Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Велика и необъятна наша страна, много в ней боль­ших и малых деревень, сел и городов. Любовь к родному уголку, к его истории вырастает в горячее чувство совет­ского патриотизма. Гордость за прошлое и настоящее -это чувство человека — хозяина, в чьих руках — будущее родной страны, чувство глубокого уважения к достой­ным страницам истории своей Отчизны.

Все мы живем под одним небом, но это далеко не единственное, что нас объединяет: неразделимы наши исторические судьбы, мы едины в труде, в том, что про­живаем, чего добиваемся.

Все новое, посвященное истории родного уголка, вызывает у нас закономерный интерес и, говоря словами комедиографа древности Аристофана:

Вот и мы горим желанием

Мудрецов услышать речи…

Книга «Поиски краеведа» и посвящена темам, при­влекающим естественный интерес массового читателя, особенно молодежи, к прошлому народа, отдельным стра­ницах его истории. Ее автор, кандидат исторических наук и журналист, в десяти коротких новеллах-рассказах по­вествует о прошлом родного края, памятниках истории, событиях, связанных с Владикавказом, в которых, говоря словами автора, он подобрал «ключики к неразрешенным загадкам». (Генри Кусов. Поиски краеведа. Орд­жоникидзе, 1975. С. 160).

Поиски Генри Кусова привлекли внимание читате­лей, а рецензенты, в частности В. Агибалов (соавтор Г. Кусова по изданию местных путеводителей), дали им высокую оценку, не найдя, в них «ни сучка ни задорин­ки» (Агибалов В. По ступеням прошлого. «Социалисти­ческая Осетия». 1976. 21 февр.).

Однако, если внимательно вчитаться в названную книгу, на наш взгляд, в ней немало серьезных ошибок, явных натяжек, домысла и перелицовок исторических фактов. Не будем голословны и обратимся к ее страницам.

Каждый новый штрих, связанный с жизнью и твор­чеством великих русских поэтов и писателей А. С. Пуш­кина, А. С. Грибоедова, М. Ю, Лермонтова, Л. Н Толстого и других, неизменно привлекает внимание не только исследователей, но и широких масс читателей. И каж­дое новое открытие, связанное с их жизнью и творче­ством, помогает лучше, полнее осмыслить гениальные творения любимых поэтов и писателей родной страны.

Закономерно и обращение к имени офицера, зашиф­рованного Лермонтовым в «Герое нашего времени», с которым его персонажи встречаются в крепости Вла­дикавказ. Вот как, например, излагается история «зага­дочного» полковника «Н.», посвященная теме «Лермон­тов в Осетии».

Назвав чин и должность полковника «Н», Лермонтов не сообщил о нем никаких других биографических све­дений, кроме коротких фраз: «Печорин остался ужинать и ночевать у полковника «Н.»; Максим Максимыч… «не знаком с «Н.», последний проводил Печорина до гостиницы».

«Находки» же Г. Кусова, сообщаемые им биографи­ческие сведения о полковнике «Н» — П. П. Нестерове, идентичны и совпадают с текстом исследования, опуб­ликованного еще в 1937 г. проф. Л. П. Семеновым, (Се­менов Л. П. Лермонтов на Кавказе. Пятигорск, 1937. С. 93).

Однако «любопытные факты», сообщаемые Г. Кусовым, «совсем не в таком свете, как отзывались о нем его (полковника «Н.». — Ш.Д.) современники»,- не выдер­живают критики. Так, в заслугу полковнику Нестерову автор «поисков» ставит решение вопроса о наделении горцев, в частности осетин, землей. При этом Г. Кусов подчеркивает: «Только из-за этого Нестерову суждено было оставить значительный след в осетинской истории». (Кусов Г. Указ. Соч., с. 65).

Г. Кусов посчитал необходимым подробно сообщить читателям и такой «интересный» факт: в 1837 г. во Вла­дикавказе императору Николаю I Палкину представля­лись верные прислужники царизма, а в их числе и Дай Кусов, один из предков автора, которого венценосный жандарм собственноручно жаловал высокими награда­ми. И в их числе Кусов получил медаль на Владимирс­кой ленте «с портретом его величества».

«Заслуги» местных участников осуществления же­стокой колониальной политики царизма заключались в их активном участии в подавлении антифеодального и антиколониального движения горского крестьянства, а уж коронованный палач знал, кого и за что награж­дать. Как сообщает автор, тогда же для «офицера осетин­ского общества и старшин устраивается бал в доме дво­рянского собрания…»

Вопрос о наделении осетинского крестьянства зем­лей, на наш взгляд, Г. Кусов трактует, мягко говоря, не­верно. Более того, здесь автору изменяет классовый под­ход в освещении этого жгучего, жизненно важного для горцев, в том числе и для осетинского крестьянства, воп­роса. Ни царизм, ни Нестеров не собирались наделять и не наделяли горцев землей.

Как нам представляется, эту ошибку автор вполне мог избежать, заглянув хотя бы на страницы «Истории Северо-Осетинской АССР», в труды проф. Г. А. Кокиева, проф. Б. В. Скитского и др.

Не таким уж «добрым, справедливым» и бескорыст­ным администратором был П. П. Нестеров, каким пред­ставляет его читателям Г. Кусов. Как известно, в 1847 г. была образована комиссия по разбору земельных и со­словных прав жителей Владикавказского округа, куда входили кабардинцы из Малой Кабарды, осетины, ингу­ши и часть горцев-грузин, населяющие территорию со­временного Казбегского района Грузии.

Административный округ назывался «Владикавказ­ским», а не «Владикавказским осетинским», как пишет автор. В рассматриваемое время, по официальному поло­жению, в состав «Управления Владикавказского комен­данта» входила территория от реки Ардон и Назрановского укрепления, вплоть до поста Коби в верховьях Тере­ка. (Кавказский сборник. Т. 32. Ч. 2. С. 92, 93).

В 1871 г., при новой реорганизации административ­ных границ, Владикавказский округ включал террито­рию от реки Уруха и Малокабардинского хребта до реки Фортанги на востоке. (Путеводитель по Терской обла­сти. Тифлис, 1871. С. 17).

Возглавлял названную выше комиссию начальник Владикавказского военного округа П. П. Нестеров. Яв­ляясь руководителем комиссии, Нестеров в действитель­ности добился юридического признания прав осетин­ских алдаров-феодалов на привилегированное положение, Уравнения их в правах и привилегиях с российским дво-рянством и отвода им крупных участков земли на бла­годатной плоскости, которыми ни они, ни их предки ни­когда ранее не владели. В целях подавления народного возмущения, для пре­дотвращения острых классовых выступлений осетин­ского крестьянства Нестеров предложил организовать от­дельные поселения части фарсалагов, зависимых от фео­далов Осетии крестьян, и отвести под такие поселения земли в минимальных размерах. Предложение это оста­лось благим намерением. Все это понятно. Нестеров, ак­тивный проводник военно-феодальной, колониальной политики царизма на Кавказе, типичный представитель дворянско-крепостнического строя, и мыслей не имел отстаивать земельные интересы трудовых масс горцев.

Аграрная политика царизма довела горцев до нищен­ских наделов. Осетины, ингуши, чеченцы в Нагорной полосе Терской области имели всего по 0,2—0,4 десяти­ны земли. С горечью, душевной болью писал Г. Цаголов об этом районе Северного Кавказа, как о «крае беспро­светной нужды». (Цаголов Г. Край беспросветной нуж­ды. Владикавказ, 1912).

«Горцы Чечни, Осетии и Ингушетии, прижатые к горам,- писала газета «Советский Кавказ», — страдали таким малоземельем, о котором неслыхано было даже в самых скудных землями губерниях Центральной Рос­сии», («Советский Кавказ». 1920, 26 авг.),

Царизм и его приспешники не принесли осетин­скому крестьянству никаких благ. Напротив, положение трудовых масс значительно ухудшилось. Феодальный гнет соединился с колониальным гнетом самодержавия, с его многочисленными повинностями и поборами. При помощи и поддержке царизма осетинские феодалы на­чали переселяться на плоскость, где получили большие наделы земли и поселились под охраной военных укреп­лений, пользуясь всяческой поддержкой, как верная опора царизма в крае.

Для восхваления и почитании «благодетеля» Нестеро­ва у Г. Кусова имеются все же немаловажные основания. Оказывается, именно П. П. Нестеров ходатайствовал о признании фамилий Кусова, Козрова и Дзгоева узденями пер­вой степени. (Материалы по истории осетинского народа. Т. 2. Орджоникидзе, 1942. С. 308, 309). В этом Нестеров преуспел и добился наделения их землей.

Еще в 1835 г. прапорщику В. Кусову было «дозволе­но» обосноваться в «урочище Заманкул», без указания размера земли. Позже Индрис Кусов стал владельцем 420 десятин земли, капитан и штабс-капитан Кусовы -300 десятин, наследники другого Кусова — тоже 300 де­сятин земли. К 1853 г. Кусовы, включая Берда и Дая, владели более 1800 десятинами земли. (Терский кален­дарь на 1895 г. Владикавказ, 1894. С. 247, 263).

