Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Борга-Каш

На левом холмистом берегу Сунжи, рядом с современным селением Плиево Назрановского района, стоит изящный белокаменный мавзолей с прямоугольным основанием и полукруглым куполом. С южной его стороны — стрельчатая арка, вен­чающая невысокий вход, над которым три плиты с арабскими надписями. Они сообщают, что мавзолей построен в 808 году хиджры (29 июня 1405 — 17 июня 1406 года) для захоронения некоего «Бек-Султана, сына Худайнада». Однако в подземной гробнице под зданием мавзолея путешественники XVIII-XIX веков наблюдали значительное количество мумифицированных трупов в дорогих одеждах; значит, персональная по замыслу гробница стала со временем коллективной усыпальницей. У ок­рестного ингушского населения мавзолей именуется Борга-Каш, что означает«Могила Боргана», то есть связывается с этногра­фической группой борган, известной на Северном Кавказе по русским письменным источникам начиная с XVI века и оставив­шей след в фольклоре многих народов.

Долгое время считалось, что самым ранним упоминанием мавзолея является его описание, данное в 1774 году поручиком Бибирюлевым. Но мною была выдвинута версия о том, что Борга-Каш под названием «Тимурева богатырева могила» фигури­рует во вставках в соответствующие «северокавказские этюды» русских летописей, сделанных в середине XVI века. Эта точка зрения находит сегодня сторонников среди специалистов (Т. С. Магомадова, В. А. Кучкин, Н. П. Гриценко, X. М. Мама­ев). Но сама история мавзолея, построенного в первых годах XV века, древнее этих сведений о нем. И главное слово в этом, безусловно, принадлежит архитектурно-археологическим осо­бенностям памятника и фольклору, связанному с ним. А они уже более 200 лет привлекают пристальное внимание ис­следователей, начиная с И. Гюльденштедта и Ю. Клапрота.

Специалистом, приступившим к обстоятельному изучению мавзолея и детальной подборке мнений, высказанных о нем в научной печати, был профессор Л. П. Семенов. Он посвятил Борга-Каш статьи, вышедшие в свет в 20-50-х годах нашего столетия. И сегодня серьезная работа над историей Борга-Каш невозможна без трудов Л. П. Семенова. Однако ученый, подве­дя важный итог исследований, не решил всех вопросов: «Многое в судьбе Борга-Каш остается еще невыясненным. Но дальней­шие систематические разыскания дадут, несомненно, немало до­полнительных сведений, касающихся истории памятника и его роли в жизни окрестного населения».

Среди дискуссионных вопросов Л. П. Семенов называл и проблему «национальности строителя или лиц, погребенных в мавзолее». При этом в числе десятка претендентов на такую честь он назвал, в частности, ногайцев, а также «крымцев (они же борганы)». В его понимании эти этнические группы были очень близки, если не тождественны. Бек-Султана Худайнадова он считал крымским феодалом. Л. П. Семенов предлагал ис­кать среди надгробных памятников Крыма параллели внешнему виду мавзолея Борга-Каш. Многое в этой трактовке оказалось правдоподобным и достоверным.

Выводы Л. П. Семенова побудили историков внимательно рассмотреть многочисленные топонимические и фольклорные свидетельства, так или иначе связанные с этническим наименованием «борган». В итоге краевед М. М. Базоркин установил былое пребывание борган — кочевого тюрко-язычного племе­ни — в равнинной зоне Чечено-Ингушетии и Северной Осетии, от устья Сунжи (современное селение Брагуны) до города Орджоникидзе.

