Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Дэвид Джон Мур Корнуэлл (Джон Ле Карре)

«Игра» – это искусственная матрица,

вытесняющая из себя подлинную жизнь.

Эрзац, претендующий на абсолют,

добивающий остатки подлинной жизни

во всех её проявлениях

 

А. Проханов

Дэвид Джон Мур Корнуэлл, известный во всём мире под эффектным литературным псевдонимом Джон Ле Карре [1], автор десятков шпионских романов, в одном из своих интервью в начале 90-х годов сказал: «Ответ, который до сих пор давала история, был прагматичным и жёстким: нация – это народ, достаточно решительный, чтобы ухватить землю, которую он хочет, и удержаться на ней…»[2].

Безусловно, это определение нации не совпадает с официальными (идеологически заряженными) политическими дефинициями, которые на слуху в последние десять-пятнадцать лет в связи с проснувшимся кавказским «Везувием». Конец XX столетия явственно продемонстрировал, что никаким нациям никаких прав добровольно не дают: эти права выдирают с кровью. Либо смиряются со статус-кво, что отнюдь не обеспечивает гарантий национальной безопасности, а вполне позволяет «употреблять» народ в качестве разменной монеты в очередных военно-политических играх эпохи глобализма. Мы говорим об ингушском народе, стремящемся быть нацией…

Под названием «Наша игра» («Our game») Ле Карре в 1994 году написал свою версию разыгрываемой с 1992 года и по сей день жестокой «кавказской игры». Это художественный текст, написанный в жанре политического детектива (или шпионского романа). Жанр, давно успешно развитый на Западе и расцветший в перестроечной России, характеризуется тем, что художественно-публицистически исследует взаимодействия обычного человека с так называемой большой политикой, а также последствия этого опасного взаимодействия. Задача политического детектива – обнажить (по возможности максимально и даже гротескно) тайные невидимые людям механизмы и события, явно или косвенно влияющие на их жизнь.

Политический детектив появился в нашей стране в конце XX века, когда в ней забурлила политическая жизнь. И какая!.. В первую очередь – на Северном Кавказе, в Ингушетии в самом начале 90-х годов. Земля (территория, этническая колыбель народа) и дух – главнейшие ментальные доминанты ингушей – были зорко зафиксированы опытнейшим разведчиком и писателем, ветераном английских спецслужб Д. Ле Карре, в 1993 году приехавшим в Россию во второй раз (первый раз он побывал в 1987 году) и подробно изучившим ингушскую катастрофу осени 1992 года. Добровольным «проводником» его в тему и в исторический контекст был весьма подготовленный и умный российский коллега Ле Карре по цеху – генерал Иса Костоев (кстати, впоследствии не особенно благосклонно принявший английскую художественную версию трагедии своего народа). Об этой знаменательной по своим последствиям встрече – с генералом Костоевым и темой – Ле Карре свидетельствовал следующее: «В начале 90-х, когда я был в Москве, я встретился там с несколькими чеченцами и ингушами. Тогда я впервые узнал об откровенном расизме, составляющем некую часть русской ментальности. Этих людей в Москве называли «черножопыми», «чёрными» и прочими не менее «очаровательными» именами, выявлявшими этот самый расизм. Среди ингушей, с которыми я тогда встретился, был некто Костоев – он служил милиционером, это он арестовал серийного убийцу Чикатило. Костоев познакомил меня со своими земляками, и меня очень заинтересовали их проблемы. Мне показалось, что их судьба – пример такой откровенной несправедливости, какого не сыщешь в истории. В 44-м году по приказу Сталина ингуши… были депортированы из Ингушетии в Казахстан. Многие из них в чудовищных условиях по дороге погибли. Освободившиеся территории в Ингушетии заняли жители Северной Осетии. И когда Хрущёв освободил ингушей из ссылки, вернул их на родные места, они даже не смогли получить свои дома. Всё это окрашено, на мой взгляд, в чёрный и белый цвета. Это то, что можно назвать абсолютной несправедливостью. Я заинтересовался всей этой историей и решил показать её через восприятие, сознание западного человека, работавшего против Советского Союза и испытывающего что-то вроде подспудных моральных обязательств перед всем миром. Во-вторых меня захватило то, как возникает новая русская империя на обломках советской. Нужно признать – к худу ли, к добру – но Россия стала колониальной державой. Мне захотелось обо всём этом написать… распад Советского Союза породил новые проблемы, связанные со справедливостью и демократическими правами. Обо всём этом нужно громко говорить…»[3].

«Наша игра» – роман о геноциде ингушей в Пригородном районе осенью 1992 года – написан Ле Карре в сентябре 1994 года (первоначальный вариант). В русском переводе Ю. Орехова книга вышла в свет в 1997 году. За исключением нескольких англоговорящих ингушей, она практически не была замечена. А зря… Это умный и точный анализ (чисто беллетристический романтический «оживляж» не отвлекает, а, наоборот, придаёт повествованию эмоционально-психологическое напряжение) взаимоотношений спецслужб после окончания «холодной войны»; ситуации на Северном Кавказе в начале 90-х годов; характеристики так называемого начального (криминального) капитализма в перестроечной Москве; «ингушско-осетинского вопроса» как отправной точки постсоветского неоэкспансионистского курса на Кавказе; «английской миссии» и роли Запада на Кавказе; проблемы трагической ущербности такого социально-психологического феномена, как «нацмены при исполнении» (националы всех мастей в спец-, гос- и прочих структурах, исполняющие любую волю империи).

Даже одна проблема из данного перечня требует пристального и подробного осмысления текста Ле Карре.

Взгляд компетентного человека западной цивилизации, обладающего высоким уровнем политической культуры, сам по себе важен и полезен: «Я начал изучать историю борьбы северокавказских горцев за освобождение от русского «медведя», и это одно из провидений судьбы в моей писательской карьере, что я остановил свой выбор на Северном Кавказе, так как это был регион, о котором никто на Западе никогда не говорил. И мне захотелось написать что-нибудь горькое о репрессиях против малых наций и о забытых колониальных войнах, которые политики могут спокойно игнорировать. Я подумывал всерьёз о выборе Чечении в качестве места, где разворачивается сюжет моего романа, но, благодаря обстоятельствам, я предпочёл выбрать местом действия соседнюю Ингушетию, чья земля была отдана другим после депортации ингушей…»[4].

Абсолютно точно автором определены две главные болевые точки ингушской и кавказской национально-политической истории XX века: сталинская депортация 1944 года и этническая чистка в Пригородном районе в 1992 году. Д. Ле Карре как бы препарирует (жанр художественного детектива – лишь форма) Антисистему (т.е. спецслужбы), которая фатально влияла и влияет на личные, национальные и государственные судьбы стран и народов, изнутри. «…Я оказался в самом центре событий, которые именуют «холодной войной». Я смог понять многое изнутри: как принимались решения, как их принимали люди в закрытых обществах… Я исследовал секретные службы, как подсознание народов, которым они принадлежали… Я получил огромную информацию и использовал свой опыт, чтобы показать гораздо более широкие сферы жизни. Именно поэтому разведка стала местом действия моей «человеческой комедии»[5].

Русская и британская Конторы (КГБ и другие русские спецслужбы, МИ-5 и МИ-6) – внеморальные и внечеловечные технологические логова, в которых в абсолютно закрытых режимах «джентльмены-демоны» принимают инфернальные решения, обрекающие тысячи (миллионы!) людей в разных «горячих» точках «глобального» мира на уничтожение либо выморочное существование.

В романе один из «винтиков» британской Конторы-системы Ларри (Лоуренс) Петтифер осуществил безрассудную и роковую для себя попытку выхода из неё, естественно закончившуюся гибелью.

* * *

Сюжет романа захватывающе динамичен, информационно насыщен и психологически убедителен. Главных героев двое – «романтический» Ларри и циничный (в конце, правда, тоже, как и Ларри, «впадающий» в противопоказанную агентам всех спецслужб «человеческую» меланхолию) Тим (Тимоти) Крэнмер. Последний – секретный агент Её Величества королевы Великобритании, находящийся на заслуженной пенсии и вкушающий прелести обеспеченной английской старости в собственном замке с виноградником в компании прелестной подруги Эммы. Тим – умный циник-прагматик, войдя во вторую половину жизни, позволил себе страстно и щедро (эмоционально и финансово затратно) броситься в любовный омут. Его подсознательный антагонист (персонифицированное мучительное «alter ego») – любимый и одновременно ненавидимый им Ларри, материализованный в сюжете романа лишь в воспоминаниях Тима. На самом деле он и есть самый главный персонаж. В своё время завербованный «стариной Тимом» в секретную службу, Ларри как бы возвращается в лоно человеческого бытия путём весьма экстравагантной (во всяком случае для профессионального английского разведчика второй половины XX века) трансформации, «превращения» в убеждённого борца за попранные права малого – в данном случае ингушского – народа. Двойной агент, «мятежный романтик из поздних шестидесятых» Ларри Петтифер уехал из Англии, бросил университет и любимую женщину, чтобы умереть, как эпический герой, в горах Ингушетии. Интрига романа и развивается в связи с ситуацией внезапного исчезновения Ларри и 38 миллионов фунтов стерлингов, а также поисков ответа на вопрос, которым мучается Тим: «Почему он ушел?..». Ответ на этот вопрос он находит в письмах Ларри, одно из которых дает идейно-эмоциональный ключ к пониманию образа этого героя:

«Так получилось, что я – ингуш, …я на стороне тех народов, которые не имеют голоса в этом мире… Право ингушей на выживание – это моё право, и твоё право, и право всякого доброго и свободного человека не склоняться перед злобными силами дезинформации, будь то коммуняки, капиталистические свиньи или тошнотворная партийная пропаганда тех, кто присваивает себе монополию на здравый смысл.

Так получилось, что я – ингуш, потому что мне нравится их любовь к свободе, потому что у них никогда не было ни феодализма, ни аристократии, ни крепостных, ни рабов, ни деления общества на высших и низших; потому что они любят леса и карабкаются по горам, потому что они поступают со своей жизнью так, как все мы, остальные, хотели бы поступать, вместо того чтобы заниматься всемирной безопасностью…

Так получилось, что я – ингуш, потому что преступления, совершённые против ингушей и чеченцев, так очевидно чудовищны, что бесполезно искать большую несправедливость, совершённую против кого бы то ни было ещё. Это было бы то же самое, что повернуться спиной к истекающему кровью на полу несчастному нищему…

Так получилось, что я – ингуш.., потому что я их видел, я видел их небольшие селения в долинах и в горах.., я понял, что это своего рода рай, который нуждается в моей защите…

Так получилось, что я – ингуш, потому что они олицетворяют для меня всё самое несчастное в нашем мире, пережившем «холодную войну». Всю эпоху «холодной войны» мы кричали на всех углах, что защищаем слабого от напавшего на него громилы. Так вот это была наглая ложь. Снова и снова во время «холодной войны» и после неё Запад вступал в сделки с этим самым громилой ради того, что мы называем стабильностью, к ужасу и отчаянию тех, кого мы, по нашим словам, защищали. Перед этой проблемой мы сейчас и стоим»[6].

Пятикратное признание себя ингушом – потрясающее эмоциональное crescendo, буквально ввинчивающее в сознание моральный императив: быть, а не казаться подлинным борцом (и бойцом) за права униженных и уничтожаемых народов.

* * *

Джон Ле Карре, как мне кажется (а я имею собственный, отнюдь не результативный по своим главным итогам опыт пятнадцатилетней правозащитной деятельности), точнее и честнее всех вместе взятых политиков, правозащитников и миротворцев, безуспешно борющихся за «права человеков» на Северном Кавказе, сказал самое главное, сущностное (вложив эти слова в уста вымышленного героя Ларри): «Ингуши отказываются прекратить своё существование ради какой-то рационализации, они отказываются быть игнорируемыми, недооценёнными или выброшенными за борт. И они сражаются, осознавая это или нет, против преступного сговора между прогнившей русской империей, дующей в старую дуду, и руководством Запада, которое перед лицом всего остального мира демонстрирует безразличие к своей хвалёной христианской морали. За это буду сражаться теперь и я…»[7].