Видимо, автор «Поисков» задался целью возвеличить Нестерова за благодеяния своим предкам, целью, ничего общего с историей не имеющей. Алдары и баделята, т. е. осетинские феодалы, переселились на плоскость вместе со своими подвластными крестьянами, которые не получили земельных наделов, и «служили объектом двойной, более жестокой, чем в нагорной полосе, экс­плуатации». (Крестьянская реформа в Кабарде. Нальчик, 1947. С. 251).

Таким образом, вопреки мнению Г. Кусова, по наше­му убеждению, Нестеров не оставил в памяти трудящихся Осетии какие-то положительные «значительные следы». Проф. Скитский справедливо указал, что Нестеров в воп­росах землепользования и сословных прав отражал тради­ционную политику царизма. (Скитский В. В. Сословный вопрос в Северной Осетии во второй половине XIX и в начале XX века. В кн.: «Очерки истории горских наро­дов». Орджоникидзе, 1972. С. 80, 91 и др.).

Далее автор «Поисков краеведа» пишет, что Несте­ров был «признанным строителем военных укреплений. На Тереке он основал военное укрепление, превратив­шееся в крупную станицу Нестеровскую». Приведенная фраза — явный плод авторской выдумки.

Нестеров, как установлено, не был специалистом по строительству военных укреплений. В рассматриваемую эпоху такие работы выполнялись специалистами форти­фикационного дела — военными инженерами. Факт при­сутствия Нестерова в свите главнокомандующего при закладке четырех полевых укреплений в устье Ассинского ущелья 10 мая 1847 г. автор интерпретировал в желательном для себя виде. Укрепление «Нестеровское» закладывалось не «на Тереке», а в низовьях реки Ассы, огражденной от русла Терека большим пространством, в том числе такими преградами, как Сунженский и Тер­ский хребты. (Кавказский календарь. Тифлис, 1852. С. 244).

Указанные четыре укрепления предназначались для прикрытия вновь образуемых военно-казачьих поселе­ний, откуда насильственно были выселены жители ста­ринных ингушских и карабулакских селений: Ах-Борзой, ГIажа-Юрт и др. Тем самым одновременно вбивался клин между Чечней и Ингушетией для осуществления принципа, известного уже в Древнем Риме: «Разделяй и властвуй».

Одна из заложенных здесь станиц впоследствии была переименована в Нестеровскую, что служит подтверж­дением того, что царизм не только награждал своих вер­ных слуг чинами, орденами и имениями, но одновре­менно стремился увековечить, как до Нестерова, так и после него_; имена кавказских «зубров», таких как ермоловы, Воронцовы, котляревские, евдокимовы и им подоб­ные. К слову сказать, в старом Владикавказе была и улица Нестерова, как и Воронцовская, Лорис-Меликовская, Евдокимовская и другие.

Г. Кусов полагает, что «Нестеров являлся одним из беспокойных и передовых людей николаевской эпохи, видевших прогрессивное назначение России на Кавка­зе… ловкий дальновидный политик…» (Кусов Г. Указ, соч.. С. 68).

Уже сказанное подтверждает, что Нестеров был лов­ким политиком, а об остальном говорили его дела, и нет необходимости комментировать черты, приписанные ав­тором верному прислужнику царизма.

В 1838 г. капитан Нестеров был комендантом заху­далой крепости в захолустном Ардоне, потом неодно­кратно участвовал в походах против горцев, затем стал адъютантом начальника штаба Кавказского корпуса В. Д. Вольховского. За какие-то 8-10 лет «дослужился» до чина генерал-лейтенанта. Заурядный служака, по мне­нию декабриста А. Е. Розена, сделал «головокружитель­ную карьеру», не побывав ни на одной войне, кроме кара­тельных экспедиций против горцев.

Не потому ли М. Ю. Лермонтов предпосылает к «Ге­рою нашего времени» определение, что его герои «точно портрет, но не одного человека: это портрет, составлен­ный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». (Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени. Изб. произв. в 2 -х т. Т. 2. С. 291).

Не потому ли Лермонтов не наделил полковника «Н.» ни одним положительным штрихом, характеризующим его личность? Ведь к Нестерову не вхож старый служа­ка, труженик, добрый и простодушный Максим Максимыч, на чьей стороне симпатии автора и читателя. Поче­му Михаил Юрьевич Лермонтов не нашел нужным на­звать полковника его полным именем?

На эти вопросы Г. Кусов в своих «находках» не смог или не пожелал ответить.

Однако, вернемся к «Поискам краеведа». Повествуя о новой трассе дороги, перенесенной на левый берег Те­река, соединявшей Моздок с Владикавказом, автор пи­шет: «Новый участок дороги пролегал от Екатериноградской до Владикавказа по обширной равнине, окру­женной с юга отрогами могучих вершин, а с северной, восточной и западной сторон — невысокими лесистыми хребтами, порой переходящими в цепи пологих, безлес­ных холмов… Благодатный край, некогда заселенный племенами алан, пустовал с мрачных времен монголь­ского нашествия и кровавых походов Тимура. За несколь­ко столетий тучные земли заросли кустарником, густы­ми притеречными лесами, дубовыми рощами и лишь высокие могильные курганы древних народов говорили о некогда существовавшей здесь жизни. Со временем Золотая Орда, терзаемая внутренними распрями, распа­лась под ударами русских дружин и уступила предгорья Кавказа вассальной орде. Ногайцев сменили кабардин­цы. Но заселить обширную равнину не смогли и новые хозяйства». (Кусов Г. Указ. соч. С. 26).

Не будем останавливаться на историческом экскур­се автора. Однако позволим себе не согласиться с тем, что с гибелью Алании, с окончательным исчезновением алан с политической карты Северного Кавказа, погибла, как это хочет доказать автор, жизнь на многие века в благодатном предгорье Кавказа. Не можем согласиться и с тем, что на этой земле кабардинцы хуже хозяйнича­ли, чем аланы.

Чтобы подкрепить свой шаткий, бездоказательный довод о «веками пустовавшем пространстве», Г. Кусов ссылается на заметки капитана Л. Штедера, писавшего, что «с помощью обработки она могла бы сделаться счаст­ливой, однако лежит не обработанной вследствие обоюд­ной боязни кабардинцев и горцев». Заметим, в данном случае, под «горцами», Л. Штедер подразумевает осе­тин. (Кусов Г. Записки краеведа. Орджоникидзе, 1975. С. 25).

Приведенный длинный авторский абзац мы повто­рили намеренно, ибо труд Г. Кусова, претендующий на научное освещение вопросов истории края, вызывает за­конное недоумение. Невольно напрашивается вопрос: знаком ли автор с элементарной географией и топогра­фией рассматриваемого района?

Неужели опытный дивизионный квартирмейстер рус­ской армии Л. Л. Штедер (В 1781 г. Л. Л. Штедер был направлен в район Центрального Кавказа для поисков и определения новых, удобных путей сообще­ния с Закавказьем и составления военно-топографической карты исследуемого региона. — Примеч. авт), посвятивший много времени исследованию Осетии и других горских народов, писал такую несуразность? На самом деле, неужели район от станицы Екатериноградской и современных: Прохладная, Эльхотово, Карджин — был в первой четверти прошлого столетия пустыней? Ведь трасса Военно-Грузинской доро­ги, о которой идет речь, была перенесена сюда в 1826 г. И как в таком случае понимать восторженный отзыв А. С. Пушкина, проследовавшего по этой же трассе в 1829 г. и писавшего, что он здесь ехал «по прелестной долине ». (Здесь и далее разрядка моя.- Ш. Д.) (Пуш­кин А. С. Путешествие в Арзрум. Соч. в 8 т. М., 1970. Т. 8. С. 221).

Другой автор, описавший эти места, еще за два деся­тилетия до А. С. Пушкина, счел необходимым специаль­но отметить, что тут «земля возделана очень хо­рошо».

Попробуем разобраться в домыслах Г. Кусова. Прежде всего этнические понятия «аланы» и «осетины» не адек­ватны. Аланская, или овская народность не то же самое, что современный осетинский народ. Нельзя забывать и того, что аланы появились здесь не на пустом месте, они были не единственными обитателями края даже в пери­од расцвета исторической Алании.

Отдельные авторы в своем увлечении аланами, я бы сказал аланизмом, чрезмерно преувеличивают их роль в истории Северного Кавказа, Кавказа и даже чуть ли не в мировом масштабе.

Уцелевшая после монгольского нашествия незначи­тельная часть алан укрылась в нескольких горных уще­льях Центрального Кавказа, основная их масса была по­рабощена монголами, некоторую их часть увлекли в сво­их походах, которая впоследствии растворилась в иноплеменной среде. (Кузнецов В. А. Путешествие в древний Иристон. М., 1974. С.13; Магометов А. X. Об­щественный строй и быт осетин. XVII-XIX вв. Орджо­никидзе, 1974. С. 59-69, 71, 72; История Северо-Осетинской АССР. М., 1959. С. 84; Магометов А. X. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе, 1968. С. 29).