В середине 60-х годов известный кавказовед профессор Л. И. Лавров уточнил прочтение надписей мавзолея Борга-Каш и тонко проследил по названиям местностей и письменным ис­точникам историю северокавказских перемещений в XVI-XVIII веках тюркского племени борганов (основа их имени легко по­нимается на базе ногайского термина «бараган», означающе­го — ходивший, передвигающийся). Этнограф посчитал их ку­мыками, «которые ранее конца XVI века переселились в цент­ральную часть Северного Кавказа, в течение длительного вре­мени жили по соседству с кабардинцами, частично смешались с ними и, сменив несколько раз свое местопоселение, к ХVIII ве­ку прочно обосновались в низовьях реки Сунжи». По его мне­нию, Бек-Султан Худайнадов «был, скорее всего, представителем ногайской знати, пережившим опустошительное нашествие Ти­мура 1395-1396 годов». Одновременно Л. И. Лавров обратил внимание на сходство Борга-Каш с маджарскими золотоордынскими мавзолеями, облик которых сохранился в рисунке 1742 года. Следовательно, суммируя осторожные и временами не­четкие выводы этнографа, можно считать: Борга-Каш первона­чально — гробница золотоордынского (ногайского) феодала, и лишь впоследствии она стала использоваться как фамильный склеп борганских мурз (феодальных владетелей).

В книге «Тайны минувших времен» была обнародована моя версия исторической интерпретации мавзолея. Она сделана на основе сопоставления наблюдений Л. П. Семенова и Л. И. Лав­рова с данными устного народного творчества населения бас­сейна Терека. Я решительно склонился к признанию ногайской принадлежности Бек-Султана. Акцентируя малоизвестные сю­жеты ногайского и ингушского фольклора, опираясь на свое по­нимание исторической обстановки рубежа XIV-XV веков, по­пытался охарактеризовать ту ситуацию, в которой могло появиться мусульманское надгробие над могилой ногайского мур­зы у самой подошвы Кавказских гор.

За минувший с тех пор срок (вроде бы и небольшой для развития науки) многое изменилось и уточнилось.

Работами археологов А. П. Рунича, Э. В. Ртвеладзе и Т. Б. Палимпсестовой в Пятигорье была выявлена большая группа прежде неизвестных памятников золотоордынской эпо­хи, в том числе несколько мавзолеев XIV века между Ессенту­ками и Кисловодском. Исследователи верно сопоставили этот факт с существованием в местности Биш-Даг летней ставки ханов Золотой Орды. Но особенно знаменательно, как показал анализ археолога Р. А. Даутовой, что строительный модуль ессентукских мавзолеев оказался тождествен архитектуре Борга-Каш, который хронологически следует за ними.

Перспективными в этой связи оказались поиски не пол­ностью мобилизованной Л. И. Лавровым «борганской топони­мики» в округе Кисловодска и связанных с ней фольклорных сюжетов, произведенные историком Т. С. Магомадовой. Они позволили предложить более детальную картину исторических блужданий борганов по степям Северного Кавказа.

Исходный пункт их миграций сопоставляется с районом Пятигорья, где угадывается центр ранней истории этого тюрко-язычного племени. После опустошительного похода Тимура, обезлюдившего равнины Предкавказья, борганы передвинулись на восток, в район верховий Сунжи, где и оставили о себе мно­гочисленные следы в названиях местностей и в виде мавзолея Борга-Каш. Но тут ослабевшее тюркское племя вскоре попало в зависимость от кабардинских князей, чьи владения распространялись вплоть до западных районов Чечено-Ингушетии. А уж дальше его история оказалась тесно связана с историей кабардино-кумыкских феодальных междоусобиц XVI-XVII ве­ков.

Таким образом, получается, что вся история Борга-Каш свя­зывается с тюрко-язычными борганами, а Бек-Султан Худайнадов был родоначальником той борганской знати, которая затем весьма долго использовала эту гробницу в качестве фамильного склепа, живя на берегах Сунжи. Увековечив свое личное имя (и «отчество») в надписи над входом в мавзолей, Бек-Султан, сын Худайнада, в глазах современников и потомков продолжал оставаться мурзой борганов, и это «этническое наименование» оказалось сильнее собственного имени в последующем обозна­чении склепа.

Но если вся история Борга-Каш — это история борганов, то при чем тут ногайцы? Может быть, правы те специалисты, кото­рые считают, что ногайцы на Северном Кавказе появились только в середине XVI века, когда Малые Ногаи во главе с Казыем Ураковым переправились через Волгу, освоив степи Приазовья и Предкавказья?