Мюнхенский сговор – факт исторический, зафиксированный документально, обрушил всю мировую безопасность в прошлом веке и породил Вторую мировую войну. Реальное бездействие сегодняшнего «цивилизованного» сообщества, лицемерно «озабоченного ситуацией на Северном Кавказе» уже второй десяток лет, привело к совершенно очевидному преступному результату – фактическому народоубийству. Безусловно, что гипотетический современный аналог мюнхенского текста никто не видел (и навряд ли увидит в ближайшее время): все договорённости осуществляются на вербально-дружеском, контактном уровне главных боссов России и Запада. Но ингушам, чеченцам, etc. уже абсолютно ясно, что «высокие идеалы», зафиксированные в многочисленных декларациях, меморандумах, конвенциях и т.д., оказались в жесточайшей практике 90-х годов прошлого и в начале нового века теми самыми «благими намерениями», приведшими де-факто к этнической чистке ингушей в Пригородном районе Северной Осетии в 1992 году и геноциду чеченцев в 1994 и 1999 годах. День сегодняшний – продолжение геноцидной практики в другой форме: ингушских мужчин с 18 до 40 лет уничтожают прицельным огнём на поражение в результате точечных «спецопераций», а Чечню «замирили» до очередного катаклизма в России.

Игры политиков опасно затянулись. И лицемерие Запада, вошедшего в клинч «экономической целесообразности» во взаимоотношениях с энергоресурсной Россией (на юге которой фактически осуществляется военно-полицейское территориальное управление), к сожалению, может привести к очередному «Мюнхену», вполне способному обрушить всю безопасность и стабильность не только европейского континента.

Начало новой (после слома СССР) игры и зафиксировал английский разведчик-писатель, точно разглядев на Северном Кавказе исходную точку – игру под условным названием «вечная война за вечный мир». Ле Карре через небольшой «эпизод» не узнанной миром ингушской трагедии в Пригородном районе Северной Осетии начала 90-х годов прошлого века предугадал нынешнюю большую кавказскую катастрофу, очевидно являющуюся одним из сегментов так называемой глобальной политики.

…Я помню, как после очередной международной конференции шеф российского представительства одной «глобальной» организации, работающей во всех странах, сказала мне: «Чем больше нас (т.е. западных миротворцев-правозащитников-журналистов-политологов и т.д.) будет на Кавказе, тем меньше вас будут убивать». Она сказала это в 1993 году, и с тех пор нас убили сотни и тысячи… Страшный каталог убийств и преступлений мы, жертвы «нового Мюнхена», в эти же годы обученные по стандартам правозащитных методик и по зову собственных сердец, конечно же, ведём…

* * *

Возвращаясь к тексту романа «Наша игра», отметим, что писатель остро саркастически и в то же время весьма тонко (как ветеран спецслужб и опытный беллетрист) обозначил моральную деградацию «проекта мечты» под названием «английская миссия на Кавказе», некогда возникшего как символ надежды. Английский «свет», английский «дух» когда-то являли собой отнюдь не иллюзорную субстанцию, а вполне прагматическую политическую мечту кавказских горцев XIX века, уставших от бесконечных боен родной империи и надеявшихся «придти в себя» под сенью другой (как это им представлялось), цивилизованной, британской империи.

Ле Карре в связи с этим приводит следующие слова Эммануэля Сведенборга об английской (мессианской) духовности: «Если обратиться к английскому народу, то надо сказать, что лучшие из его представителей занимают центральное положение среди христиан, поскольку обладают внутренним разумным светом. Этот свет, хотя и не явный никому в природном мире, вполне воспринимается в мире духовном. Через него англичане обрели свою свободу слова, печати и мысли… Однако этот разумный свет не изначален и зависит от признанной репутации человека; когда он высказывает свои мнения, этот свет усиливается. По этой причине англичанами в духовном мире руководят знаменитые правители и священники, решениям которых их национальный дух беспрекословно повинуется»[8].

Речь идёт об английском духе далекого прошлого – XVIII века и (позже) XIX – начала XX веков, когда Британия ещё старалась поддерживать свой статус «универсального агентства добра на всём белом свете». Неким абсолютным персонифицированным символом этой идеологии считается Д. Ливингстон, имперский миссионер в Африке середины XIX века. «В Африке он стал деятелем эпохи, символом и движущей силой диалога – во всех его формах. Доброе и высокомерное, истинно полезное и, по правде говоря, разрушительное – всё, в чём европеец действительно опередил тогда своего негритянского современника…»[10]. Уверенно чувствовать себя добрым преобразователем мира, как считают не только британские историки, ему (и другим, менее ярким деятелям) давала основание сама специфика внутрианглийского развития. Она заключалась в гипертрофированной идее «о представительстве во власти, которая ещё со времён Великой Хартии Вольностей (XIII век) дала, по сути, каждому подданному Плантагенетов основание чувствовать себя избранным, аристократом – «тем, с кем считаются». Прибавим к этому экономическую идею о самостоятельности каждого человека и каждого хозяйства от малого до мирового. Ещё – идея о внешнем мире как неразвитой системе свободных коммуникаций, которые предстоит освоить. Вот конструктивные основания мировой империи британцев. Не случайно слово «континентальный», «иностранный» в английском языке примерно века с XIX в. стало практически синонимом понятий «отсталый», «нуждающийся в заботе»[11]. Видимо, поэтому английские миссионеры типа Д. Ливингстона видели в колониях не «источник временного обогащения для последующих трат на родине, но новую родину» [12]. По мнению компетентных историков, приблизительно с середины XIX века в отношении колоний у Англии началась эра научного поиска в совокупности с просветительством и моральным учительством. Английская империя – не рядовые солдаты-колонисты, а миссионеры, философы и прочие «командоры» – «жаждала не просто власти над миром, но и его спасения, облегчения его участи»[13].

Почти через сто лет, в середине XX века, серьёзное проникновение в миссионерскую сущность английского характера в своей прекрасной эссеистике осуществил Дж. Оруэлл. Он как бы пунктиром прорисовал черты образа Ларри Петтифера – последнего «английского героя» эпохи «заката богов» – и причины его приезда на Кавказ к ингушам.

«Не просто неприязнь ко всякого рода запугиванию, но и склонность помогать слабому. Лишь потому, что он слабее… Отсюда и уважение к «умеющему проигрывать»… тяга принять сторону побеждённого, сторону жертвы… Традиционная склонность принимать сторону слабейшего, возможно, проистекает из политики равновесия сил, которой Британия придерживалась с восемнадцатого века. Критически настроенный европеец не преминул бы назвать это пустозвонством, аргументируя тем, что Британия сама держит в покорности народы Индии и иных стран. Что же, мы и впрямь не знаем, как распорядились бы рядовые англичане Индией, будь решение за ними… Малые народы, угнетаемые турками, находили поддержку в рядах либеральной партии… были за абиссинцев против итальянцев, за китайцев и против японцев и за испанских республиканцев против Франко… Истинным оружием ирландских повстанцев было британское общественное мнение, выступавшее в основном на их стороне и не позволившее британскому правительству подавить восстание единственно возможным путём…»[14].

Дж. Оруэлл подчёркивал, что простые англичане – не политики – не злобны, не умеют ненавидеть, а их патриотизм никак не связан с любовью к воинской славе, военным парадам и т.д. «Политическим теориям двадцатого века они противопоставляют… свойство морали, которое можно было бы условно определить как порядочность»[15]. Откровенно немилитаристский патриотизм самого Оруэлла был особенно трагичен в конце 40-х годов, когда он осознал, что два ядерных монстра – США и СССР – просто «выкидывают» его страну из «самостоятельной истории» (может, это было одной из причин того, что Великобритания в конце XX – начале XXI века превратилась в сателлита США?).

Черты Ларри, безрассудно уехавшего сражаться за ингушскую свободу, просматриваются в размышлениях об английском характере в одном из лучших, на наш взгляд, эссе Дж. Оруэлла «Англия, ваша Англия» (1941 г.): «…они (англичане. – М.Я.) обладают способностью действовать не раздумывая. Их известное на весь мир лицемерие – скажем, двуличное отношение к Британской империи – каким-то образом связано с этой способностью… …уважение к конституционному образу правления и законности, веры в «закон» как в нечто стоящее над государством и над личностью и при всей своей глупости и жестокости, безусловно, неподкупное… возмущаются (англичане. – М.Я) попранием справедливости… В Англии пока ещё верят в такие понятия, как справедливость, свобода и объективная истина»[16].

Ради восстановления попранных в отношении ингушей в конце XX века справедливости, свободы и истины принял свою героическую смерть в горах Кавказа последний, оруэлловский, романтик из романа Ле Карре. С ним, этим ушедшим в вечность героем, померк и свет английской деятельной духовности вкупе с кавказскими иллюзиями по поводу спасительной «английской миссии».

***

В тончайшем повествовании Ле Карре о долге, памяти и любви (этим его произведения вообще отличаются, например, от бондиановских «крутых» романов-схем Флеминга) главный герой Ларри Петтифер предстаёт в воспоминательной рефлексии своего старшего друга-наставника и соперника в любви Тимоти Крэнмера.

Пятнадцать глав романа – это постепенное постижение, шаг за шагом, (через общее прошлое, биографии героев, истории их любви, взаимоотношения двух мужчин) мотивов, причин и сути поступка Ларри, отринувшего предсказуемый и размеренный английский мир и быт ради участия в «русской смуте» на Северном Кавказе.

Прошлое (жизнь, работа в спецслужбе Её Величества, предшествующая исчезновению Ларри из маленького городка Бата) возникает в разорванных хронологически, но стройных логически (согласно развитию образа главного героя) главах-новеллах. Прошлое очень органично вплетается в настоящее, в котором драматургически напряжённый поиск Тимом исчезнувшего Ларри в своей кульминационной точке есть как бы эвристическое обретение истины, правды, подлинного, осмысленного человеческого существования, которое заключается в защите, вплоть до смерти, того, кому плохо в этом «лучшем из миров», кто нуждается в сочувствии и действенной помощи. Этими нуждающимися в помощи у Ле Карре являются ингуши.

Сами эпиграфы, предпосланные повествованию, говорят о многом в характере, ментальности народа, как их понял английский писатель-разведчик. Эпиграфов три: «Храбрецом не бывать тому, кто думает о последствиях» (ингушская пословица); «Кто умножает познания, умножает скорбь» (Экклезиаст); «Если б я жил на Кавказе, я писал бы сказки» (Чехов, 1888). Трагизм безоглядной смелости, безысходность и экзистенциальное одиночество как результат активной и решительной жизненной позиции; доподлинная история народа – скорбная история насилия над ним; почти нереалистичность горской жизни вопреки (природе, постоянным войнам и т.д.). Эпиграфы мобилизуют взявшего книгу на вдумчивое и осмысленное чтение.

Ле Карре, во-первых, сразу обозначил политический контент эпохи после «холодной войны» – это борьба с «терроризмом» за «глобальную безопасность». Во-вторых, он как бы вбил календарный межевой столб в самом начале неоимперского «крутого маршрута» постсоветской России на Кавказе – это ноябрь 1992 года, навсегда вписанный в ингушскую национальную историю новейшего периода.

В подтверждение первого тезиса процитируем следующее (из диалога Тима и Джейка Мерримена, начальника отдела кадров Конторы по поводу внезапного исчезновения Ларри): «…Гораздо правильнее сказать: ура, мы всыпали им, коммунистическая собака издохла и зарыта, пора двигать на следующую вечеринку!.. Не на банкет, а именно на маленькую вечеринку… Сорокасемилетние участники «холодной войны» не подлежат вторичной переработке, Тим. Вы все чересчур натасканы на одно. Старые правила игры слишком крепко сидят у вас в голове. Ты скажешь об этом Петтиферу, ладно? (Бюрократ из отдела кадров английской спецслужбы, отвечающий за актив и резерв личного состава Конторы, не приемлет никаких романтико-героических импровизаций, считая, что в новую «игру» должны играть другие люди. – М.Я.) …Ведь ты не считаешь, что мы можем бросить его (Ларри. – М.Я.) на борьбу с терроризмом, не так ли? …Чёрт побери, когда тебе надо убедить людей вступать в «Багдадское братство» или во что-нибудь в том же роде, тебе понадобится каждый закатившийся под шкаф пенни. А Петтиферы – это динозавры в сегодняшнем мире… Я говорил с людьми из отдела трудоустройства. Батскому университету требуется лингвист, который мог бы читать курс чего-то с названием «Глобальная безопасность», что для меня сущая тарабарщина. Должность временная, но может быть постоянной»[19]. Ветеранам «холодной войны» нет места в новых играх: они, оказывается, слишком «романтично-героичны» и сентиментальны. В начавшейся суперигре нужны другие, и нужно очень много денег, чтобы создавать всевозможные «багдадско-исламистские» братства, а потом бороться с ними по всему миру. Романтикам-ветеранам же найдутся кафедры (университетов-то множество) для чтения актуальных спецкурсов по «всемирной», «локальной», «региональной» и т.д. «безопасности». То есть «глобальная борьба с терроризмом» была задумана задолго до 11 сентября 2000 года, о чём, собственно, и сказал в романе вымышленный герой Ле Карре.