Ираноязычные осетины сохранили в своем лексико­не около 300 схожих с древнеиранским языком слов. Даже собственно осетинские племенные названия: «ир» — иронцы, «дигор» — дигорцы, «туал» — туальцы, по мнению такого выдающегося ираниста, как В. И. Абаев, «не име­ют ничего общего с иранским миром и представляют ста­рые местные этнические названия». (Абаев В. И. Осе­тинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1. С. 363; Народы Кавказа. М.,1960. Т. 1. С. 68).

Установлено, что осетинский этнический тип возник в результате смешения пришлого ираноязычного насе­ления с кавказскими аборигенами, а термин «алан» с XVI века в исторической литературе вообще исчезает.

К. И. Козлова справедливо, на наш взгляд, отмечает, что «оттесненные в горы аланы смешались с местным населением, образовали осетинский народ». (Козлова К. И. История первобытного общества и основы этнографии. М., 1972. С. 131). В свете сказанного нельзя не согла­ситься с тем, что «совершенно ошибочны и нереальны представления некоторых авторов о том, что аланы и осе­тины одно и то же, как и Алания и Осетия». (Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА СССР. М., 1962. Вып. 106. С.132; Алания в Х-ХШ вв. Орджо­никидзе, 1971. С. 14, 242).

Район, о котором пишет Г. Кусов, не такой уж «об­ширный». Он занимает всего несколько десятков кило­метров. В XVI-XIX века этот район был занят кабардин­скими поселениями, не пустовал; его жители занимались и хлебопашеством, и, главным образом, скотоводством. Здесь выпасались многотысячные стада крупного и мел­кого рогатого скота, выращивались табуны коней, в том числе скакуны прославленной за пределами Кавказа ка­бардинской породы.

Поселения кабардинцев в XVIII веке по левобере­жью Терека на юг доходили до входа в Куртатинское Ущелье. По свидетельству такого авторитетного истори­ка Осетии, как Г. А. Кокиев, кабардинские феодальные владения по предгорью простирались до современного осетинского селения Дзуарикау, что в том же Куртатинском ущелье, у входа в которое лежало кабардинское селение Баруково. Профессор Г. А. Кокиев доказал, что Во второй половине XVIII века осетинских поселений в предгорной зоне вообще не было. (Кокиев Г. А. Осетины во второй половине XVIII в. по наблюдениям путеше­ственника Штедера. Орджоникидзе, 1940. С. 7, 8).

Ссылка Г. Кусова на Л. Штедера несостоятельна преж­де всего из-за, неточности и неполноты изложения тек­ста последнего. Фраза, вырванная автором «поисков» из контекста, искажает суть дела. На самом деле Л. Штедер ведет речь о небольшом местечке, протяженностью в несколько верст, недалеко от устья речки Уруха, не заселявшемся из-за межфеодальной борьбы местных вла­дельцев .

В то же время, на той же странице, о той же местнос­ти Штедер писал, что она «имеет удобное и хорошее ме­сторасположение, деревянные строения, сады, поля, осо­бенно хороши пастбища и здешний табак, который гор­цы считают наилучшим». (Дневник путешествия из пограничной крепости Моздок во внутренние местности Кавказа, предпринятого в 1781 г. Штедером // Осетины глазами русских и иностранных путешественников. Ор­джоникидзе, 1867. С. 52). Так выглядела местность по свидетельству Л. Штедера, ссылкой на авторитет которо­го, вопреки исторической правде, Г. Кусов превратил в пустыню.

Заслугой Штедера является и то, что он одним из пер­вых в русской историографии указал границы Осетии к концу XVIII века. По его исследованию и составленной им карте, осетины граничили «на востоке с ингушами и Тереком, на юге — с грузинами и имеретинами, на западе -с рекой Лесген и Большой Кабардой, на севере — с Малой Кабардой». Пространство, занятое осетинскими общества­ми и их поселениями, Штедер указал довольно точно: «С востока на запад — 75 верст, ширина с севера на юг в северных горах — 55, в южных — 30 верст». (Там же. С. 30).

Таким образом, по исследованию Штедера, территория, на которой расселились осетины в северной части Кавказ­ского хребта в его время, составляла около 3300 квадратных верст, включавшие Дигорское, Алагирское, Куртатинское, Тагаурское ущелья и общества, обитавшие в одноименных ущельях. Земельные угодья этих ущелий состояли из гор­ных кряжей, скал, лесов, с незначительными участками зем­ли, годными для хлебопашества и более значительными пастбищами с сенокосными участками.

Отдельные исследователи осетин считают, что здесь, на столь небольшой территории, проживало 200-тысяч­ное население, не приводя веских доказательств для обо­снования такого тезиса. Однако, следовало призадумать­ся над простым, элементарным вопросом: чем корми­лось такое количество населения, на весьма ограниченной для сельскохозяйственной деятельности площади? Даже тогда, когда основная масса осетинского населения, спус­тя столетия, переселилась на тучные предгорные земли, его численность, например, в Терской области в 1900 г. дос­тигала только 160 тысяч человек. (Магометов А. X. Куль­тура и быт осетинского народа. С. 39).

Перелистаем и другие страницы авторских «нахо­док», где нетрудно найти и другие любопытные «откры­тия». Так, летний войлочный мужской головной убор кав­казских горцев — это «традиционный осетинский», так­же как и черкеска с поясом и кинжалом — тоже «осетинский костюм».

До последнего времени еще никто, кроме Г. Кусова, не пытался доказывать, что горская черкеска, бешмет, бурка, войлочная шляпа, папаха, как и другие элемен­ты традиционного костюма горцев Кавказа, принадле­жит только тому или иному кавказскому народу. На­оборот, такой исследователь истории и знаток быта осе­тин, как С. Кокиев, писал совсем другое: «Одежда вообще у осетин ничем резко не отличается по своему покрою от одежды других кавказских народов. Особое влияние в этом отношении на Осетию оказывала и оказывает по сие время Кабарда, откуда одежда заимствована цели­ком». (Кокиев С. Записки о быте осетин. Сборник мате­риалов по этнографии М., 1885. Вып. I. С. 87).

Костюм горцев для своего времени был удобным, кра­сивым, в то же время практичным. Черкеска и ее атри­буты, башлык получили общекавказское распростране­ние, позже были приняты кубанским и терским казаче­ством, так же как горское оружие и конская сбруя. Во многом, в том числе по хозяйственному укладу, образу жизни, внешнему облику, домашней утвари, башням, ко­стюму и другим признакам, у горцев Северного Кавказа было много общего и схожего. Их материальная и духов­ная культура в значительней степени носит общекав­казский характер. Давно установлено, что для народов Дагестана, Чечни, Ингушетии, Осетии, Кабарды и др. общими являются и элементы национального костюма в прошлом. У живших на протяжении длительной истории в одинаковой физико-географической среде, сход­ство социально-экономических условий жизни, характер материальной культуры складывается в результате их тесных многовековых контактов. В. И. Крупное, несом­ненно, был прав, когда утверждал, что «осетины почти ничем не отличаются от соседних аборигенных народов, говорящих на языках кавказского корня» (Крупнов Е. И. Проблемы происхождения осетин по археологическим данным. Происхождение осетинского народа. Орджони­кидзе, 1967. С. 85).

Многими отличительными чертами наделены стра­ны и народы мира и все же не гейзеры отличительная черта Исландии, не юбка шотландского стрелка пред­ставляет Англию, одной буркой не покроешь весь Кав­каз, как не украсишь экзотической черкеской с блеском газырей. Каким бы зажигательным ни был чардаш — это не вся Венгрия, в Грузии главное не в искристом цинан­дали и тореадоры в Испании не самые важные ее пред­ставители. При всех своих вкусовых качествах, фыдчин и осетинское пиво не служили визитной карточкой Иристона (Осетии).

У многих народов черный цвет признак печали и горя, а у других,- наоборот, белый символизирует смерть и утрату близкого. Одни народы в горе плачут, стенают, а у других — похороны сопровождаются весельем, пля­сками. Жизнь каждого народа многообразна и многоли­ка, как и сама человеческая жизнь. Но от непонимания обычаев и традиций народа, пренебрежения к ним, их оскорбления, унижения на свете происходило немало несчастий, столкновений, войн. Говоря об одной из при­чин, вызывавшей недовольство политикой царизма на Северном Кавказе, генерал А. И. Нейдгарт вынужден был констатировать, что местные царские чиновники «часто обнаруживают к обычаям туземцев какое-то пре­небрежение и даже презрение, оскорбляющее народную гордость».

По вопросу о самобытной горской архитектурной культуре и их творцах, Г. Кусовым высказана также довольно «оригинальная» мысль. Рассмотрев небольшую художественную картину с видом горской башни у Дарьяльской крепости, написанную художником Н. Чернецовым в 1831 г., он без тени сомнения утверждает: «По рисунку Чернецова можно предположить, что по­строен весь крепостной комплекс в Дарьяле осетинскими мастерами, которые укрепили башнями всю горную Осетию». (Кусов Г. Указ. соч. С. 43).

