демократы,- улыбнулся Бей-Мурат,- но видите, предки князя Моршания выходцы откуда-то из Абхазии, обингушившиеся абхазцы. Старик, шестьдесят пять лет, а ведь до сих пор еще первый наездник на всем Северном Кавказе! Такие вещи, как он проделывает в джигитовке, клянусь Богом, никому из молодежи не угнаться!..
[…]Кто-то дернул дверь, и послышался немолодой с сильным кавказским акцентом голос:
— Ваше сиятельство, разрешите…
Так вот он знаменитый горский наездник!
Переяславцев иначе представлял себе князя Маршания и был разочарован, увидев маленького, сухого старика в серо-темно-коричневой черкеске с новыми корнетскими погонами. Блеснули на груди четыре солдатских Георгия, а весь князь Маршания был в полумраке. Когда он подошел ближе, Переяславцев увидел любопытное сочетание белой, как голубоватое серебро, бороды и таких -же серебряных волос с черными молодыми глазами. Черные ресницы и брови. Сухое, пергаментное, с крупными чертами лицо, еще свежее, дышало какой-то спокойной и ласковой отвагой.
И хотя Бей-Мурат был ротмистр, а находившийся у него в подчинении Маршания-только всего вновь испеченный из прапорщиков милиции корнет, однако, из уважения к его сединам и возрасту, Бей-Мурат не сел до тех пор, пока не усадил князя.
Переяславцев с удовольствием отмечал особенную восточную вежливость двух горцев, утонченную, немного церемонную, вежливость, при самых лучших отношениях не допускающую амикошонства и хамства. И то, что они за каждой фразой, слегка наклоняясь, говорили друг другу “ваше сиятельство,“ не только не казалось приторным, или смешным, а наоборот, отзывало какой-то рыцарской учтивостью давно минувших и позабытых лет.
За дверью -грудной смех, и чернобровая молодица, принарядившаяся, с дрожащими на высокой груди монистами, внесла аппетитно шипевшую на сковородке яичницу.
— Клянусь Богом, это будет хорошо под водку!
— А у вас есть водка? – спросил Переяславцев.
— Есть, только боюсь, что теплая. Льду здесь ни за какие деньги не достанешь! Ваше сиятельство, опрокинем рюмочку? – лукаво подмигнул единственным глазом Бей-Мурат князю, зная, что Маршания вообще в рот не берет ничего спиртного.
— Благодарю вас, ваше сиятельство. Вы молодежь пейте, а я, старик, смотреть буду.
И ласково, почти нежно взглянул из-под черных бровей темными, прекрасными глазами на Переяславцева.
Летчик не мог не ответить улыбкой.
— А вы оттуда?
— Так точно! Сегодня!
— Видел, видел ваш аэроплан,- выговорил не без усилия мудреное слово князь.
— Да мерзавцы, погубили Россию! Изменники!
Своего государя предали! И кто предал? Генерал-адъютанты! Стыд! Позор! А конвой Его Величества? Собственный конвой, который первым перешел к бунтовщикам. А почему? Казаки! Я сам старый конвоец. Был всадником в конвое Императора Александра II. Тогда собственный Его Величества конвой был весь из туземцев. Александр III пожелал, чтобы конвой был из Терских и Кубанских казаков. И вот они, сукины дети, показали его родному сыну свою верность…Простите, ваш чин? Ротмистр? Клянусь вам честью моей, прахом моего отца, клянусь вам, господин ротмистр, если бы конвой покойного государя был из туземцев, так – или он остался бы жив, а мы все полегли бы, или — ни его, ни нас не было бы на свете!
И Маршания ударил своим маленьким, сухим кулаком по столу и в его проникновенных словах столько было подчиняющей силы, горячей искренности, что Переяславцев и без того изнервничавшийся за этот богатый событиями день, почувствовал предательское щекотание в веках и слезы ручьями брызнули у него.
— Ваше сиятельство, браво, браво! – зааплодировал Бей-Мурат.
— Что, разве не верно сказал? Как бы удивился Маршания. – Государь Император- великое слово! Это не прохвост Керенский в пиджаке. Объявите сегодня на Кавказе, что Царь жив – весь Кавказ подымется, чтобы посадить его на престол. Сколько теперь в Добровольческой Армии туземцев? Дивизии не насчитаешь, а тогда пять-шесть конных корпусов можно было-бы сформировать. Муллы в мечетях “Хазават” объявили бы! Все пошли бы: старики, мальчики,- все, кто может держать в руках винтовку и шашку. Верно говорю, ваше сиятельство?
— Вполне согласен с вашим сиятельством. Дайте мне имя, имя будущего царя из дома Романовых, я вам в одном Дагестане сформирую три корпуса: два пеших и один конный. И заметьте,- обратился Бей-Мурат к Переяславцеву,- люди явились бы во всем собственном от коня, до винтовки, до последнего ремешка! Дайте мне имя, дайте мне только имя!..- полумечтательно, полуобещающе повторил он.
После ужина князь Маршания вытянулся. И тотчас же Бей-Мурат последовал его примеру.
— Ваше сиятельство, прикажите объехать сторожевые охранения?
— Поезжайте, ваше сиятельство, очень прошу…- благословил старика Бей-Мурат.
Маршания откланялся Переяславцеву и пожал ему руку, с неподозреваемой в этом шестидесятилетнем маленьком корнете, силой.
— Как он вам нравится?- спросил Бей-Мурат.
— Я в восторге! Чарующее впечатление! Сколько в нем чисто кавказского благородства!
— Да, у нас старики все такие!- обрадовался Бей-Мурат, влюбленный во все горское.
— Вот джигит! Я таких наездников не видел и, вероятно, не увижу. Клянусь Богом, на всем карьере, закопанного в землю барана- только голова торчит- вырывает, схватив за рога.
— Возможно- ли это? – усомнился Переяславцев.
— Своими глазами видел и не одним, а двумя. Впрочем, сами как-нибудь увидите. И рубит он! Эх, какая рубка!.. Может быть спать хотите? Ложитесь…
[…]Бей-Муратова походная кровать пуста. Он ушел. На столе, со следами вчерашнего ужина-записка.
— “Получил приказ с полусотней занять две деревни. Желаю вам успеха. Надеюсь скоро увидимся. Бей-Мурат.”
Переяславцев подошел к окну. Мимо два горца в рыжих ингушских папахах и в бешметах, босые, на неоседланных лошадях спускались к Днепру…
[…] Гауптвахта в уездном городе Александровске имела обще-утвержденный образец. Такие же самые гауптвахты и в Тамбове, Чернигове, Владикавказе. Неуклюжее, низкое, одноэтажное здание. Окна в решетках и без решеток. И все это вместе с двором обнесено каменной стеной.

(Продолжение следует)