Enfant terrible – Ларри Петтифер, выломившийся из правил закрытого ордена спецслужб, написал осенью 1992 года статью «Смерть эксперимента» (в качестве доктора философии он до своего исчезновения-бегства на Кавказ преподавал, как мы уже отмечали, в Батском университете). Эту статью Тим обсуждал с двумя сыщиками из полиции, начавшими первоначальный поиск Ларри: «…мы говорили о его статье.., опубликованной в «Сошиалист ревью» в ноябре девяносто второго года. Доктор (Ларри. – М.Я.) связал своё решение с анализом того, что он обозначил как подпольный континуум русского экспансионизма, будь то под царским, советским или теперь федеративным флагом. Он также написал там о новоявленном моральном догматизме Запада, который сравнивал с ранними коммунистическими общественными догмами, но лишёнными идеалистического фундамента. …И ноябрь 1992 года, когда Петтифер написал эту знаменитую статью…» [20].

Ле Карре на основании многочисленных документов и материалов, изученных им в Москве в 1993 году, в связи с этнической чисткой ингушей в Пригородном районе весьма чётко выявил (не сразу внятный вначале, но сегодня уже очевидный) некий негласный политический консенсус между неоколониальным российским курсом в отношении своих «туземных» южных окраин и так называемой real politic Запада. «Зачищение» ингушей с их этнических территорий в Пригородном районе Северной Осетии, находящихся в геополитической транзитной зоне, было апробацией этой новой консенсусной политики.

* * *

Почти в начале романа возникает и сама географическая точка и объект приложения совместных усилий России и Запада – Кавказ, а также Грозный, ингуши (названные соседями чеченцев) и генерал Чечеев (возможный прототип Костоева, этнический ингуш, советский разведчик, шпионивший в Англии в период «холодной войны» и бывший даже приятелем Тимоти Крэнмера) – так сказать, «концептуальный», очень важный второстепенный герой романа Ле Карре. Мастерство писателя заключается в том, что как главные, так и второстепенные персонажи произведения – не схемы-символы, а живые мучающиеся люди со своими комплексами, очень понятными и узнаваемыми человеческими достоинствами и недостатками.

«…Ларри … в свои сорок с лишним он выглядел так, что в него можно было влюбиться: так и не ставший взрослым поэт, потерявшийся маленький мальчик… За кем же… они гнались? За Ларри, моим Ларри, нашим Ларри? А что он натворил? (Вначале Тим никоим образом не догадывался об истинных причинах исчезновения друга. – М.Я.)… что мы, (т.е. Контора. – М.Я.) из него сотворили: не имеющим цели революционером из английского среднего класса, вечным диссидентом, дилетантом, мечтателем, закоренелым нигилистом, жестоким, упрямым, похотливым, опустошённым неудачником, наполовину самим виноватым в своих неудачах, слишком умным, чтобы не опровергать доводы, и слишком упрямым, чтобы принимать небезупречно верное? …Сколько раньше было случаев, когда Ларри пропадал? В Оксфорде, когда он решил на велосипеде прокатиться в Дели, вместо того чтобы готовиться к предварительным экзаменам. В Брайтоне, когда вместо первой тайной встречи с русским курьером он предпочёл надраться до чёртиков со своими приятелями-алкашами из бара «Метрополя»… Он всё ещё мальчишка, его профиль напоминает профиль Питера Пэна [21]: длинные ресницы и полные губы.., его постоянная жажда деятельности.., Ларри Петтифер предпочитает увидеть мир летящим в тартарары, чем застывшим в покое»[22].

Детскость, стремительность, радикализм, неуёмное стремление действовать – черты, которые сближали Ларри с Эммой (объектом общей любви его и Тима) и заставили оставить в конце концов уютное место университетского преподавателя и броситься, как Байрон, спасать тех, кому плохо. Незадолго до отъезда на Кавказ Ларри в своём университете сделал о Байроне доклад. Ле Карре тем самым как бы продлил в XIX век тему жертвенной английской мессианской помощи слабым, отринутым миром сильных. «…Его (Ларри. – М.Я.) зависть к Байрону как к защитнику греков, на свои деньги снарядившему отряд наёмников и поведшему их в бой против турок под Лепанто… Разве Байрон не продал драгоценности своей возлюбленной, чтобы поддержать безнадёжное дело? (Ларри, как Байрон, на деньги, вырученные от продажи драгоценностей Эммы, купил оружие для ингушей. Столь же безнадёжное, с точки зрения современного западного здравого смысла, дело. – М.Я.) …Байрон был фанатиком Кавказа, доказывая это тем, что он написал грамматику армянского языка»[23].

Ларри в любви к Кавказу пошёл намного дальше, облапошив русскую разведку и посольство в Англии на 37 тысяч фунтов стерлингов: закупил оружие для войны в горах. Здесь же Ле Карре устами своих героев артикулирует и новую методику совместной консенсусной политики: «Русские вербуют левых, правых и центристов. …Они абсолютно беспринципны и очень успешны. Если «холодная война» в один прекрасный день станет горячей, они возьмут нас за горло, если только мы не возьмём на вооружение их методы»[24]. Разве мы сегодня не свидетели весьма успешного «повышения квалификации» Западом, перенявшим русский опыт, в области «борьбы с международным терроризмом» на Ближнем Востоке?..

Тимоти Крэнмер – антагонист неистового Ларри Петтифера. Он предельно цинично и при этом очень точно характеризует внешний фасад новой политики Запада, «умиротворяющего» и «спасающего» весь мир в своих интересах: от «лубочных альтруистических войн особых частей ООН в особых, на манер Бэтмена, мундирах, которые в мгновение ока справляются»[25] с тираниями, эпидемиями и голодом, к «болотным арабам», озоновому слою и китам. Далее к Руанде, Боснии, Малуккским островам [26]. После всего этого очередь дошла до Кавказа…

***

Почти сразу, параллельно с образом Ларри, на страницах романа появляется его ингушский визави – генерал КГБ Чечеев, работавший в Лондоне в русском посольстве под прикрытием атташата по культуре. Совместно с Ларри он осуществил отъём денег у родного правительства на борьбу против него же. Не вдаваясь в увлекательную, собственно приключенческую фабулу, мы остановимся на социальном прототипическом аспекте героя (Чечеева) и историко-политическом, социокультурном контенте России конца XX века.

В типичных для повествовательной манеры Ле Карре диалоговых поединках (как правило, Тимоти и кого-то ещё), в которых высекаются искры не только истин, но и темпераментов, эмоций, внутреннего напряжения, образ ингуша-спецслужбиста возвышается почти до героического. Чечеев и Ларри, каждый из своего шпионского прошлого, шли навстречу друг другу и своей высокой судьбе героев, как бы поднимаясь в гору, оставив у её подножия всё подлое, низменное, недоброе. «Он ингуш. Из Ингушетии. Это рядом с Чечнёй, но меньше по размерам. Чечня с одной стороны, Северная Осетия с другой. Ингушетия посередине… Для КГБ Чечеев был почти иностранцем. Представителей мусульманских народностей КГБ, как правило, не использует за границей. Они вообще стараются не использовать их. Существуют специальные правила, чтобы держать их под контролем, за глаза их называют «черножопыми» и стараются держать на окраинах. ЧЧ (так Ларри звал своего русского коллегу. – М.Я.) – редкое исключение. На русском «черножопый» звучит гораздо обиднее, чем на английском. Это слово обычно употребляют применительно к среднеазиатским мусульманам. В духе новой гласности и открытости (и специфической российской демократии. – М.Я.) его стали употреблять и применительно к жителям Северного Кавказа. …Он совершенно героическая личность. …Лихой, образованный, физически сильный, очень во многом горец и в некотором смысле даже остряк. После ничтожеств, с которыми Ларри приходилось иметь дело последние шестнадцать лет, ЧЧ был для него глотком свежего воздуха. …Он хотел вернуться назад в свои горы. Ему надоело быть интеллектуалом, и он хотел вернуться к своим родовым корням… У него было инстинктивное понимание Ларри. Он любил чудачиться. У него был юмор висельника. И он всё время бередил совесть Ларри…»[27].

Непосредственно физически, «из крови и плоти», Чечеев возник в романе в самой последней (пятнадцатой) главе, подведя неутешительные итоги своей собственной жизни и стране, которой он служил. Поскольку Ле Карре убеждён, что спецслужбы – это подсознание народов, то, видимо, он вкладывает в уста этого необычного героя страшные и, к сожалению, правдивые слова. Монологи ЧЧ трагичны, очень фактурны, насыщены актуальной социально-политической проблематикой, Ле Карре, несомненно, очень хорошо изучил исторические и современные ингушские реалии, понял некоторые фундаментальные основы мирочувствования народа. Писатель как бы делегировал именно этому герою (своему литературному коллеге по шпионскому цеху) выразить наиболее важные, болевые из проблем (в глобальном, региональном и национальном параметрах). В разговоре с Тимом, приехавшим в поисках Ларри в Россию, сначала в Москву, а затем в Ингушетию, где и состоялась встреча с Чечеевым, последний говорит: «…вас, наверное, послали они все, и англичане, и русские. В духе новой великой Антанты… А может быть, вас послала единственная настоящая сверхдержава… Америка – большой полицейский с большой дубинкой. Он карает воров, подавляет восстания, восстанавливает порядок, сохраняет мир. Войны не будет, будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется… Русские просят у Запада денег на сохранение мира… И Запад даёт их… На сохранение мира в бывшем Советском Союзе… Запад даёт эти деньги, Москва даёт солдат и обеспечивает этнические чистки. И на кладбище всё спокойненько, все довольны…

…Какой закон… нарушил Ларри (украв деньги у русского посольства и закупив оружие. – М.Я.)? Каким законом вы тычете мне в нос? Британским законом? Русским законом? Американским законом? Международным законом? Законом Объединённых наций? Законом тяготения? Законом джунглей? …ваша Контора, моя Контора… нарушили все свои законы, которые сами же и написали! Они не сдержали ни одного своего обещания нам. Любое их похлопывание по плечу за последние триста лет было ложью! Они убивают нас в деревнях, в горах, долинах, и они хотят, чтобы вы рассказывали мне о законе? …У нас вы не найдёте исламских демонов. …Если вас прислали за ними, забудьте про это. У нас нет ни фундаменталистов, ни сумасшедших, ни бомбометателей, ни мечтающих об исламском сверхгосударстве… Мы – мирный народ… Скажем так: у ингушей избирательный подход к добру и злу. Мы религиозны, но не настолько, чтобы не быть мирянами… Мы – горстка непокорных горцев, которые любят Бога, пить, воевать, хвастать, красть, немного подделывать деньги, немного приторговывать золотишком, исполнять кровную месть, и нас не организовать в группу, где больше одного человека. …Союзы, политика – забудьте о них. Вы можете сегодня обещать нам что угодно, завтра нарушить своё слово, и послезавтра мы поверим вам снова. У нас неслыханная диаспора и мучения, которые вам не покажут по телевизору даже со специальной антенной. Мы не любим сыщиков, у нас нет потомственных лордов, и за тысячу лет мы не породили ни одного деспота. …И когда ваши западные беложопые решат раздавить нас – а вы решите, мистер Тимоти, решите, потому что вы суёте свой английский нос во всё, – то часть из вас умрёт. Потому что у нас есть то, за что вы не раз сражались, когда были мужчинами…»[28].

О Западе, России, ингушском сегменте Кавказа и самих ингушах эмоционально ярко и по своей «геополитической» сути сказано снайперски точно. Ле Карре продемонстрировал абсолютную профессиональную, политическую и культурологическую компетентность.