Мысли и выводы автора в приведенном отрывке ло­гически и исторически несостоятельны. Из художествен­ной картины трудно «выжать» больше, чем она содержит. Но при богатом созерцательном воображении, по­догретом навязчивой идеей, конечно, нетрудно будет даже за «Девятым валом» Айвазовского узреть по всему побережью Черного моря морские порты, возведенные аланскими мастерами. Ведь в таких случаях доказательств и не требуется. Вполне достаточно авторской фантазии…

Г. Кусов, считая, что место, где была основана кре­пость Владикавказ, ранее именовалась Капкайским по­стом, утверждает, что «Капкай — это и есть Саурово, в котором нетрудно узнать искаженное Дзауг, Заур или Саур, что одним из первых поселенцев Саурова был из аула Нижний Кармадон Дзауг Бугулов… что Саурово, Капкай, Дзауджикау — это один и тот же аул, располо­женный в четырех верстах от Владикавказской крепо­сти на месте нынешнего городского района «Южный». Почти напротив Саурово, на другом берегу Терека, в 1813 г. стоял аул Футхуз, нынешний Редант». (Кусов Г. Указ, соч. С. 29).

Сразу укажем, что Футхуз — это название горы. Аула с таким названием здесь вообще никогда не было, так­же как не было ниже по течению Терека «старинного осетинского села Потемкино». Под горою Футхуз в 1803 г. было заложено небольшое укрепление — редут. От иска­женного французского «редут», возникший здесь впо­следствии поселок со смешанным населением, получил название Редант. Он и поныне именуется Редантом. А к вопросу «Дзауг-Дзауджикау» и месту оснований крепо­сти Владикавказ мы еще вернемся.

Привлекают внимание читателей «поисков» и стра­ницы, посвященные теме: «Кто же такой Тхостов?» Нельзя не огласиться с автором, когда он пишет: «Ис­кать самостоятельно в море документов и книг было прак­тически невозможно: все равно, что искать иголку в сто­ге сена». (Кусов Г. Указ. соч. С. 132). Верно сказано. Зачем ворошить копны сена в поисках иголки? И есть ли необходимость «открывать» давно открытую Амери­ку? Еще задолго до Кусова Г. известный советский исто­рик-этнограф и кавказовед М. О. Косвен опубликовал труд «Материалы по истории этнографического иссле­дования Кавказа в русской науке». В этом обстоятель­ном труде, с которым Г. Кусов знаком, есть сообщаемые и не сообщаемые Кусовым, довольно подробные сведения об Иналуке Тхоетове. (Косвен М. О. Материалы по исто­рии этнографического исследования Кавказа в русской науке. КЭС. М., 1958. Т. 2. Гл. 4.).

Возможно, конечно, что Г. Кусов запамятовал труд М. Косвена. Тогда «ключик» к его «поискам» можно было найти в труде кандидата филологических наук 8. Н. Суменовой.

Из стен Ставропольской гимназии, где учились ро­весники и однокашники Иналука Тхостова, «вышли та­кие видные общественные деятели, — пишет 3. Суменова,- как кабардинский просветитель Кази Атажукин, ингушский просветитель и этнограф Чах Ахриев, дар­гинские этнографы и просветители Гаджи-Мурад Амиров и Башир Далгат, адыгейский просветитель Кешев, собиратель фольклора адыгов Паго Тамбиев, осетинские этнографы Иналук Тхостов, Гуцыр и Джантемир Шанаевы. В Ставропольской гимназии учился основополож­ник осетинской литературы Коста Хетагуров и видный русский революционер, друг Маркса Герман Лопатин». (Суменова 3. Н. Инал Кануков. Жизнь и творчество. Ор­джоникидзе, 1972. С. 17). Здесь же с Ч. Ахриевым и др. учился уроженец сел. Долакаво Адиль-Гирей Долгиев, позже студент Петербургского университета, активный участник революционного движения столичного студен­чества, после кратковременного заключения в Петропав­ловскую крепость сосланный в Терскую область под стро­гий надзор полиции. Во времена Иналука Тхостова в Ставропольской гимназии училась целая когорта горцев, будущих просветителей родного края. Вот как, оказывается, бывает, а не только «И. Тхостов и абазинец Кешев», как пишет Г. Кусов.

На ряде страниц, включающих не многим более трех десятков строк, Г. Кусов без конца повторяет эпитеты «осетинская церковь», «осетинский форштадт», «осетин­ская слободка», навязчиво подчеркивая и выпячивая на­циональный элемент. Целесообразность такого выделе­ния вряд ли вызвана необходимостью, не говоря уже о том, что эти строки пропитаны специфическим привку­сом национальной исключительности.

Мы далеки от мысли, что в 70-х гг.ХХ века кому-то в нашем крае могут импонировать слова пресловутого Гаппо Баева, городской головы Владикавказа. Вот как он представлялся: «Кавказ — жемчужина, на Кавказе са­мый прекрасный край — Осетия, Ольгинское — прекрас­нейшее селение Осетии, Гаппо Баев — первый человек в Ольгинском».

Г. Кусовым, как нам кажется, в «Поисках» делается своеобразная попытка повторить давно осужденные и развенчанные мотивы из пьесы А. Кубалова «Смерть вож­дя Алгуза».

Примеры, подобные приведенным, можно продолжить. На многих других страницах автор убежденно, но неубе­дительно доказывает недоказуемое. Взгляд исследовате­ля, затемненный ложным патриотизмом, зачастую ли­шен объективности и вызывает обратное впечатление. Подлинная патриотичность и интернациональность ав­тора должна строго ограничиваться научным подходом к освещаемой теме, устраняя допущенные ранее искаже­ния и ошибки. Советские историки решительно отмета­ют версификаторство и конъюнктурный подход к исто­рии и историческим явлениям. Но Генри Кусов, на наш взгляд, в понимании национального, самобытного, к со­жалению, не избежал заблуждений.

Только уже сказанное о содержании «Поисков», дает, как нам думается, основание утверждать наличие серь­езных пробелов, неточностей, искажений натяжек, до­пущенных на многих страницах книги. Причем мы здесь указываем только на недостатки, лежащие как бы на поверхности, бросающиеся в глаза с первого взгляда,

Однако, вернемся к вопросу о «Капкай — Саурово -Дзауг — Дзауджикау — Владикавказ», времени и месту их основания. Это тем более необходимо, что за после­дние 30 лет, с момента переименования в 1944 г. гор. Орджоникидзе в Дзауджикау, ряд авторов уделили зна­чительное место этой теме (В январе I860 г. крепость Владикавказ была преобразована в город и одновременно утверждено положение об управлении горо­дом. С декабря 1861 г. Владикавказ стал центром обширной Тер­ской области, заключавшей в свой состав район от современных городов Кавказских Минеральных вод до Кизляра включительно).

Переименование города, видимо, вызвало потребность «исторического» обоснования этого надуманного акта. И вот с тех пор отдельные исследователи и пытаются решить весьма «трудную» задачу. В пространной статье «Из прошлого Дзауджикау», опубликованной в газете «Социалистическая Осетия», проф. В. В. Скитский высказал тогда же мнение о том, что в 1784 г. Владикавказская крепость «была основана у осетинского селения, известного в осетинском народе под именем Дзауджикау _s что значит «селение Дзауга», названного так по имени первого основателя этого посе­ления. С этого времени и до наших дней осетины, Вла­дикавказ называли Дзауджикау и другого наименова­ния для него у них не было». («Социалистическая Осе­тия», 1944, IP 55 (3282)).

Этот же тезис Б. Скитский повторил и в более позд­ней работе. В подтверждение своего вывода Б. В.Скит­ский не привел никаких доказательств, источников, фак­тов. Единственный довод автора: «селение Дзауга, так называли его осетины до наших дней». (Скитский Б. В. Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г. Известия СОНИИ. Дзауджикау, 1947. Т. 11. С. 129).

Так был заложен первый кирпичик, вносивший пута­ницу в историю наименования местности, где возникла крепость Владикавказ. Но довод Скитского был весьма шатким и неубедительным. Топонимы, даваемые одним народом, зачастую не совпадают с их наименованиями у других народов, даже ближайших соседей.

А как быть с таким, например, явлением. В горной Осетии есть село Гули, поселение с таким же наимено­ванием имеется в верховьях реки Ассы (Ингушетия), в Хевсуретии (Грузинская ССР) также имеется село Гули, как и в Дагестане. Или другой пример. Вблизи города Владикавказа имеется селение Балта, но есть Балта — центр одного из районов Одесской области, есть Балта и в Таш­кентской области, так же как и Балта в Грузии.

Интересны и явления другого порядка. Так, осетин­ские селения Заманкул, Зилга, Ольгинское ингуши на родном языке знают только как Берда-Юрт, Толста-Орт, Х1ири-Утрашка.