Признанный знаток этнической истории Северо-западного Кавказа Е. П. Алексеева верно заметила: «Этническую историю ногайцев на раннем ее этапе до сих пор нельзя считать изучен­ной, она требует специальных кропотливых доследовании…» Сказано это в ответ тем, кто склонен абсолютизировать роль «Мангитского юрта» в сложении ногайской народно­сти и тем самым выводить ее на европейскую историческую арену куда позднее, чем был, в частности, сооружен Борга-Каш.

Сам я разделяю ту периодизацию ногайской истории, кото­рую четко охарактеризовала Н. Г. Волкова в книге «Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа» (М., 1973). При этом первый этап становления ногайцев должен сопоставляться с улусом золотоордынского темника Ногая, еще не выделившим­ся из Золотой Орды в качестве самостоятельной политической единицы (последняя треть XIII — конец XIV века). И дело тут не только в прямом созвучии имени Ногая и будущего назва­ния народа, может быть, даже не столько в этом.

Сегодня никто, пожалуй, не отрицает, что в состав войска Ногая входило значительное число мангитов — монголов, уже воспринявших кипчакский (половецкий) тюркский язык. Едва ли не бесспорно, что в улусе Ногая рядом с мантитами и впе­ремежку с ними жили другие племена и роды тюрко-язычных степняков — прямых потомков кипчаков конца раннего средне­вековья. Во второй половине XIV века зона политической актив­ности этого улуса охватывала и Северный Кавказ, в орбиту ко­торого активно втягивались и иные тюркоязычные племена, в том числе и прямые потомки кипчаков.

Именно к числу таковых и резонно отнести борганов, базировавшихся первоначально вокруг Кисловодска. Местный фольклор и сама связь названия племени с названием извест­ного городища Рим-Гора (Рум-Гора), а более древнее — Боргустан («местопребывание борганов») позволяют считать, что тюркское (кипчакское?) племя борганов появилось здесь еще до монголо-татарского нашествия. Затем они, естественно, ока­зались в составе Золотой Орды и стали органической частью местной этнополитической истории. Показательно, что борганы упоминаются в числе 77 народов Кавказа в грузинском ис­точнике XIII века. В то время территорию равнинной зоны Центрального Кавказа составляла область Бестан (Бештау) с главным городом Жулат (Татартуп). И, вполне возможно, роль борганов — тюрко-язычного кипчакского колена, имевшего уже глубокие корни на Северном Кавказе, была высока в этой части улуса потомков темника Ногая.

Во всяком случае, по одному из наиболее популярных у ин­гушей преданий, в мавзолее Борга-Каш был похоронен власте­лин Татартупа Борга-хан — ногаец, один из ханов Золотой Орды. Согласно преданиям кумыков, в правление Мамая «но­гайцы в большом количестве перекочевали со своими стадами на плоскость нынешней Чечни, где глава их орды Борга-хан ос­новал свою резиденцию». В ногайской поэме «Мурза-Едиге» говорится о Султане Беркихане — властителе Татартупа — и описываются ужасные последствия разгрома Тимуром Тахтамыша. В целом же ногайский фольклор полон воспоминаний об опустошительном походе Тимура, истребившего цвет ногайских орд.

Собственно Ногайская Орда (Мангитский юрт), кочевавшая между Волгой и Уралом и возглавляемая Едигеем, выделилась из Золотой Орды в течение 1391-1396 годов, то есть в период борьбы Тимура и Тахтамыша. Ядром, вокруг которого происхо­дило объединение новой Орды и будущей ногайской народности, были мангиты. Однако в нее входили и многочисленные тюрк­ские, в том числе кипчакские, племена Предкавказья, которые в значительной мере ассимилировали мангитов, воспринявших от половцев тюркский язык и многие элементы их культуры.