* * *

Он столь же искусно сумел бы выразить мироощущение «специально» образованного ингуша, «коллаборациониста», его трагическую раздвоенность. В судьбе вымышленного Чечеева отнюдь не вымышленные переживания и сущность национала, вынужденного служить государству, истребляющего его племя с периодической маниакальной регулярностью в жизнь каждого поколения ингушей. Таких, как Чечеев, детей депортации, стремившихся к лучшей и справедливой доле, утешавших себя идеалами XX съезда, так и не воплотившимися в жизнь, было немало. Ради них, этих идеалов (поверив в них), ингушский юноша, думая, что он делает благое дело, вступил в сделку с дьяволом и убил себя на долгие годы. Но «пепел Клааса» постучал в его уставшее сердце и воспламенил его в 1992 году, когда хозяева, которым он служил, как «белый негр», уничтожили и унизили часть его народа.

Ле Карре через восторги Ларри рисует вполне узнаваемый облик ингушского интеллигента-шестидесятника, верящего в спасительные устремления государства, которому он вручил свою жизнь, отказавшись быть ингушом. Этот отказ ему стоил дорого, но, в конце концов, он вернулся в ингушское лоно, став защитником своего униженного народа. «ЧЧ – звезда… Наполовину аристократ, наполовину дикарь, Mensch (нем. «мужчина». – М.Я.) до кончиков ногтей и чертовски занятный… он всегда ненавидел всё русское из-за того, что Сталин сделал с его народом, но после доклада Хрущёва на двадцатом съезде он сделался ярым сторонником линии партии. Вот что он, как кредо, повторял, когда напивался: «Я верю в двадцатый съезд»… На КГБ он произвёл такое впечатление, что когда он закончил учёбу в университете, они завербовали его…»[29].

Восторг англичанина Ларри перед необыкновенными человеческими и мужскими качествами ингуша ЧЧ доходил до гиперболической метафоры: «Это кавказский оборотень… днём он благоразумный шпион, а ночью горец. В шесть вечера ты можешь наблюдать, как у него вырастают клыки… Ларри называет его волком, я чувствую, даже заочно, силу его протеста против ужасной системы, которой он служит»[30]. Внутренняя раздвоенность, надрыв, с которым жил герой-ингуш в романе Ле Карре, – это верная характеристика очень многих ингушских интеллигентов, покалеченных депортационной и послесталинской советской системой. В своем горьком монологе сам ЧЧ говорит: «…Любой другой ингуш, если назвать его черножопым, убьёт вас на месте. А я? Я наёмник, я шут. Их белый негр. Я произношу их оскорбления ещё до того, как они откроют рот… до октября девяносто второго я не помнил, что я ненавижу русских. А сегодня всякий, кто шпионит за Москвой, – мой друг… я был гэбэшником. Но я не был гэбэшником дома, в Ингушетии. Мои братья и сёстры гордились мной. Ради меня они забыли, что ненавидят русских… Возможно, это другие русские выслали нас в Казахстан, говорили они. Возможно, они никогда не стреляли в нашего отца… посмотрите, они выучили нашего великого брата, они сделали его западным человеком. Меня тошнило от такой доброты. Разве они не слышали проклятого радио, не читали проклятых газет? Почему они не забросали меня камнями, не застрелили, не зарезали, почему они не кричали мне в лицо: «Предатель!» Кто захочет, чтобы его любили, если он предал свой народ? …Когда великая советская империя шлёпнулась на свою белую задницу… они стали утешать меня!.. «Этот Ельцин, он хороший парень, ты увидишь. Теперь, когда нет больше коммунистов, Ельцин вернёт нам справедливость», …Я сказал им, что это те же глупые сказки, которыми они тешили себя, когда к власти пришёл Хрущёв. Сколько раз можно быть идиотами?»[31].

В последних словах ингушского «спеца», посвященного в некоторые тайны политического управления империи, звучит горькая правда о подсознательном (вынужденном во имя выживания) «идиотизме» ингушей, приветствующих каждого следующего русского тирана, надеясь на лучшую долю. Воистину, «Ave, Caesar! Morituri te salutant!» («Здравствуй, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!» (лат.) – слова, которыми обречённые на смерть гладиаторы приветствовали императора Клавдия).

* * *

В концепции романа важнейшими являются десятая и одиннадцатая главы. В десятой главе Тиму открывается истинная цель миссии Ларри, его тайная от друга жизнь. Она – в письмах Ларри, Эммы, их магнитофонных и бумажных записях и т.д., которые читает и посредством внутреннего монолога (как психологического приёма) комментирует Тимоти. В бумагах, в любовных записках Эммы, письмах Ларри, дополняющих друг друга, постепенно проявляется тема ингушской катастрофы 1992 года.

Прямые публицистические, почти документальные фрагменты, органично вплетены в тончайшую нить любовных переживаний, что делает повествование плотно напряжённым и в эмоциональном, и в интеллектуально-мыслительном плане. Например, отрывок из письма Ларри к Эмме: «Я люблю тебя. Люблю твоё сердце, люблю, как ты смеёшься, люблю, когда ты рядом, когда мы молчим, люблю твою отвагу, люблю моменты, когда мы молчим. …Моя любовь простирается, сколько видит глаз. Она в деревьях, в небе, в траве, в городе Владикавказе на реке Терек, откуда Кавказ принимает нас в свои безопасные объятия и защищает от Москвы и от пучины христианства. Или защищал бы, если бы проклятые осетины не сидели у его порога… Я пишу, и на коленях у меня книжка Негли Фарсона. Послушай его удивительные слова: «Это может показаться странным, потому что здесь вы среди самых диких гор Земли, но к самым пустынным уголкам Кавказа вы испытываете глубокую личную привязанность, тёплое братское чувство и щемящее желание, тщетное, как вы сами понимаете, защитить их редкую красоту. Они завладевают вами. Если вы однажды испытали на себе чары Кавказа, вы уже никогда не избавитесь от них». …Господи, как я люблю тебя. …Ты мой, Кавказ. Ich bin ein Ingush (нем. «Я – ингуш». – М.Я.). Твой в Аллахе»[32].

Отрывок из письма Ларри к неизвестному: «…Самое грязное… – это попытка оправдать многолетнее подавление гордых и стремящихся к независимости народов. На протяжении трехсот лет русские из царской, а потом и советской России грабили, убивали и рассеивали по свету горцев Северного Кавказа, пытаясь уничтожить их культуру, религию, традиционный образ жизни. Когда конфискация имущества, обращение в рабство и в иную религию и намеренное создание разделяющих нации границ не достигали поставленных целей, русские угнетатели прибегали к тотальной депортации, к пыткам и к геноциду. Прояви Запад хоть малейший интерес к проблемам Кавказа в последние дни советского режима, вместо того, чтобы с разинутым ртом слушать людей, преследующих свои корыстные интересы.., и ужасных конфликтов, терзающих последнее время этот регион, можно было избежать…»[33].

Не забываем, что Ле Карре написал свой текст в 1994 году, когда ингушская трагедия уже состоялась, а чеченская только заполыхала. Устами своего героя он обвиняет Запад в прямом попустительстве преступлений постсоветской власти на Кавказе. По его мнению, совокупный Запад – соучастник этнических чисток и геноцидов конца 90-х годов XX века в «демократической» России. Причина бездействия заключалась в том, что Западу чужда так называемая этничность, «запретный этнический вопрос». «Демократическая» власть России успешно воспользовалась этим, чтобы начать новый имперский виток.

Документально точно Ле Карре называет цифры, время, города, источники, которые он изучил и т.д.: Пригородный район, Назрань, Владикавказ, 31 октября 1992 года, брошюру Т. Муталиева, А. Плиева и Х. Фаргиева «Тернистый путь народа» /1993 г. (у Ле Карре в романе она называется «Голгофа для народа»), брошюру Л. Албогачиева и А. Газгиреева «Геноцид» /1994 г. (её материалы Ле Карре использовал, как представляется, в описании зверств диверсионно-террористической организации «Лес», осетинского ККК): «…за моим письменным столом нашёл то, что мне было нужно: отпечатанную полукустарным способом брошюру в блестящей белой обложке, по виду напоминающую университетские тезисы… Быстро открыл её… Ну и язык у этих учёных мужей – тяжеловесный, полный околичностей, и никакого чувства времени (бедные ингуши, ведь они не привыкли писать о «благодеяниях» власти в отношении себя на протяжении почти восьмидесяти лет правду! – М.Я.) …Всё ясно, ещё одна неразрешимая человеческая трагедия, каких полон мир… Я вернулся к «Голгофе для народа»… Учёные споры по поводу основания города Владикавказа: был он построен на ингушской или на осетинской земле? Ссылки на фальсификацию исторических фактов осетинской стороной. Рассказы о храбрости равнинных ингушей в восемнадцатом и в девятнадцатом веках, когда они принуждены были взяться за оружие, чтобы защитить свои жилища. Рассказы о спорном Пригородном районе, священном Пригородном районе (у Ле Карре это выделено курсивом. – М.Я.), теперь яблоке раздора между осетинами и ингушами. Рассказы о местах, которые действительно могут быть размером с букву на карте, но таких, что сотрясается вся Российская империя, когда их жители восстают. Рассказы о надеждах, порождённых советской властью, и о том, как эти надежды улетучились, когда оказалось, что красные цари ещё грознее белых…»[35].

Взгляд со стороны всегда весьма полезен для самоидентификации народа, о котором мир не знает (и не хочет знать), а когда узнаёт, то недоумевает и дозированно сочувствует. Ле Карре транслирует две западные позиции на ингушскую проблему: сочувственную и трезво-прагматичную. Первую артикулирует Ларри, вторую – Тим (Тимоти) и другие: «Я… был готов и буду готов и дальше приносить жертвы ради моих соседей, моих соотечественников и моих друзей. Но когда речь заходит о спасении одних варваров от других в стране с размером меньше буквы на карте (такой видится наша бедная маленькая Ингушетия сверху, из надменного и холодного западного космоса; не раз повторяющееся художественное сравнение с буквой лишь усиливает трагизм ингушского одиночества в глобальной галактике. – М.Я.), то я не могу понять, почему я должен бросаться в горящий дом ради спасения собаки, до которой мне никогда не было дела»[36]. Маленькая, с буковку, земля, на которой живут беспокойные маленькие варвары, никак не желающие быть проглоченными большими варварами – образ-символ, отражающий вполне реальную современную «национальную политику», так сказать, в региональном и глобальном измерениях.

Чуть дальше в романе устами карьерного дипломата Саймона Дагдейла (опять же в диалоге с Тимом Крэнмером) Ле Карре как бы укрупняет подлинную суть нынешней большой англосаксонской, общей с Россией игры на Кавказе: «…Какие ингуши…? Из ирокезов, что ли… Амерингуши? …Если у Америки там и есть постсоветская политика, то она заключается в том, чтобы не иметь никакой политики… Это относится и к остальным местам. Запланированное равнодушие – это самое мягкое определение: …поступать так, словно ничего не происходит, и отворачиваться в сторону, пока этнические чистильщики делают свою грязную работу и сохраняют то, что у политиков называется нормальным положением. На практике это означает, что в Вашингтоне говорят «о’кей» на всё, что делает Москва, – при условии, что никто не пугает лошадей. Вот и вся политика.

– Так на что же остаётся надеяться ингушам? …

– Только на Господа Бога… Там… порядочные нефтяные месторождения, пусть даже и подпорченные неправильной эксплуатацией. Руды, древесина, всякие природные блага. Там есть Военно-Грузинская дорога, и Москва хочет, чтобы она была открыта, какого бы мнения ни держались на этот счёт чеченцы и ингуши. И русская армия не собирается входить в Чечню, оставив Ингушетию на сладкое… Попробуй, поставь себя на место Кремля, …кого бы ты предпочёл: кучку кровожадных горцев-мусульман или осовеченных, окрещённых, лижущих тебе задницу осетин, каждое утро и каждый вечер молящихся о возвращении Сталина?»[37].

Англия, добровольно отдавшая Америке свой «духовный свет», миссию «делания добра по всему свету», таким образом, инициировала превращение добра в свою противоположность, т. е. в зло. Ле Карре в художественно-публицистической форме и зафиксировал эту трансформацию миссии «рыцарей свободы и права», послав последнего из них погибнуть в обречённой борьбе за права «маленьких варваров». Он (Ларри) должен был погибнуть, потому что «Старые Приятели по обе стороны Атлантики собрались и порешили между собой, что права малых народов серьёзно угрожают миру во всём мире…»[38].