Давно известно, что племена и народы давали сосе­дям другие — свои наименования, и знали их не под име­нем, каким племя или народ себя именовал. Такое же явление имело место и в топонимике. Не зря же Ф. Эн­гельс указывал, что «…часто бывало, что племя получало от соседних племен имя, отличное от того, которым оно называло себя само» (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1973. С. 99).

В 1947 г. проф. Л. П. Семенов опубликовал неболь­шую брошюру под названием «Из истории города Дзау­джикау». Ее автор полагал, что современное название города Дзауджикау (т. е. поселок Дзауга) «восходит к традиционному названию, происходящему от наимено­вания существовавшего в том месте до возникновения крепости осетинского поселка» (Семенов Л. П. Из про­шлого Дзауджикау. Дзауджикау, 1947. С. 55). Свое предположение автор обосновывает ссылкой на приведенный выше довод Б. В. Скитского, ставшего как бы «исто­рическим источником». Там же Л. П. Семенов отмеча­ет, что «крепость Владикавказ была снабжена 12 пушка­ми» и в подтверждение этого сообщения адресуется к авторитетному источнику — труду академика П. Г. Буткова.

Заглянем в «святцы» и узнаем, что же в действитель­ности писал академик Бутков на странице, указанной Л. Семеновым. Еще за 80 лет до упомянутой работы Л. Се­менова П. Г. Бутков вполне определенно и ясно писал: «Для связи Кавказской линии с Грузией в 1784 г. по­строена крепость отрядом войск у Терека, при входе в ущелье гор, при ингушевской деревне Зауре и названа Владикавказом» (Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг. СПб., 1869. Ч. 2. С. 131, 165). Тут же, вслед за этими словами, Бутков сооб­щает, что крепость снабжена 12 пушками и т. д.

Опустив начало цитаты, Л. П. Семенов нашел воз­можным сообщить только о 12 пушках. Комментарии, как говорится, излишни. Выдвинув свою версию по рас­сматриваемому вопросу, и Скитский, и Семенов пренеб­регли важным историческим источником и не пыта­лись его опровергнуть. При этом Л. П. Семенов «забыл» и о том, что в исследовании «Археологические и этногра­фические разыскания в Ингушетии в 1930-1932 гг.» он писал, что «в 1784 г. близ ингушского аула Заурова зало­жена Владикавказская крепость».

По-своему, своеобразно трактует затронутый вопрос и доктор исторических наук, профессор А. X. Магоме­тов. «Принято считать, что осетинские поселения на пло­скости стали возникать лишь после окончательного при­соединения Осетии к России. Но при этом упускается из виду,- пишет Магометов,- что некоторые из осетин­ских поселений на плоскости у предгорьев появились задолго до этого. В Восточной Осетии одним из первых таких поселений явилось «село Дзауга (Дзоауджи хьоау)»; в некоторых источниках оно называлось «село Заура». Оно находилось на месте современного гор. Орджони­кидзе (в его юго-восточной части до возникновения здесь крепости Владикавказ). Как указывают источники, в 1784 г. около этого осетинского аула была основана крепость» (Магометов А. X. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе, 1968. С. 285). Не указывая источника, конечно, в уме имея в виду приведенное выше высказы­вание Буткова П. Г., Магометов посчитал необходимым сообщить читателям, когда осетины покинули крепость и возвратились в горы (Там же. С. 236). Оставляя в стороне, как ничего не объясняющее в затронутом вопросе суждения А. X. Магометова, напомним, однако, что по его же исследованию, до конца XVIII века осетины были лишены возможности расселяться на Владикавказской равнине, но не будем здесь за автора сводить концы с концами (См. Магометов А. X. Указ. соч. С. 85).

В 1972 г. издательство «Ир» выпустило книгу «Очер­ки истории гор. Орджоникидзе (Владикавказа)», авторами которой являются Л. П. Семенов (умер в 1959), А. А. Тедтоев, Г. И. Кусов. О месте и времени основания крепости Владикавказа в ней повторяется версия Л. Семенова, изло­женная в брошюре, упомянутой выше, дополненная таки­ми сведениями: «По свидетельству путешественника Штедера, в Заурове жили и ингуши, и осетины, но последних было больше. Штедер посетил эти места в 1781 г.» (Семе­нов Л. Н., Тедтоев А. А., Кусов Г. И. Орджоникидзе -Владикавказ. Очерки истории гор. Орджоникидзе. Орд­жоникидзе, 1972. С. 8).

Но авторы выдали сами себя; Штедер посетил эти места еще до основания крепости Владикавказ, поэтому не мог свидетельствовать о таком событии, а приписыва­емая фраза принадлежит Клапроту, путешествовавшему по Кавказу значительно позже, и она относится уже со­всем к «другой опере».

Профессор Г. Кокиев правильно указывал, что Ште­дер не упоминал в своем дневнике Владикавказа, так как последний основан позже и Штедер не мог в нем быть. «Осетинских поселений на предгорной равнине не было. Штедер это отметил, — пишет Г. Кокиев, — с исторической точностью». (Кокиев Г. Осетины во второй половине XVIII века по наблюдениям путешественника Штедера. Орджоникидзе, 1940. С. 5-8).

К слову сказать, академик И. А. Гюльденштедт, как и Л. Л. Штедер, писал о зауровцах и Заурове, как, о кистинцах-ингушах, ингушском поселении.

Выше приведены почти все основные гипотезы, вы­сказанные за последние десятилетия по рассматрива­емому вопросу, и они вызывают только недоумение своей необоснованностью, субъективными доводами, служащи­ми для подтверждения шатких, конъюнктурных сужде­ний их авторов.

Именно поэтому, видимо, А. Б. Русанов в книге «Меж­ду Ардоном и Тереком» вопрошает: «Разве не интерес­но заняться поисками местоположения аула Заур?» Ав­тор в то же время считает, что крепость Владикавказ основана в 1803 г. (Русанов А. Б. Между Ардоном и Тереком. Орджоникидзе, 1968. С. 12).

На самом деле, как нам думается, вопрос требует сво­его решения, и, конечно, подтверждения компетентными историческими источниками. Сам факт того, что целый ряд научных работников занимались этой темой, говорит о том, что, наконец, важно установить все-таки место и время основания крепости Владикавказ.

Владикавказ как крепость с момента основания, по мнению историка прошлого столетия П. К. Зубова, был «самым важным на всей Кавказской линии» (Зубов П. К. Картина Кавказского края, принадлежащего России, к сопредельных оному земель в историческом, статисти­ческом, этнографическом и торговом отношении. СПб., 1835. Ч. 2. С. 19). Позже гор. Владикавказ стал важней­шим военным, экономическим и культурным центром всей Терской области и узловым звеном, связывающим центральные районы страны с Закавказьем.

Трудно переоценить роль и значение города в укреп­лении связей горцев с русским народом, в их экономи­ческой и культурной жизни. В годы революции, станов­ления и утверждения Советской власти в крае Влади­кавказ был одним из важных центров, цементировавших союз русского рабочего класса и горского крестьянства.

За годы Советской власти город неузнаваемо изме­нился, превратился в крупный промышленный и куль­турный центр.

Большая тема социально-экономического развития го­рода выходит за рамки нашей задачи. Интересующихся этой темой отсылаем к имеющимся трудам и, в частности, исследованиям В. И. Лариной: «Социально-экономическое развитие города Владикавказа во второй половине XIX века и его влияние на окружающее его население» и «Очерк истории городов Северной Осетии (XVIII-XIX века)».

Наша же цель рассмотреть исторические предпосыл­ки и данные определившие, конкретизирующие место основания Владикавказа у входа в Дарьяльское ущелье.

В период усиления сношений Московского царства с районами Северного Кавказа и Закавказьем одним из труднейших вопросов являлся вопрос осуществления путей таких связей. В XVI веке уже считался наиболее удобным водный путь по рекам: Москва, Ока, Волго-Каспийское побережье.

Сухопутная дорога в ту эпоху пролегала через Вла­димир, Саратов и дальше — по западному берегу Волги и побережью Каспия до низовьев Терека. Посольства, направлявшиеся из стольного гор. Москвы на Кавказ, из Астрахани на Терек, чаще следовали сухим путем, дви­жение по которому было «лутче и бережнее». Продви­жение по сухому пути осуществлялось быстрее, чем по водному. От Терского городка дальнейший путь посольств, как правило, пролегал от устья Сунжи по ее долине до реки Камбилеевки, где их берега наиболее близко подходили к восточному берегу Терека. Перейдя здесь бурную реку, дальше следовали к древнему Дарьяльскому проходу или до долине Армхи, через Архотский перевал, в долины Грузии (Патканов Н. Э. Экономические и политические разведки Московского государства в XVII веке на Северном Кавказе. Тифлис, 1932. С. 29).

Наглядно этот путь легче представить по статейному списку посольства во главе с князем Звенигородским и дьяком Торхом Антоновым, относящемуся к 1589-1591 гг.