Страшный погром, учиненный Тимуром на Северном Кавка­зе в 1395-1396 годах, должен был окончательно разграничить Мангитский Юрт Заволжья и родственные его составу этниче­ские группы, волей обстоятельств оставшиеся на Кавказе. В числе последних, вероятно, и были борганы — часть улуса Ногая и в этом смысле «ногайцы» (возможно, точнее  протоногайцы). Они, обессилев в боях конца XIV века, не влились в границы уже независимой Ногайской Орды Едигея. Но, может быть, стремились к этому? Ведь одна из упоминавшихся легенд гласит, что ногайский властелин Татартупа переселялся на во­сток, вдоль Сунжи, и умер в пути. Не случайно новый истори­ческий район активности борганов оказался на одном из тради­ционных путей, связывавших Пятигорье и Северный Прикаспий. Здесь и был воздвигнут Борга-Каш. И не зря сквозь века проходят ногайские мотивы в фольклоре, связанном с замеча­тельным памятником. В русском документе 1492 года говорит­ся о том, что «Орда… перекочевала к Пятма Горам», то есть ка­кая-то группа обитателей Мангитского юрта (за полвека до вы­деления Малых Ногаев!) уверенно отправилась в далекое «путешествие», имея конечной целью бывший центр части своих предков. И этот факт не единичен. По сведениям 1524 года, ногайский мурза Мамай «пошел… от Астрахани кочевать на ста­рое ногайское кочевище на Терек на реку…» Следовательно, территория «старых ногайских кочевий» отождествлялась с различными районами Северного Кавказа!

Память народная бережно хранит воспоминания о минув­ших страницах истории, сведения о древних сородичах. В этих воспоминаниях есть и такой факт.

В 1589 году терский воевода сетовал на то, что «в Терский город ногайские и кумыкские люди не приезжают, а ездят: Ногаи в Кумыки торговать, а Кумыки в Ногаи». В документе 1604 года говорится: «В Казыевом улусе (Малые Ногаи) есть люди кипчакского рода…» Современные исследования устанавливают, что в числе колен ставропольских ногайцев был род «къумукъ», закономерно связываемый с кумыками.

С начала XVII века политика Малых Ногаев в Предкав­казье сильно активизировалась. Военная мощь этой части Ор­ды пугала местные силы, которые обращались за помощью друг к другу и к Русскому государству, проводившему, однако, весь­ма гибкую политику в этом вопросе. А гибкость была тем необ­ходимее, чем больше понимала русская администрация на Те­реке, что у ногайцев есть исторические союзники среди населе­ния Кавказа. В числе их были и кумыки — тюркоязычные кавказцы, в происхождении которых роль кипчаков была велика.

И вот, когда в 1619 году кабардинские князья затевают грандиозный по замыслу поход на «нагайских людей», привле­кая к нему в качестве союзников всех соседей, странно видеть в этом списке и «кумыкских людей», изъявивших якобы согла­сие на совместные действия. Но это, как оказывается, всего лишь тактическая уловка. Вместо похода на ногайцев кумык­ский князь Султан-Махмуд Эндерийский, усыпив своими заве­рениями давних кабардинских соперников, вторгся на берега Сунжи и увел оттуда (из «Черкас») борганов — ослабевшее тюрко-язычное колено, находившееся в зависимости от кабар­динских князей, и поселил их в своих владениях. Но из источ­ников вовсе не следует, что борганы сопротивлялись такому по­вороту в своей судьбе…

Такой видится сегодня разгадка исторического феномена Борга-Каш. Конечно, многое из изложенного все еще звучит предположительно. Но толкование мавзолея в связи с предысто­рией ногайцев, которая все еще так слабо изучена, обогащает наши знания о прошлом небольшого ныне северокавказского на­рода, о взаимоотношениях ногайцев и их предков с другими оби­тателями края. Ведь Северный Кавказ — это страна с редкой глу­биной и прочностью переплетения судеб всех ее обитателей.

Виноградов В.Б. Время, горы, люди. Грозный, 1980. С.49-55.