* * *

Как было сказано ранее, Ле Карре очень точно понял, что корни трагедии в Пригородном районе лежат в сталинском 44 году, в депортации. В романе сотрудник спецслужб ингуш Чечеев рассказывает о том, что это было, своему английскому коллеге Ларри. Тим, нашедший магнитофонные записи прослушки, слушает бесстрастные расшифровки разговоров Чечеева и Ларри и тоже проникается сочувствием к самому ЧЧ и к ингушам. Судя по всему, Ле Карре подробно ознакомился с материалами по 1944 году: как общего характера, так и частными, очень личными историями. В романе многие узловые обстоятельства депортации: подготовка, сам день «чёрной среды» 23 февраля, транспортировка в скотных вагонах, лагерный режим спецпоселения – даны, хотя и лаконично, но всё объясняющими крупными мазками. Ингушский апокалипсис представлен раздирающей душу и сознание угрюмой наскальной живописью, словно выбитой жёстким резцом истории.

«…Старых и больных избавили от переезда. Их согнали в …здание… Потом это здание поливали из пулемётов. Моему отцу повезло немножко больше. Сталинские солдаты застрелили его в спину за то, что он не хотел, чтобы его беременную жену силой заталкивали в вагон… Когда моя мать увидела труп моего отца… она …разродилась мною. Сын вдовы родился в вагоне для перевозки скота, вёзшем его в ссылку…»[39].

Здесь всё правда: нетранспортабельных ингушских стариков, больных детей и женщин заживо сожгли в высокогорных сёлах Таргиме и Хамхах примерно 25, 27 февраля; десятки мужчин были расстреляны на сельских сходах утром 23 февраля во время зачитывания указа о немедленной высылке; сотни ингушских вдов в телячьих вагонах не знали, чем кормить своих голодных детей, умиравших у них на руках…

Трагедия ингушей 1992 года в Пригородном районе в романе предстаёт в своеобразной стилистике документального коллажа: газетные, печатные, радиоинформации «монтируются» с аналитическими записками разведслужб, политическими выкладками и приватными экспертными оценками дипломатов, личными размышлениями и т.д. В целом возникает объёмная сюрреалистическая панорама запланированного преступления против человечества и человечности на маленьком кусочке большой земли, которую «товарищи по оружию» «по обе стороны Атлантики» договорились спрятать от «просвещённого» мира. Запад позволил растерзать ингушей, ибо «интерес заказчика к этому региону очень низок и полностью удовлетворён данными спутниковой разведки, сообщениями агентов, радиоперехватами и потоком докладов от американских нефтеразведочных компаний, обследующих этот район»[40]. Ингушетия не была интересна западному заказчику энергоресурсов: их (этих ресурсов) там недостаточно для того, чтобы Запад и Россия смогли затеять очередную игру в «национально-освободительную», «этнорелигиозную» и т.д. войну.

Своеобразный фотореализм английского писателя проявился в пристальном внимании к подробностям, мелким и крупным, ужаснувшим его, человека, проживающего в стране, в которой подобное не происходит уже семьсот лет и произойти не может уже никогда. Словно в прерывающемся телеграфном тексте, переданном азбукой Морзе, выражена суть творимого властью преступления: «…1 ноября военные действия в Пригородном районе продолжались… Огневые точки ингушских нерегулярных формирований подавляются… Много жертв, как убитыми, так и раненными, зарегистрировано во многих селениях… Воздушно-десантные войска встречают упорное сопротивление… Против ингушских деревень используется реактивная артиллерия… Российский премьер-министр возможность пересмотра существующих границ… Колонна российской бронетехники вступает в Ингушетию. Ингушские беженцы уходят в горы… положение беженцев… катастрофическое, причём больше 60000 …становка, разыгравшейся трагедии усугубляется тем, что эти люди никого не интересу… русские войска в зоне действия чрезвычайного положения на территории Северной Осетии и Ингушетии, получили приказ ликвидировать бандитские формирования с… властей, сказал генерал… временной администрации в зоне осетино-ингушского конфликта»[41]. Далее в тексте романа крупным шрифтом «сердитыми печатными буквами Ларри» следует как бы расшифровка некоторых закамуфлированных фраз: «Вместо бандитских формирований читай патриотических. Вместо формирований читай армия. Вместо ликвидировать читай убивать, мучить, калечить, сжигать живым»[42]. Эти расшифрованные Ларри военно-политические эвфемизмы с тех пор прочно вошли в тексты российских СМИ и в сознание российских граждан.

Устами второстепенного героя – британского карьерного дипломата Саймона Дагдейла выражена уже более конкретная, профессиональная, оценка Пригородной трагедии: «…Против них (ингушей. – М.Я.) были выставлены внутренние войска Северной Осетии.., русские специальные части ОМОН, республиканские гвардейцы, терские казаки.., так называемые добровольцы из Северной Осетии, переброшенные русскими по воздуху, чтобы перерезать им глотки и заселить Пригородный район. Единственными союзниками ингушей оказались чеченцы, которые прислали им так называемых добровольцев и немного оружия. Чеченцы дружат с ингушами, но у них свои задачи, о которых русские прекрасно знают. Поэтому русские используют ингушей как средство давления на Чечню…»[43].

Дипломат Её Величества весьма осведомлён об истории и предыстории «конфликта» (потому что её хорошо изучил сам Ле Карре), точно расставляет акценты, подчёркивая безусловную внезаконность и внеморальность российской власти, а также бесперспективность «ингушского дела» в русской империи. Более того из 1992 – 93 годов как бы увиден сегодняшний день…

Обратимся вновь к тексту романа. «Триста лет их (ингушей. – М.Я.) мордовали цари. Частенько получая сдачи. Пришли красные. Сначала была тишь да гладь, а потом всё пошло по-прежнему. В сорок четвёртом Сталин выселил их и объявил нацией преступников. Тринадцать лет в диких краях. Указом Верховного Совета были реабилитированы, и им было позволено питаться с помоек. Пытались мирно протестовать. Не помогло. Восставали. Москва не пошевелила задницей. …Коммунистов спустили в унитаз, пришёл Ельцин. Были сладкие речи. Русский парламент принял туманное постановление о восстановлении прав репрессированных народов. Ингуши поверили. Верховный Совет принял закон о льготах для Ингушской Республики в рамках Российской Федерации. Ура. Пять минут спустя Ельцин подложил под него тормоза, запретив изменение границ на Кавказе. Уже не ура. Последний план Москвы предусматривает заставить осетин допустить возвращение ингушей в согласованном числе и на оговоренных условиях. Опять какая-то надежда. С моральной точки, какой бы смысл в это понятие ни вкладывать, ингушский случай не допускает двух толкований, но в этом мире конфликтующих интересов… это означает примерно: ну и зае…сь вы все. С точки зрения закона, хотя о каком законе можно говорить в дурдоме, именуемом постсоветским пространством, двух точек зрения быть не может. Осетины нарушают закон, требования ингушей абсолютно законны. Но когда это хоть что-нибудь меняло?»[44]. О том, что геноцидная практика будет  вновь и вновь повторяться, сказано столь четко и провидчески, что сердце перестает пульсировать в привычном режиме: «…русские … могут сделать то, что сделали в прошлый раз: спустить на них (ингушей. – М.Я.) осетин. Обрушить ракеты на их селения. Выкалывать им глаза. Согнать их всех в долины, устроить для них гетто. Выслать их»[45].

Вот так: менее чем на одной странице изложена история народа, история проблемы, вынесен моральный и юридико-правовой вердикт; в форме философского вопроса сказано об обречённости ингушских чаяний и надежд. Виртуозное (с точки зрения «выцепливания» главного из груды документов и материалов, с которой автору романа работать) чутьё и понимание принципиальных проблем в ингушском внутриимперском «эпосе» делает Ле Карре, может быть, самым серьёзным западным экспертом по Кавказу.

А как тонко чувствующий человек, гуманист, он, посредством внутреннего монолога главного героя (Тима), предельно сдержанно, без каких-либо эмоциональных перехлёстов, психологически точно передал своё личное отношение к трагедии ингушей: «Мою грудь перехватил спазм. Мою грудь перехватил спазм, но я полностью контролировал себя. Я стоял, и моя спина кричала, что ей больно, и я в ответ кричал ей… Это был страх худшего вида, страх чувствующего свою вину свидетеля катастрофы… И каждое придорожное золотое хлебное поле в коричневой рамке межи казалось мне обломком моего разбитого на куски мира…»[45].

* * *

Цепким глазом профессионала спецслужб Ле Карре в Пригородной трагедии разглядел ещё одну из наиболее закрытых и малообсуждаемых тем – участие (тогда да и сегодня) в преступлениях против личности осетинской диверсионно-террористической организации (или группы) под названием «Лес» (аналог ККК): «…Осетины сегодня являются платными палачами Москвы, какими они были при коммунистах и при царе. На юге, правда, осетины терпят притеснения от другого этнического чистильщика, грузин (о ситуации начала 90-х годов. – М.Я.). Но на Севере в их войне на истощение против ингушей, в которой им бесстыдно помогают прекрасно оснащённые регулярные русские части, они бесспорно побеждают…

 

Осетинский Ку-Клукс-Клан. Серая толпа, подкармливаемая и инфильтрованная КГБ и его наследниками. Если завтра утром ты проснешься со своими яйцами во рту,… то это скорее всего будет делом рук «Леса»»[46].  

 

В романе «Наша игра» дело рук «Леса» выглядело следующим образом: «…Это был запах крови. Запах бойни. Именно в этом коридоре и была устроена бойня, в этом звуконепроницаемом бункере, в этом храме небескорыстных развлечений любителей истреблять. Именно сюда и были приволочены жертвы, одна без туфель, другая без пиджака, а третья… без халата. Именно здесь их не спеша зарезали, за этими не пропускающими звуков стенами, прежде чем мужчины в ботинках с плоскими подошвами вынесли их через кухню на кучу опилок во дворе и потом на какую-то двухколесную тележку, ждавшую их. Да, и по дороге кто-то остановился, чтобы нарисовать на стене дерево. Дерево Леса. Кровавое дерево… я неумело расковырял цемент попавшейся под руку старой железкой. Я ковырял кладку до тех пор, пока не смог выворотить её кусок, пользуясь железкой как рычагом. Тогда я заглянул внутрь, но должен был сразу отвернуться из-за дохнувшего на меня зловония. Проникший в отверстие свет выхватил из темноты три трупа с завязанными на голове руками и со ртами, открытыми, словно у участников немого хора…»[47].

 

На самом деле в Пригородном районе было ещё страшнее: профи из юго-осетинских отрядов (и составляющие эту группу «Лес») натворили в деле извращённо-зверского истребления ингушей нечто такое, что Ле Карре, следуя нормам традиционной писательской этики, и не смог бы передать в тексте произведения. Убийство ингушей носило столь запредельный характер, что русские журналисты тогда устыдились своей национальности: ведь именно под прикрытием русских танковых экипажей, валивших и крушивших всё и вся в ингушских поселениях, шли киллеры «Леса». В частности, Сергей Карханин из «Российских вестей», побывавший в те дни в зоне кошмара, писал об этом так: «Я был в Южной Осетии, Карабахе, Курган-Тюбе и других горячих точках и только здесь, в Ингушетии, мне было стыдно оттого, что я русский»[48]. Ему было стыдно за сотни обезображенных трупов, отрезанные уши, вырванные сердца, выколотые глаза ингушских женщин, детей и стариков Пригородного района.

 

Станислав Бартникас и Леонид Крутаков из «Комсомольской правды» свидетельствовали в своей газете: «Из досье «КП». Свидетельства о смерти, выданные Ингушской республиканской больницей: «Евлоева Ася Магомедовна, 1971 года рождения. Дата поступления – 28 ноября 1992 года. Причина смерти: насильственная смерть, отсутствуют внутренние органы. Прилагаемые материалы: видеосъёмка. Накастоев Магомед Яхъяевич, 1971 года рождения. Дата поступления – 24 ноября 1992 года. Причина смерти: насильственная смерть, отсутствуют внутренние органы. Прилагаемые материалы: фотосъёмка.