От устья Сунжи посольство Звенигородского двига­лось через «Горячий колодезь» (Горячеводская.- Ш.Д.), далее по долине Сунжи до ближайшего подхода к во­сточному берегу Терека. Перейдя последний, следовали до «Ларсова кабака», под «Шат-горою» (гора Казбек.-Ш. Д.), затем по Дарьяльскому проходу до реки «Лозани» — Алазань (Белокуров С. А. Сношения России с Кав­казом. М.,1889. Вып. 1. С. 136-152). На преодоление пути от устья Сунжи до реки Алазань посольству пона­добился почти целый месяц, что само по себе говорит о тех трудностях, которые приходилось здесь преодолевать.

Приведенным маршрутом, как наиболее доступным и безопасным, пользовались до середины XVIII века. По­сле основания крепости Моздок (1763) сношения с За­кавказьем осуществлялись от Моздока по правобережью Терека и далее через Малую Кабарду, почти по прямой линии, пересекая Терский и Сунженский хребты с выхо­дом к Дарьялу.

Древний Дарьяльский проход был известен уже Стра-бону. В эпоху поздней бронзы и раннего железного века долина верхнего течения Терека была довольно густо за­селена. Археологи установили, что здесь обитали носите­ли прославленной Кобанской культуры уже в самом на­чале первого тысячелетия до н. э. (Крупнов Е. И. Древ­няя история Северного Кавказа. М., 1960. С. 81 и др.).

Советские археологи, историки, на основании добыто­го здесь богатого археологического материала доказали, что создателями Кобанской культуры по своим этничес­ким и языковым данным являлись представители автохтонно-кавказской среды, или говоря иначе, аборигены Кавказа.

Как установлено исследователями, и, в частности, B. Н. Гамрекели, в верховьях Терека, по его берегам, оби­тали вайнахоязычные аборигены. Важным доказатель­ством такого факта являются сохранившиеся поныне то­понимы, немые свидетели минувших эпох. Так, на севе­ро-восточных отрогах Казбека, этого символа Кавказа, гидронимы и топонимы: Арчхи, Чачхи, Кабахи, Арч-Корт, Волгаш (Первый и Второй), Барт-Корт, Дзагеборз — у самых истоков Терека и др. объясняется только через ин­гушский язык.

«Широко признанным является в среде кавказове­дов, — пишет В. Н. Гамрекели, — что ущелье Терека в далеком прошлом было занято вайнахоязычным насе­лением, позже смененное грузиноязычным населением». (Гамрекели В. Н. Двалы и Двалетия. Тбилиси, 1961.C.  135).

О том, что в XVIII веке ингуши еще обитали и на левом берегу Терека, свидетельствовали Клапрот (См.: Осетины глазами русских и иностранных путеществен-ников. Орджоникидзе, 1967. С. 52), осетинский просве­титель М. Туганов (Туганов М. Хранилища горской ста­рины. Горская правда. 1923. 16 нояб.) и другие.

В первой половине XVIII века, когда складывались более оживленные, интенсивные русско-кавказские свя­зи, Российское правительство обратило пристальное вни­мание на верховья Терека, на район древнего прохода через исполинский хребет. Дарьял имел большое важ­ное стратегическое значение, именно поэтому царское правительство в первую очередь занялось христианиза­цией — идеологической обработкой осетин и ингушей. Оно в первую очередь направило свои взоры на ингушей и осетин, как «к российской стороне приверженных». (ЦГВИА, ф.349, д.1449, л.1, 2).

В 1744 г. была учреждена духовная комиссия во гла­ве с архимандритом Пахомием для пропаганды «слова Божия» и «крещения осетин и ингушей». (Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг. СПб., 1869. 4.1. С. 515). Одновременно уделяется вни­мание всестороннему изучению Кавказа и его обитате­лей. Во второй половине XVIII века значительный вклад в изучение различных районов Кавказа внесли Вахушти Багратиони, Семен Вонявин, И. Гюдьденштедт и Л. Штедер, оставившие ценные материалы по исследованию цен­трального района Предкавказья.

В центре рассматриваемой темы определенный интерес представляют сведения о поселениях и обитателях верховьев Терека в XVIII веке. Одно из первых упомина­ний о таких поселениях и их картографирование при­надлежит историку средневековой Грузии Вахушти Баг­ратиони, оставившему для потомков серию географиче­ских карт Грузии и сопредельных стран. Вахушти хорошо знал историю, этнографию и хозяйственную жизнь се­верных соседей Грузии; когда же он вынужден был эмиг­рировать в Россию, его путь пролегал через Предкавка­зье. Ценные сведения имеются в трудах Вахушти об Осе­тии и осетинах, кистах-ингушах, Ингушетии и т. д.

На одну из карт, составленных Вахушти, нанесены топонимы: Джариехи, как войсковое место; Чими — уро­чище с башнями; Лазури; Хетадзе и др. В. Джариехи не трудно распознать современный Джейрах; Лазури, ле­жащий выше «Чими» — Чми, несомненно,- современ­ный Ларе (инг. — Лорса-Юрт.- Ш. Д.); а что же подразу­мевал Вахушти под крупным населенным пунктом «Хетадзе», расположенном на правом берегу Терека, ниже перечисленных топонимов?

«Хетадзе» в грузинской транскрипции — это посе­ление, село Хеты; «Хетадзе» — «сын Хеты» (Царевич Вахушти. География Грузии. ЗКОРГО. Тифлис, 1904. Кн. 25. Вып.5. С. 144, 151). По ингушским преданиям, подтверждающимся письменными источниками, в рай­оне, где позже была основана Владикавказская крепость, существовало село ГIета-Юрт, вернее, старшиной села был ГIета. Его роду принадлежала и единственная башня в этом селе (Генко А. Из культурного прошлого ингу­шей. 8KB АН СССР. Л., 1930. Т. 5. С. 695).

Грузинское «Хета» («Хетадзе»), как нами установле­но,- это то же, что ингушское «ГIета», оба названия одно­го и того же населенного пункта. Высказанное нами мне­ние разделяет и доктор исторических наук В. Н. Гамрекели, знаток творчества Вахушти. (Гамрекели В. Н. Письмо от 5 августа 1978).

Интересно отметить и то, что и поныне одна из ветвей большой ингушской фамилии Мальсаговых именуется ГIетагIаза наькъан. Позднее указанное село в историче­ских документах, источниках упоминается под разными наименованиями, в зависимости от имени старшины (старейшины) по существовавшей в ту эпоху традиции: ГIета  Юрт — Заур-Юрт — Темаркъа-Юрт (Хетадзе-ГIета — Заурово — Темурково) (Иногда Заурово путают с аулом Долгиевых, располагавшего­ся примерно в пяти-шести верстах южнее крепости Владикавказ, в районе бывшего спиртзавода. которое упоминается и под именем Малсага-Юрт (Малсаг Уцигович Долгиев). До недавнего времени здесь сохранялись кладбища Долгиевых.).

Аул Заура (Заурово) располагался там, где был уста­новлен памятник А. С. Пушкину, а его жители пользо­вались ключевыми водами (родником), вытекающими из-под холма, на котором позже возвышался атаманский дворец (Далгат Б. Родовой быт чеченцев и ингушей в прошлом. Орджоникидзе — Грозный, 1935, С. 56, 57).

В русских официальных источниках XVI-XVIII и первой половины XIX века названия горских «кабаков» (от кабардинского «къуаже») — аулов, сел нередко меня­лись в зависимости от имени владельца или старшины, главы патронимического поселения.

Источники свидетельствуют о том, что правобережье Терека так же, как и междуречья Терека, Камбилеевки и Сунжи, во второй половине XVIII века были густо засе­лены ингушскими поселениями. В районе верхнего те­чения Сунжи и Камбилеевки побывал в 1781 г. Л. Штедер, отмечавший, в частности, что «на левом берегу Кам­билеевки расположено около 200 фамилий ингушей» (Генко А. Указ. соч. С. 692).

Среди этих поселений наиболее крупными считались Ангушт, Ахки-Юрт и Заурово. Не будем голословны, об­ратимся к трудам исследователей, побывавших здесь и писавших не со вторых рук. Не зря же говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».

В 1767 г. Петербургская Академия Наук приняла обширный план комплексного исследования районов По­волжья, Сибири и Кавказа. Для участия в научных экс­педициях были привлечены известные ученые.

Экспедицию в Восточный Кавказ и побережье Кас­пийского моря возглавил С. Г. Гмелин, впоследствии за­хваченный в плен и погибший в темнице дагестанского феодала — уцмия Кайтагского. На Северный Кавказ и в Грузию отправилась экспедиция во главе с И. А. Гюльденштедтом, проделавшая неоценимую работу в 1770-1773 гг. Сотрудниками и ассистентами Гюльденштедта являлись академические студенты Крашенников, Тарбеев, Соколов и др.

Первоначально, как в своих воспоминаниях писал член тайного общества, привлеченный по делу декабристов, П. А. Муханов, в задачу Гюльдештедта входило «описа­ние земель в географическом отношении, по естествен­ней истории и наблюдение за прохождением Венеры» (Муханов П. А. Воспоминания о Гюльденштедте. «Мос­ковский телеграф». М., 1825, № 21. С. 65, 66).