 

Вполне допускаем, что всё это результат глумления и что противоположная сторона может предъявить сходные материалы. Однако есть одна деталь: 6 мая 1993 года на очередном заседании 18-й сессии 12-го созыва Верховного Совета Северной Осетии принимается постановление о введении в действие на территории республики законов РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании» и «О трансплантации органов или тканей человека».

 

В самом постановлении нет ничего криминального. Но неужели у республики через полгода после трагедии в Пригородном районе не нашлось более важных проблем? Чудовищный слух об использовании Владикавказом человеческого «материала» в буквальном смысле слова начинает обрастать подробностями. Утверждают, что в Осетии уже официально открыт центр трансплантологии, называют фамилию его руководителя, тут же всплывает некий договор между Францией (где лишь год назад был принят закон о биоэтике) и Осетией на поставку органов, обнаруженный английской журналисткой Арморой Зейнон»[49].

 

Можно сказать, что вся «цивилизованная» Осетия (элита и плебс) тогда оказалась в сумрачном лесу помрачнённого сознания: депутаты, медики и все остальные, задействованные в безбожном бизнес-проекте продажи ингушских сердец, почек, селезёнок и т.д. Кударские мясники (плебс) осенью 1992 года набрали столько ингушского биоматериала, что владикавказским «патрициям» из Верховного Совета и медцентра (журналисты не назвали фамилию руководителя центра из опасения быть убитыми, как Поляничко), оценившим выгоду от «товара», пришлось, оставив остальные животрепещущие проблемы «форпоста», срочно легитимизировать сатанинскую торговлю. О том, как работали осетинские гуманисты в белых халатах, есть свидетельства, которые уже никогда не позволят обмануться кому-либо на предмет «аланского» человеколюбия. Одно из них: «На моих глазах в присутствии врачей В. Качмазова, К. Батиева, Хугаева, медсестры Л. Джелаевой не просто убивали людей, а разрезали на две части каждого и вынимали у них внутренности и клали в кульки, говоря, что они им пригодятся…»[50].  

 

Биобизнес осетинских «воинов зазеркалья» из форпоста российской цивилизации на Северном Кавказе через три года после ингушского ада получил масштабное развитие в чеченском аду: «Я офицер ГРУ принимавший участие в войне в Чечне, могу документально доказать, что все теракты совершались по наводке ФСБ и ГРУ… офицеры ФСБ и ГРУ с 1995 по 2006 годы вырезали внутренние органы у чеченцев (и ингушей, жителей Чечни; например трагедия семьи Угурчиевых. – М.Я.) и вывозили в Москву. А с Москвы бизнесмены чекисты вывозили в Европу и на Восток. Чекисты совершившие отравление …Литвиненко были заняты этим промыслом» (Орфография, пунктуация и стиль документа сохранены. – М.Я.) [9].

 

Ле Карре верно нащупал одно из самых опаснейших свойств Антисистемы (т.е. спецслужб, вне зависимости от их национально-государственной принадлежности) – тайный, глубоко законспирированный «подпольный континуум» воспроизводства террора и страха, страха и террора. Открытая борьба, «лицом к лицу», с применением обычных видов вооружений – это уже исторический хлам в нынешней ситуации истребления неугодных посредством «спецтехнологий». Похищения, внесудебные расправы, пытки с увечьями, не только физическими, а психическими и психологическими; создание атмосферы страха, дестабилизирующим жизнь как таковую. Провокации и теракты, осуществляемые при попустительстве либо непосредственном участии спецслужб, антисистемной сделали обычную жизнь людей. В нынешней Осетии, как пишут СМИ, действуют тайные «диверсионно-террористические боевые группы «Лес» (о котором знал Ле Карре) и «Дети Беслана» (о которой знают лишь посвящённые). В СМИ о них просачивается весьма скудная информация (кстати, не опровергаемая ниоткуда): «В своё время (27.12.04 г.) известный журналист Марк Дейч в интервью радио «Эхо Москвы» информировал общественность о наличии в Осетии тайной организации, члены которой называют себя осетинскими ку-клус-кланцами. Журналист удивлялся, что информация об этой организации не вызвала беспокойства ни у местных, ни у федеральных властей. Более того …попытка арестовать одного из активных фигурантов этого движения Харитона Едзиева 24.04.06 г. была сорвана организованной толпой… вооружённые провокации осуществляются преступной группой «Тамика» в целях дестабилизации обстановки в Пригородном районе…»[51].

 

Из другой публикации: «…в Осетии работает группа, в которую входят и сотрудники милиции, и простые люди. Там находятся и выходцы из Южной Осетии. Многие живут в ингушских домах и, конечно, не хотят, чтобы ингуши вернулись. Эта группа была создана ещё в 92-м, во время конфликта, они активно воевали. После конфликта все эти годы они контролировали таможню на Ларсе и Рокский тоннель, вся контрабанда через них шла. Им всё позволяли, потому что они в 92-м отличились…»[52].  

Результатом их «отличия» стали 500 ингушских жертв, растерзанных в своих домах, на улицах, в концлагерях Майрамадага, Сунжи, Шалдона, Ольгинского, Южного и т.д.; в пыточных застенках Северо-Осетинского мединститута (!!! – М.Я.), ДОСААФа на ул. Гадиева, специзолятора при РОВД Пригородного района и т.д. 200 человек, «насильственно исчезнувших» навсегда в те дни, открыли скорбный список ингушей, исчезающих с тех пор постоянно. В последние пять лет их пропало бесследно почти 160 человек.

О том, что группа «Мстителей за Беслан» (вариация «Детей Беслана») почти легально действует как на территории Пригородного района, так и Ингушетии, можно прочитать в СМИ следующее: «…Ведомство Патрушева обратило внимание (! – М.Я.) на эту проблему после того, как сотрудник полпредства ЮФО Сулейман Вагапов заявил, что процент ингушей в общем числе похищенных… резко вырос. По его мнению, это результат появления так называемых «мстителей за Беслан» – группы мстителей Осетии… Калиматов (убитый подполковник ФСБ. – М.Я.), взявшийся за это дело, считал, что версия Вагапова не лишена оснований, но мотивом является не только месть, но и устрашение ингушских беженцев, которые начали возвращаться в Пригородный район Северной Осетии. Он полагал, что «мстители» имеют поддержку среди сотрудников североосетинской милиции (и ФСБ. – М.Я.). …Он был уверен, что за похищениями ингушей стоят вовсе не мстители за Беслан, а что это чуть ли не разработанная операция по сдерживанию возвращения ингушей в Пригородный район… В Северной Осетии действует группировка, в которую входят в том числе милиционеры… Эта группировка занималась контрабандой спирта и сигарет из Грузии через Южную Осетию…»[53].

Как бы ни назывались эти диверсионно-террористические группы, отряды, организации, они совершают преступления, способствующие (помимо похищения конкретных людей и внесудебных расправ) созданию атмосферы тотального страха и ситуации дестабилизации.

* * *

На территории Пригородного района и в самой Ингушетии задействованы стратегии дестабилизации и ложного терроризма (False flag terrorism) [54]. Запугивание и деморализация (как беженцев из Пригородного района Северной Осетии, которых путём террора хотят отвратить от этнической колыбели, так и всех остальных, ставших мишенями в предвыборных многоходовках различных кремлёвских групп) порождает социальный, управленческий, хозяйственный хаос, в котором комфортно чувствуют себя лишь силовые, а особенно спецструктуры.

Даниэль Гансер, современный специалист по терроризму и секретным армиям НАТО [55] дал такое определение стратегии дестабилизации: «…это тактика, которая заключается в том, что преступные действия совершенные вами, приписываются кому-то другому. Термин дестабилизация относится к эмоциональной напряжённости, к тому, что создаёт чувство страха, …к тому, что питает страх людей по отношению к определённой группе»[56]. Швейцарский специалист приводит исторический пример: тайные структуры НАТО обучались и финансировались под патронажем ЦРУ совместно с британской разведслужбой МИ-6 для борьбы с СССР в случае войны, а также для совершения терактов в разных странах мира. «Нет документов, чтобы подтвердить, кто командовал, кто организовывал стратегию дестабилизации, каким образом распределялись роли между НАТО, западноевропейскими спецслужбами, ЦРУ, Ми-6 и террористами, завербованными среди ультраправых группировок. Единственное, что достоверно известно, так это то, что внутри этих тайных структур были элементы, которые применяли стратегию дестабилизации. Террористы из числа ультраправых рассказывали на допросах, что в этой тайной войне их поддерживали спецслужбы и НАТО»[56].

Созданные 50 лет тому назад во многих странах Европы (Италии, Франции, Швейцарии, Норвегии, Германии и др.), эти тайные структуры задумывались как партизанские движения на случай оккупации СССР. Памятуя опыт Второй мировой войны, когда многие страны Европы оказались неспособными к сопротивлению, под давлением США они стали создавать секретные армии на случай новой, уже коммунистической оккупации, если опять-таки классическая армия вновь будет побеждена. Например, итальянская тайная армия «Гладио», контролируемая, помимо собственных спецслужб, ЦРУ, МИ-6. Позже тайные структуры стали использовать для борьбы с левыми партиями.

Как писал Д. Гансер, «у нас есть исторические примеры, показывающие, что стратегия дестабилизации и операции «ложный флаг» использовались США, Великобританией и Израилем»[51]. Созданные после войны тайные структуры НАТО (для формирования партизанских отрядов, способных оказать сопротивление советскому нападению на Европу) в конечном счёте стали использоваться для террористических акций против европейских же граждан. Политический контроль – вот цель, ради которой США задействовали в странах Европы, Ближнего Востока стратегию дестабилизации и «ложного флага». Сегодня причины «энергоресурсных» войн маскируются под борьбу с мировым «терроризмом», разжигая страх перед исламом, как некогда перед коммунизмом. «Государству (США. – М.Я.) легче манипулировать людьми, чем сказать им, что мы ищем возможность присвоить чужую нефть… понять, какие теракты являются манипуляцией трудно. Даже те, кто знают, что многие теракты являются манипуляцией со стороны государств в целях дискредитации врага, могут натолкнуться на психологическое сопротивление. После каждого теракта люди испытывают страх и находятся в замешательстве. Очень трудно представить себе, что стратегия дестабилизации, стратегия «ложный флаг» является реальностью»[58].

В свою очередь, КГБ с конца 60 – начала 70-х годов использовала терроризм не менее успешно. Генерал Александр Сахаровский сформулировал советскую стратегию дестабилизации так: «В сегодняшнем мире, где ядерное оружие сделало невозможным употребление военной силы, терроризм должен стать нашим главным оружием»[59]. Как американские и британские, советские спецслужбы также были вовлечены в массовый террор, в частности против евреев. По свидетельству генерала Иона Михая Пацепы [60], руками «разнообразных палестинских организаций – клиентов КГБ были осуществлены следующие теракты: ноябрь 1969 г. – вооружённая атака на контору израильской авиакомпании Ел-Аль в Афинах (1 убитый, 14 раненых); 39 мая 1972 г. – атака на тель-авивский аэропорт Бен Гуриона (22 убитых, 76 раненых); декабрь 1974 г. – взрыв тель-авивского кинотеатра (2 убитых, 6 раненых); 4 июля 1975 г. – организация взрыва в Иерусалиме (1 убитый, 3 раненых); 4 июля 1997 г. – организация взрыва на Площади Сиона в Иерусалиме (15 убитых, 62 раненых); апрель 1978 г. – нападение на Брюссельский аэропорт (12 раненых), май 1978 г. – нападение на самолёт Ел-Аль в Париже (12 раненых)…

В 1971 году КГБ начал осуществление операции «Тайфун», направленной на дестабилизацию Западной Европы. Банда Баадор-Майнхоф, Фракции Красных Бригад (RAF) и другие марксистские организации – клиенты КГБ развязали волну антиамериканского террора, который потряс Западную Европу…»[61].

Имея подобный грандиозный опыт в прошлом, нынешние «соколы» спецслужб постсоветской России, не могли им не воспользоваться. Манипулируя «своим» кавказским хаосом, Россия является «партнёром» США, управляющими «океаном» мирового хаоса. Это экстремальное «партнёрство» никогда не принесёт положительных результатов по простой причине: оно гибельное. На одном только ингушском участке путём спецопераций «ложного терроризма» для решения текущих политических задач создаётся опасное для какого-либо партнёрства большое кавказское «предполье хаоса». Заигравшиеся в свои кровавые игры «партнёры» могут взорвать вслед за кавказским и остальной мир.

А что делать в этом «безумном, безумном, безумном мире» ингушам? Согласно Джону Ле Карре, остается «надеяться… только на Господа Бога». Раз так, то у нас есть шанс!

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Писатель Джон Ле Карре (Дэвид Джон Мур Дорсет) родился в 1931 году в городе Пуле графства Дорсет, в Великобритании. Учился в разных школах (в Беркшире, Сейнт Эндрю, Дорсете), в 1948 году получил первое признание как поэт, написав лучшее стихотворение в школе. В этот же год уехал на учёбу в университет города Берна, в Швейцарию, где в течение девяти месяцев изучал немецкий и французский языки (увлечение немецкой литературой у него началось в 16 лет).

Службу в армии проходил в Вене в составе британского разведкорпуса. После продолжил обучение в Милфордской школе в Оксфорде, который окончил в 1956 году с дипломом первой степени и стал преподавать немецкий и французский языки в Итоне. В 1960 году он поступил на службу в МИД, по линии которого работал в посольстве Великобритании в Бонне. К этому времени Д. Ле Карре  уже являлся сотрудником секретной службы (МИ-6). Приход в спецслужбу не был случайным в его жизни; об этом шокирующе откровенно писатель в своё время признался сам. Например, о том, что ещё в Берне «связался с английской общиной. Один дипломат попросил меня о крошечных и тривиальных услугах, но в своих мечтах я представлял себя величайшим шпионом мира. Всё тайное было моей страстью с самого детства… в студенческие годы доносил на своих одноклассников и знакомых». А в Оксфорде будущий великий шпионский писатель «стучал» на студентов-однокашников (английские спецслужбы считали, что как Кембридж 30-х годов, так и Оксфорд 40-х годов были местом, где советская разведка небезуспешно вербовала своих агентов).

Ле Карре никогда не опровергал и не подтверждал десятилетние слухи о том, что все его романы основаны на личном опыте, лишь недавно признавшись в том, что его творчество действительно основополагалось на профессиональной «тайной деятельности».

Детство также отложило определённый отпечаток на характер и наклонности будущего рефлектирующего шпиона-писателя: «У меня было довольно трудное детство. Я родился в буржуазной семье, отец был бизнесменом в худшем смысле этого слова, он даже несколько раз попадал в тюрьму – предприниматель, на тот манер, как это понимают «новые русские». Грэм Грин как-то заметил, что детство – вечный кредит писателя. Моё детство было и очень ярким, и очень одиноким. Мы с братом никогда подолгу не жили на одном месте, и потому чувствовали себя маленькими изгнанниками. Мама исчезла из семьи, когда мне было пять лет. Я рос с отцом, а её снова увидел, когда мне уже было за двадцать. Но та своеобразная «теплица», если хотите, в которой я жил, как-то способствовала моему внутреннему творчеству. Мне кажется, все дети с нелёгкой судьбой это поймут. Правда и то, что мой отец делал всё возможное, буквально «жилы» надрывал, чтобы раздобыть побольше денег и отправить детей в частные школы…».

В год своего совершеннолетия (21 год) молодой человек захотел найти свою мать и предпринял успешные попытки по её поиску. Он очень хотел найти ответы на мучившие его вопросы, связанные с её исчезновением, семьёй и т.д. Его родной дядя (брат матери) был членом английского парламента, и он помог юноше найти мать. «Когда я впервые увидел мать после целой эпохи разлуки, …меня распирал единственный и гневный вопрос: почему она не взяла нас – меня и брата Тони – с собой? Ответ был предельно прост: «Потому что отец пошёл бы за мной». Она не могла брать заложников… Даже физически я не знал, как подойти к ней, поцеловать после всех этих долгих лет… Я почувствовал некое отчуждение и запоздалый гнев…». Семейные тайны, раннее одиночество, поиск правды – детские ощущения, которые, безусловно, проникли в его сознание, и на вопрос о том, обличает ли он ложь, противостоит ли лжецам, состоявшийся писатель ответил: «Ни в коем случае… Я чувствую, вижу ложь, а оппонент даже не догадывается об этом, давая тем самым мне огромное преимущество. Я бы назвал такой процесс «осмысление изнутри»».

«Осмысление изнутри», очень тонкое, глубокое, основанное на точном знании фактов, – один из творческих приёмов писателя Ле Карре, приём, который он сам назвал «тихим протестом против лжи».

Д. Ле Карре написал около 20 романов, первым из них был «Зов мертвеца» (1961 г.). Самым знаменитым, принесшим мировую славу писателю, стал «Шпион, пришедший с холода» (1963 г.). Его романы были удостоены самой высокой из литературных премий Великобритании – премии Сомерсета Моэма. Журнал «Тайм» назвал Ле Карре «величайшим шпионским писателем своего времени, а может, и всех времён». Успех писателя связан с тем, что он мастерски владеет приёмами социально-психологического письма, насквозь драматического и по-человечески правдивого, а не просто классным «джентльменским набором» шпионского бестселлера. Человеческие переживания, мотивы поведения, реакция на мельчайшие проявления жизни, как таковой и т.д. делают его тексты серьёзными социально-психологическими драмами.

«Мне очень помог опыт работы в британской разведке. У каждого в жизни есть какое-то главное испытание. У каждого писателя, художника, я думаю, есть некая духовная обитель. Это и составляет его главный жизненный опыт. Если бы в годы моего становления я был моряком, то писал бы о море, если бы стал банкиром, юристом или вроде того, то обращался бы к их опыту. Как второстепенный клерк, я оказался в самом центре событий, которые именуют «холодной войной»… Мне открылись самые разные человеческие слабости и претензии. …Мне были интересны подспудные страхи и мифы, которыми они жили. Ну, например, история КГБ реально отражает психологию тогдашнего советского общества, его фантазии, страхи, абсурдные, бессмысленные ужасы перед русской эмиграцией. Это и всякого рода заблуждения – особенно в отношении США. И наоборот, не всегда адекватное поведение по отношению к России. У меня было преимущество всё это увидеть изнутри…».

В Россию он был невъездным до 1987 года, ибо тема драматического противостояния разведок эпохи «холодной войны», даже очень профессионально беллетризированная, была табуирована для «широких народных масс». Но отнюдь не для советской элиты, в числе коей, к примеру, значился «профессиональный востоковед» Е. Примаков, страстный поклонник писателя Джона Ле Карре, не понаслышке знавший о многих перипетиях непримиримой борьбы КГБ и западной разведки.

Ле Карре – современник и протагонист/антагонист многих выдающихся деятелей XX века: Грэма Грина, Джереми Айренса, Стинга, Стенли Кубрика, Иосифа Бродского, Жоржа Сименона, Владимира Набокова. Последнего он вместе с Ж. Сименоном публично обвинил в том, что его «Лолита» спровоцировала в середине 60-х годов волну педофилии. Много позже на страницах газеты «Гардиан» он обвинил Салмана Рушди: «Позор вам, мистер Рушди, … нет такого закона, по которому великие мировые религии могли бы быть оскорблены безнаказанно».

Политическая и общественная позиция Джона Ле Карре – независимая, предельно бунтарская и жестко нелицеприятная для современных лидеров Европы, России и США. Главные герои его романов и есть, по существу, бунтари, взывающие к совести, состраданию и чести каждого человека: «Я не хочу быть пророком, но в тот момент, когда я хочу распутать все нити и развить истории, я хочу, чтобы это были бунтарские истории. Я хочу, чтобы читатель закрыл книгу не со словами: «Я хотел бы быть им», а со словами: «Бог мой, я мог стать им!»»

В 90-е годы, когда Запад «поверил» в «новую» «демократическую» Россию, Ле Карре очень жёстко и трезво оценил происшедшее в ней. Он сказал тогда: «…Россия просто не функционировала. В этом состоял её самый главный секрет. Другой – это удивительно примитивная жизнь провинции и упадок промышленности и сельского хозяйства. После 1987 года я начал многое понимать ясно, что происходило на самом деле. Советский Союз создал некий абстрактный «Роллс-Ройс», воруя технологии, где только можно. Этот «Роллс-Ройс» – советский военный потенциал, который они долго хранили. Но стоимость производства «Роллс-Ройса» была поистине фантастической, намного больше его рыночной стоимости. Гонка вооружений требовала все больше денег, и постепенно Россия обанкротилась. Последним ходом в этой игре стал план «звездных войн». Это, если угодно, было политическим выводом из моих первых впечатлений. Люди мне понравились. Русских часто представляли и коварными, и наивными в то же время. Я нашел их откровенными, достойными, человечными. После этого Россия меня необычайно захватила. И время от времени я продолжаю там бывать.

Последний раз, когда я был в России, мне удалось встретиться с несколькими боссами местной мафии. Эту встречу мне устроили бывшие сотрудники КГБ. Конечно, трагично наблюдать, как быстро бывший Советский Союз перешел от теоретически успешной формы социализма к не менее «успешной» форме капитализма. Мне бы очень хотелось, чтобы между ними существовал какой-то промежуточный этап… С одним «господином» я встретился в принадлежащем ему ночном клубе. Это был внушительного вида, крепкого сложения лысоватый человек, словно сошедший с полицейского объявления о разыскиваемом преступнике. Его сопровождали бывшие спецназовцы, ставшие телохранителями, а у стен стояли тоже бывшие спецназовцы с гранатами на поясе. Звучала старомодная музыка, на площадке танцевали красивые деревенского вида девушки на высоких каблуках. Этого человека звали Дима. Музыка была такой громкой, что мне приходилось наклоняться к нему. Иначе мы друг друга не слышали. Со мной был переводчик. Я попросил Диму снять дымчатые очки, чтобы можно было увидеть его глаза, с очками создавалось впечатление, что говоришь с глухой стеной. Он нехотя снял. «Что вы хотите спросить?» Я об этом не думал, и потому спросил: «Дима, вы богаты?» «Да», – ответил он. Я спросил, насколько он богат и предположил пять миллионов долларов. Он фыркнул: «Пятьдесят миллионов?» Он ответил, что это ближе к истине, но все же меньше его состояния. «Хорошо, – заметил я, – допустим, у вас сто миллионов. Судя по всему вы – жулик, вор», – сказал я ему. Он стал мне втолковывать, что не делает ничего противозаконного, что в стране не работает конституция, нет порядка, и что вообще сейчас все озабочены только личными делами. «Вы женаты?» – спросил я его. «Да». Он был примерно моего возраста, и поэтому я спросил, есть ли у него внуки. Он ответил, что есть. Тогда я заметил, что в двадцатые годы в Америке тоже были жулики, которые работали на грани закона, вроде Джи Пи Моргана, Карнеги и других. Однако к концу жизни они стали кое-что понимать: что нельзя только брать у общества и ничего не отдавать. Они стали строить музеи и больницы. Даже Пабло Эскобар, сказал я ему, прежде чем был убит, даже Дон Пабло строил поселки в пригороде Медельина. И вам тоже нужно что-то сделать, убеждал я его, чтобы хоть как-то компенсировать то, что отняли у людей. В ответ Дима разразился длинной тирадой (по-русски). В конце концов, мой переводчик повернулся ко мне и растерянно сказал: «Мистер Дэвид, я очень извиняюсь, но мистер Дима сказал: «Фак офф».