Прибыв в январе 1770 г. в Кизляр, Гюльденштедт начал свои обширные исследования, далеко выходившие за рамки официального плана. В его трудах описаны хозяйственная жизнь и социальный строй горских наро­дов, имеется значительный обзор по географии и при­родным ископаемым, материалы по этнографии, линг­вистике и другим областям науки.

Гюльденштедту принадлежит и одна из первых по­пыток научной классификации горских, кавказских язы­ков. Определенные сведения в его трудах имеются о Чеч­не, Ингушетии и Осетии, где он побывал несколько раз, пересекая Кавказский хребет (Экспедиции Гюльденштедта при одном из переходов через хребет пришлось пережить драматические дни. В Степан-Цминде (современный поселок Казбеги) дружина тагаурского феодала Ахмета Дударова блокировала ее участников и продолжительное вре­мя они находились в осаде. Прибывшая на место воинская коман­да вызволила Гюльденштедта из неминуемого плена. Однако, что­бы избежать кровопролития, все же пришлось уплатить алдару Дударову откупные — «дань» в размере 30 рублей серебром, сумма, значительная по тем временам).

Побывал ученый в Западной Осетии — Дигоре — и в Кабарде. В Дигории он посетил «Дигори-изад», был в Стур-Дигоре, Караугоме, обнаружил следы недавнего обитания зубров в районе Уруха. Однако Гюльденштедт не зафиксировал по левобережью Терека наличие посе­лений осетин.

Весною 1770 г. Гюльденштедт находился в верховь­ях Сунжи, Камбилеевки и оставил ценные сведения об ингушских поселениях, верованиях, хозяйственной жиз­ни, общественных отношениях и т. д.

Исследователь указал наиболее крупные поселения ингушей, такие как Ангушт, Акин-Юрт (Ахки-Юрт), Шалха, Заурово, Джерахи; упомянул и многие горные поселения ингушей. В предгорной зоне, по свидетельству Гюльденштедта, насчитывалось семь ингушских «дикстритов» — районов.

Вслед за Гюльденштедтом упомянутый район посе­тил Л. Л. Штедер, который, по свидетельству проф. А. Н. Генко, оставил замечательный по точности и об­стоятельности отчет о своем путешествии, опубликован­ный в 1797 г. действительным членом Академии Наук П. С. Палласом.

Занимаясь выполнением поставленной перед ним задачи по изысканию нового пути в Закавказье, Штедер собрал ценные сведения об осетинах и Осетии, не поте­рявшие своего значения и поныне.

Определенное место в его дневнике отведено и ингу­шам. Штедер, один из первых осмотрел и описал древ­ние памятники в Ассинском ущелье. Следуя вверх по Сунже, Назранке, Штедер обследовал верховья Сунжи, Камбилеевки и их притоки. Здесь он фиксирует ингуш­ские поселения Акин-Юрт, Ангушт, Вапи, Заурово и другие поселения, указывает путь в «Большие ингуши». В междуречье Терека и Камбилеевки, по свидетельству Штедера, насчитывалось несколько сот патронимиче­ских поселений ингушей. Упомянул Штедер и о том, что в Голете (Гвилети) живут ингуши (Дневник путеше­ствия из пограничной крепости Моздок во внутренние местности Кавказа, предпринятого в 1781 г. Штедером // Осетины глазами русских и иностранных путешествен­ников. Орджоникидзе, 1967. С. 8, 28, 41, 43).

Л. Штедер, как и И. А. Гюльденштедт, не зафикси­ровал сведений о заселении осетинами левого берега Те­река на пространстве от устья Куртатинского ущелья до Татартупа, т. е. до современного селения Эльхотово. По описанию Штедера, пределы Малой Кабарды доходили до устьев ущелий, в которых были сосредоточены осе­тинские поселения, что документальными данными и архивными материалами подтвердил позже и проф. Г. Кокиев (Кокиев Г. Осетины во второй половине XVIII ве­ка по наблюдениям путешественника Штедера. Орджо­никидзе, 1940. С. 8).

Определенный интерес в свете рассматриваемого воп­роса представляют материалы экспедиции во главе с Семеном Вонявиным. Экспедиция, с задачей изучения горных богатств Осетии, под руководством специалистов горного дела гиттен-фервальтером С. Вонявиным и шихт-мейстером Князевым летом 1768 г. обследовала район, примерно, от верховьев Сунжи до реки Уруха на западе, включая Куртатинское и Алагирское ущелья. Ее участ­ники выявили наличие богатых месторождений цветных металлов в Осетии. Тогда же был составлен примерный план месторождений цветных металлов, а также геогра­фическая карта, включавшая Малую Кабарду, Осетию и Ингушетию (западную). Интересовался Вонявин и воп­росом наличия «унгушевского (ингушского.— III. Д.) же­леза на Кунбелее (Камбилеевке.- Ш. Д.)».

Вместе с отчетом о деятельности экспедиции С. Во­нявин представил и соображения по организации добы­чи и переработки руды. В этих планах Вонявин предла­гал переселить осетин из горных ущелий на плоскость и, в частности, одним из таких мест указал район ме­жду рекой Ардоном и Фиагдоном, Фиагдоном и Гизель-доном, а ингушей — между Гизельдоном и Тереком, по левую сторону, «близ первых стен гор» (Известия СО НИИ. Орджоникидзе, 1940. Т. 9. С. 219; Блиев М. М. Русско-осетинские отношения. Орджоникидзе,1970. С. 204).

Так, Вонявин почти на 100 лет раньше предсказал место основания сел. Гизель (По преданиям большой ингушской фамилии Оздоевых, на ГазалтIе (на реке Гизельдоне.- Ш. Д.) у современного сел. Гизель жили их предки. ГазалтIе, видимо, как сообщал Клапрот, покину­тый, как и Валташ (Балта.- Ш. Д.) ингушами, был занят сперва кабардинцами, потом — осетинами) в 7 верстах западнее Вла­дикавказа, возникшего на левобережье Терека, будущего ближайшего и одного из первых осетинских поселений к западу от Владикавказа.

Знаток прошлого родного края А. Цаллагов посвя­тил специальную статью вопросу возникновения родно­го села Гизель, или Кизилка, опубликованную в конце прошлого столетия (Цаллагов А. Селение Гизель, или Кизилка Владикавказского округа Терской области // СМОМПК. Тифлис, 1892. Вып. 16.).

Из материалов, собранных и опубликованных Цаллаговым, явствует, что в 1825-1830 гг. несколько тагаурских алдар (феодалов) переселились из Тагаурского Ущелья, основали несколько хуторов, получивших на­именования: Мамсуров аул — Мансуровский, Кануков аул -Кануковский, Асланджери аул — Кундуховский, аул Алдатовский и Тегов аул.

Все указанные хутора в 1858 г. по распоряжению правительственных органов были объединены под общим названием в селение Гизель.

По свидетельству того же Цаллагова, в окрестностях Гизеля еще в его время сохранялись кабардинские клад­бища (Цаллагов А. Указ. соч. С. 1, 2). Переведенный в 1829 г. из сибирской ссылки на Кавказ декабрист В. Толстой, в середине прошлого столетия занимался ис­следованием Осетии. В своих записках он, в частности, писал, что «вся долина Терека от Редантского поста до станицы Екатериноградской принадлежала кабардинцам, которые не иначе выпускали осетин из гор, как взимая с них знатную дань» (Толстой В. С. Вестник русского географического общества. СПб.1854. Ч. 11. С. 3).

Названия целого ряда осетинских селений, в том чис­ле и таких крупных, как Эльхотово, Заманкул, Гизель и др., при помощи осетинского языка не поддаются объяс­нению. Время же основания абсолютного большинства осетинских поселений хорошо документируется, так как они в основном возникли не ранее 20-40 гг. XIX века по регламентации царского правительства. Так, сел. Заман­кул было основано в 1833 г., Эльхотово — в 1837 г., Батакаюрт — в 1844 г., Тулатово (совр. Беслан) — в 1847 г., Магометанское (Чикола) — в 1852 г., Дарг-Кох — в 1864 г., Зилга — в 1855 г. Основание села Эльхотова связано с переносом начальной части Военно-Грузинской дороги на левый берег Терека по маршруту Моздок-Татартуп (Эль­хотово) и далее на юг. В Центральном госархиве СО АССР имеется по этому вопросу объемистое дело. (ЦГА СО АССР, ф. 233, оп.2,д.1).

Ничего необъяснимого в том, что по левобережью Те­река от устья Куртатинского ущелья до Татартупа осе­тинских поселений до конца XVIII века в предгорье не было, нет. Выше уже приводились неопровержимые сви­детельства.

В1810 г. официальным актом, видимо, не случайно, была определена западная граница расселения ингушей по восточному берегу Терека от Дарьяла до Черкесских гор (Терский хребет.- Ш. Д.). (АКАК. Тифлис, 1870. Т. 4. Док. 1383).