В конце 80 – начале 90-х годов Ле Карре очень точно охарактеризовал суть происходившей «перестройки» и предугадал итого «нового передела»: «То, что случилось, было ужасно: «красные» цари вдруг стали «серыми», а секретари райкомов – банковскими менеджерами. Абсурд… Из всего этого мы поняли – может быть, слишком поздно – что нужных, подходящих людей в России не существует. Произошло примерно то же самое, что после краха нацистской Германии. Тогда пришлось сохранить весь старый бюрократический аппарат, чтобы страна смогла работать. Нужных людей не было в том смысле, что людям некогда было переоценить привычные ценности и пересмотреть свои взгляды. Вот пример: у советской милиции, которая стала российской, были две ответственные функции: не дать просочиться информации о подлинной жизни номенклатуры и защищать эту номенклатуру от возможных покушений на её жизнь и привилегии. Других, более ответственных функций у милиции не было, не было и ответственности по отношению к рядовым гражданам. И милиция всё ещё остаётся важнейшим объектом реформирования российского общества, что совершенно необходимо, чтобы Россия изменилась к лучшему. История демонстрирует удивительную способность России и её людей выживать. Конечно, выживет Россия и на этот раз. Нет таких потрясений, в отношении которых у неё нет опыта. Вопрос лишь в том, как Россия при этом сохранится. И сейчас, на мой взгляд, таким моментом мог бы стать метод постепенных преобразований. Альтернатива этому – нынешний хаос и возврат к прошлому…»

Джон Ле Карре, невзирая на лица и исходя из своей личной этической позиции повстанца, борющегося за справедливость в мире, словом и делом (новыми произведениями) критикует современную международную политику и её лидеров: «В Америке наступил очередной период исторического сумасшествия, однако это самый худший период, который я могу вспомнить: хуже, чем маккартизм.., а в долгосрочной перспективе, возможно, более катастрофический, чем война во Вьетнаме. Реакция на теракты 11 сентября 2001 года превосходит всё, что мог представлять Усама бен Ладен в своих самых грязных мечтах… Надвигающаяся война (написано до вторжения США в Ирак. – М.Я.) планировалась за годы до того, как Усама бен Ладен осуществил свои теракты, просто именно он сделал эту войну возможной».

Ле Карре сказал в 2003 году, что американская и мировая общественность введена в заблуждение. «Она запугана и держится в неведении и страхе… я хотел бы быть свидетелем свержения Саддама – но не в понятиях Буша и не его методами. И не под знаменем такой вопиющей лжи. Религиозное лицемерие, которое отправит американские войска в бой, является, возможно, самым отвратительным аспектом вероятной предстоящей войны. У Буша постоянная связь с Богом. А у Бога – весьма особенные политические взгляды. Бог предписал Америке спасти мир любым способом, который подойдёт Америке. Бог назначил Израиль быть ключевым звеном американской ближневосточной политики, и любой, кто ставит эту идею под сомнение, является: а) антисемитом, б) антиамериканцем, в) врагом и г) террористом.

…На кону стоит не ось зла – на кону стоит нефть, деньги и человеческие жизни… Война нужна Бушу не из-за непосредственной военной или террористической угрозы. …Война обусловливается экономическими потребностями развития Соединённых Штатов. Америке нужно продемонстрировать свою военную мощь всем нам – Европе, России, Китаю, маленькой несчастной Северной Корее, а также Ближнему Востоку, она хочет показать, кто руководит ею изнутри и кем она будет управлять за своими пределами».

В отношении своей родной Англии Ле Карре  также весьма критичен: «Трагедия Великобритании…: в то время как власти препарируют информацию в нужном им свете, лгут и теряют доверие народа, электорат просто-напросто пожимает плечами и отворачивается. …Блэр усложнит наши отношения с Европой и Ближним Востоком на ближайшие десятилетия. Он будет способствовать осуществлению непредсказуемых акций возмездия, серьёзным волнениям в Англии и хаосу на Ближнем Востоке. …Это был беспрецедентный акт агрессии, и общественное мнение, которое его поддержало, поступило так потому, что было обмануто…».

Яндиева Марьям Джемалдиновна

1. Последний роман Джона Ле Карре – «Песнь миссионеров» (2007), которую называют протестом против так называемой гуманитарной колонизации Африки, которая есть закамуфлированная аннексия природных ресурсов (по материалам журнала «Эхо планеты» (2001, № 42) и других печатных и электронных изданий).

2. Известия. 1994, 21 декабря.

3. «Наша реальность и наша игра»: Джон Ле Карре специально для радио «Свобода» // http://www.svoboda.org/programs/OTB/1999/OBI.14.asp.

4. Observer. 1995, 6 марта / Перевод с англ. яз. А. Куркиева.

5. http://www.svoboda.org/programs/OTB/1999/OBI.14.asp.

6. Ле Карре Д. Наша игра. – М.: Новости, 1997. С. 263-265.

7. Там же. С. 265.

8. Кавказское обозрение. – Мюнхен, 1956. С. 250.

9. Все «шахиды-смертники» из Лубянского инкубатора. Признания офицера ГРУ // http://grani.ru/Events/Crime/d.126072.html?thread=1436223.

10. Хей Э., Лец Н. Носитель времени белых // Вокруг света. 2007, № 5. С.58.

11. Там же. С. 60.

12. Там же. С.61.

13. Там же. С. 63.

14. Оруэлл Дж. «1984» и эссе разных лет. – М.: Прогресс, 1989. С. 316-317.

15. Там же. С. 317.

16. Оруэлл Дж. Англия, ваша Англия // Иностранная литература. 1992, № 7. С. 226, 228.

17. Ле Карре Д. Наша игра. С. 226, 297.

18. Так называемая «реал политик» – это прямое финансирование Международным валютным фондом двух чеченских войн: почти 7 млрд. долларов в 1995 году, 10 млрд. долларов в 1996 году и кредит в 4,5 млрд. долларов в 1999 году. По линии спецслужб кооперация с разведками стран НАТО давала возможность поставки информации от них о чеченских сепаратистах по разведканалам, а весной 2000 года шеф немецкой разведки Ханниг вообще приехал в Гудермес, контролируемый федералами, с целью определения объёмов и характера помощи коллегам. От Москвы потребовалось лишь поддержать Буша и внести свой «вклад в борьбе с международным терроризмом за европейские ценности» на чеченском, а позже всём северокавказском участке глобального «поля боя».

19. Ле Карре Д. Наша игра. С. 32-34.

20. Там же. С. 25-26.

21. Герой одноименной английской пьесы (автор Д. Барри), олицетворяющий вечное детство.

22. Ле Карре Д. Наша игра. С. 13, 38, 49.

23. Там же. С. 253.

24. Там же. С. 52.

25. Там же. С. 61.

26. Там же. С. 61.

27. Там же. С. 78, 88.

28. Там же. С. 396, 398, 400-402.

29. Там же. С. 136.

30. Там же. С. 140-141.

31. Там же. С. 403-404. В рассказе Иссы Кодзоева «Монолог дьявола», написанном намного раньше романа Ле Карре (в 1964 году в концлагере Явас, в Мордовии), большой русский хозяин-жандарм презрительно характеризует предшественника советского генерала КГБ Чечеева – раба Домбарова Исмеила, ингушского спецслужбиста XIX века так: «…Ну как же не раб? Раб! Все они, которые служат у нас, – рабы. Презренные рабы. Но они нужны нам. … Мы должны окончательно повергнуть их Родину, их Мать. Пусть Домбаровы свяжут её. Чтобы покорить, нам нужно её унизить, чтобы унизить, нужно изнасиловать. Это трудно сделать. Легче будет, если домбаровы свяжут её и кинут к нашим ногам. Исмеилка этим и занимается, и подобные ему. … Об этом не говорят громко. Тогда у нас не будет таких услужливых рабов, как Исмеилка. Они этого знать не должны. Мы говорим им другое. Мы говорим, что они несут свет и цивилизацию в свой народ…» // Кодзоев И.А. «Вешта аьлча…». – Нальчик, 2003. С. 11.

32. Ле Карре Д. Наша игра. С. 260.

33. Там же. С. 261-262.

34. Там же. С. 277.

35. Там же. С. 268, 271.

36. Там же. С. 270.

37. Там же. С. 296-297.

38. Там же. С. 261.

39. Там же. С. 273.

40. Там же. С. 277.

41. Там же. С. 276, 280.

42. Там же. С. 276.

43. Там же. С. 293-294.

44. Там же. С. 295.

45. Там же. С. 277, 285, 286.

46. Там же. С. 262, 299.

47. Там же. С. 332-333, 335.

48. Геноцид / Сб. мат. / Сост.: Р.Ш. Албогачиев, А.И. Газгиреев. – Назрань, 1994. С. 6. Выжигающим напалмом горечи и стыда была изуродована душа русского человека, потомственного нефтяника Леонида Стекольникова в марте 1995 года в грозненском аду: «Я ненавижу русских, моего отца Николая Стекольникова убил русский солдат 7 января 1995 года, и его труп пролежал на улице 22 дня. Его похоронили чеченцы во дворе своего дома на Грознефтяной. Я не смог перезахоронить своего отца, когда специально приехал в Грозный для этого. Я находился там с 13 по 20 марта, и у меня был специальный пропуск, но даже с ним мне не позволили перезахоронить своего отца на кладбище у консервного завода, который русские войска превратили в танкодром… Моя квартира в Грозном разграблена, а дом взорван русскими солдатами… Я ходил по улицам города – весь проспект Революции …завален специальной проволокой с шипами, которые, впиваясь в тело, запутывают тебя в проволоке и не отпускают пока не вытечет кровь. Живой человек становится трупом. В меня стреляли русские. Я шёл через улицу, и выстрел русского спецназовца заставил меня остановиться, он приказал мне подойти к себе, сорвал с меня шарф и снял пояс: «Иди дальше, если сможешь».

Я шёл по улице, по ней неслись русские танки, из под их гусениц летели камни мостовой, куски асфальта, попадая в людей, они убивают их, как снаряды. …По городу валяются трупы, во дворах…, водоёмах, в пожарные водоёмы сброшены трупы людей, и вода в них отравлена… Солдаты жгут костры на паркете и гадят, не отходя от своих КПП… Весь Октябрьский район бомбовыми ударами уничтожили, а оставшихся в живых после этого жителей расстреляли… Посты на улицах задерживают всех подряд, не обращая внимания на национальность, если найдут в кармане патрон, осколок, нож, – сразу ставят к стенке и расстреливают без суда и следствия. Из моего портфеля омоновцы забрали документы и медали моего отца, он был ветераном войн…» / Свидетельство Л.Н. Стекольникова, 1944 г.р., бывшего жителя г. Грозного // Коллекция документов и материалов Ингушского «Мемориала».

49. Комсомольская правда. 1993, 3 ноября.

50. Геноцид. С. 72.

51. Костоев Х. Страдания маленького фюрера… // Ангушт. 2007, № 2. С. 4.

52. Аленова О. Щит и месть // Коммерсант-Власть. 2007, 10 сентября. С. 22.

53. Джемаль О. Национальные игры на свежем горном воздухе // http://www.rosbalt.ru/2007/09/24/415388.html.

Аленова О. «Я не боюсь, но там странная ситуация…» // Коммерсант-Власть. 2007, № 37 (741), 24 сентября.

54. Выражение «False flag operations» (операции «ложный флаг») используется для обозначения террористических актов, тайно направляемых правительствами или организациями, представляемых затем как теракты, проведённые другими людьми / Необъявленный терроризм НАТО. Стратегия дестабилизации // ИноСМИ. Ru. 2007, 11 января.

55. Гансер Д. (Daniele Ganser), профессор современной истории в университете Вале и президент Ассоциации по изучению нефтяного пика (ASPO) Швейцарии, опубликовал справочное издание «Секретные армии НАТО: терроризм в Западной Европе» («NATO’s secret Armies: Terrorism in Western Europe»). Согласно его исследованиям, Соединённые Штаты в течение 50 лет организовывали в Западной Европе теракты, которые затем ложно приписывали левым и крайне левым партиям, чтобы дискредитировать их в глазах избирателей. Эта стратегия применяется и сегодня, чтобы вызвать страх перед исламом и оправдать войны за нефть // ИноСМИ. Ru. 2007, 11 января.

56. Там же.

57. Там же.

58. Там же.

59. Пацепа И.М. Лубянка: штаб-квартира ближневосточного террора // http://www.gulag.ipvnews.org/article20070324.php.

60. Генерал-лейтенант Ион Михай Пацепа (Ion Mihai Pacepa) до 1978 года был самым высокопоставленным офицером разведки стран Варшавского Договора, сбежал из Румынии на Запад

61. http://www.gulag.ipvnews.org/article20070324.php.

Яндиева М.Д. Джон Ле Карре: Кавказская игра. К 15-летию постсоветской депортации ингушей. – Назрань – Москва: Ингушский «Мемориал», 2007 г. – 56 с.

Настоящее издание подготовлено Ингушским отделением Международного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал» в рамках программы «Защита и возрождение духовного наследия ингушского народа» к 15-летию этнической чистки ингушей в Пригородном районе и г. Владикавказе 1992 г.