В разные исторические эпохи границы этносов смеща­лись. Кстати, уместно здесь вспомнить, что до XIV века в современной Кабарде не было кабардинцев (Сборник ста­тей по истории Кабарда. Вып. 3. Нальчик, 1954. С. 228, 229). Л. П. Семенов, А. А. Тедтоев, Г. Кусов и некоторые другие, для обоснования своих суждений о времени и месте основания крепости Владикавказ, ссылаются на труды академика П. Г. Буткова, приводя, как уже ука­зывалось выше, вырванные из контекста слова, вуали­руя таким путем вносимые искажения в то, что на са­мом деле ясно и четко писал Бутков в приведенной нами цитате, которой доказывается бесспорность основания крепости у ингушского аула Заурово (Бутков П. Г. Ма­териалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг. СПб., 1869. 4.2. С. 131, 165). Свою мысль академик Бут­ков высказал четко и ясно, не оставляя сомнения для кривотолков.

Сведения для своих научных трудов он черпал из исторических архивов. Еще будучи молодым офицером, он принимал участие в известном Персидском походе Зубова, был инспекторским адъюнктом, а затем прави­телем канцелярии у первого командующего войсками на Кавказской линии генерала Кноринга, где через его руки проходили почти все документы, позже ставшие историческими. П. Г. Бутков участвовал в военной экс­педиции против тагаурских алдар, бесчинствовавших на Военно-Грузинской дороге, был свидетелем и непосред­ственным участником многих событий на Кавказе. Тру­дами и богатым архивом П. Г. Буткова и поныне пользу­ются все интересующееся историей Кавказа.

В начале XIX века Грузия была присоединена к Рос­сии. В этот период начинаются интенсивные работы по обустройству дороги, названной Военно-Грузинской, кре­пости Владикавказ, строительство целого ряда опорных пунктов и прикрывающих ее укрепления.

Первая трасса, связывавшая район среднего течения Терека с Закавказьем, начиналась от станицы Екатери­ноградской, ставшей резиденцией первого Кавказского губернатора П. С. Потемкина. Вспомним, что в «Путеше­ствии в Арзрум» А. С. Пушкин писал: «С Екатеринограда начинается военная Грузинская дорога; почтовый тракт прекращается». От арки с символической надписью «Во­рота в Грузию», сооруженной в Екатериноградской, доро­га через Моздок, после переправы на правый берег Терека, шла почти по прямой линии на юг, западнее современной автомагистрали Моздок-Орджоникидзе.

В 1783 г. на противоположном от крепости Моздок берегу Терека основывается укрепление Александровское (Кабардинское. Здесь и далее в скобках указаны поздние названия тех же укреплений.- Ш. Д.). Позже здесь возникло селение князей Бековичей-Черкасских, куда ими были переселены подвластные им кумыки (ныне сел. Красный Кизляр), Далее на юг сооружаются укрепления: Константиновское (у современного сел. Пседах), Григориополисское (Владимирское) у Ботакьа Юрта, Елизаветинское (Кумбелейское), западнее кургана Эльбердборз, что у сел. Долаково. В районе Татартупа в тот же период основывается укрепление Потемкинское (Минаретское) (Казбек Н. Г. Военно-статистическое описа­ние Терской области. Тифлис, 1888. Ч. 2. С. 32).

Одновременно строилась дорога, получившая у мест­ного ингушского населения название «Эрси никъ» -«Русская дорога» — начальная часть Военно-Грузинской дороги. От аула Заурово до Замка Тамары дорога проле­гала по правому берегу Терека. Подчеркивая уже проде­ланную работу по обустройству трассы, историк писал: «Дорога в Грузию шла по ингушской земле, сия дорога проложена через Ингуш, против прежней наиспособнейшая и кратчайшая, яко же в расстоянии онная по уез­дам состоит обыкновенной езды от Моздока до Ингуш один день» (Известия СОНИИ. Орджоникидзе, 1942. С. 9, 98).

В Заурове, одном из узловых пунктов сообщения с Грузией, в период ведения переговоров с Ираклием II не раз встречались Бурнашев и Потемкин, руководившие строительством дороги и возведением укреплений.

Так, командующий Кавказским корпусом П, С. По­темкин 7 сентября 1783 г. осматривал участок пути от Заурова до Дарьяла и проехал по ней в карете, запряжен­ной 8 конями.

Дорога сооружалась крайне тяжелым трудом рус­ских солдат с привлечением горцев близлежащих аулов. К слову сказать, именно по указанной трассе от Моздока до Владикавказа проехал А. С. Грибоедов, следовавший через Тифлис в Персию с дипломатической миссией, о чем оставил интересные путевые заметки (Грибоедов А. С. Путевые заметки. Соч. М.; Л., 1959. С. 390, 391).

В связи со сказанным, нельзя, на наш взгляд, не оста­новиться на источнике, не использованном Б. Скитским, Л. Семеновым, Б. Калоевым, А. Тедтоевым и Г. Кусовым или им неизвестном. Мы имеем в виду материалы, опуб­ликованные упомянутым выше С. Д. Бурнашевым.

Полковник С. Бурнашев в период ведения перегово­ров России с Грузией состоял комиссионером при гене­рал-поручике П. С. Потемкине, был доверенным лицом Екатерины II в сношениях с царем Кахетии и Карталинии Ираклием II и царем Имеретинским Соломоном I.

Высокообразованный для своего времени Бурнашев хорошо изучил обстановку в крае, где он служил с 1783 г. по октябрь 1787 г. Ему же было поручено историко-географическое описание Грузии, Имеретии и сопредель­ных народов, а также составление обстоятельной карты, что и было им выполнено.

Составленная Бурнашевым специальная маршрутная карта или изображение на карте местоположение доро­ги от Моздока до Тифлиса, а также генеральная карта грузинских царств с «облегающими их областями и на­родами, обитавшими в кавказских горах», выполненная и изданная в 1794 г., служила долгое время для руковод­ства всем тем, кто был связан и интересовался делами Кавказа (По мнению В. К. Гарданова, в 1704 г. П. Потемкин составил «Краткое описание о кабардинских народах» и этот труд еще при жизни его без указания имени автора, был издан в 1794 г. С. Д. Бур­нашевым. «Краткое описание о кабардинских народах, составлен­ное в 1784 г. генерал-поручиком Павлом Потемкиным» опублико­ван в сборнике документов «Кабардино-русские отношения в XVI— XVIII веках. (М., 1957. Т. 2. С. 364), где указывается, что оно опубликовано в 1794 г. Бурнашевым. Об этом же описании упо­минается в «Новых материалах для жизнеописания и деятельнос­ти С. Д. Бурнашева, бывшего в Грузии с 1783 по 1787». Официаль­ный историк царизма Н. Дубровин указывал, что Г. А. Потемкин поручил П. С. Потемкину «войти в точные сведения о народах Боль­шой и Малой Кабарды», а Бурнашев должен осмотреть границы, составить карту и описание Грузии и Имеретии и определить наи­более важные пункты в строительном отношении для строитель­ства ряда укреплений». (Дубровин Н. Братья Потемкины // Русский вестник. СПб., 1878. Т. 138, № 11, 12. С. 7,12). В данном слу­чае для рассматриваемой темы не имеет значения вопрос, кто является автором «Описания кабардинских народов», где имеют­ся сведения о чеченцах, ингушах, осетинах и др. горцах. В том и другом случае выясняется, что Бурнашев не раз бывал в ингуш­ском ауле Заурове, он же является и составителем карт) (Бурнашев С. Д. Описание горских народов. Курск, 1797. С. 54).

Свидетель и очевидец событий, принимавший в них непосредственное участие, С. Бурнашев не только указал, что в мае 1784 г. у ингушской деревни Заурово была ос­нована крепость, получившая громкое название Влади­кавказ, но, как бы в назидание потомству, чтобы впо­следствии не спутали, при нанесении на карту условного знака, обозначающего крепость Владикавказ, он прири­совал вплотную к этому знаку треугольник, снабдив такими словами: «Заурово-ингуши», тем самым исключив кривотолки насчет места основания Владикавказа.

Один из первых компетентных историков Владикав­каза А. В. Ракович, чей труд в дореволюционное время выдержал за короткое время два издания и которого Г. Кусов считает человеком прогрессивных взглядов и добросовестным краеведом-исследователем, вполне соли­дарен с положением по затронутому вопросу, выдвину­тым в трудах Гюльденштедта, Штедера, Бурнашева и Буткова.

Перу Раковича принадлежит краткое описание гор­цев: кабардинцев, осетин, ингушей и др. Об ингушах, в частности, он писал, что деревня их «Заур и Джерах считались за главные и служили сборными местами двух различных обществ и вместе с приписанными к ним де­ревнями заключали в себе около 500 дворов. По имени главных деревень кистов (ингушей.- Ш. Д.), русские на­зывали их Зауровцами и Джераховцами» (Ракович А. В. Прошлое Владикавказа. Изд. 2. Владикавказ, 1911. С. 3).

Далее автор дает краткое описание общественной и хозяйственной жизни ингушей, их верований, числен­ности, поселений и другие этнографические сведения. Указал Ракович и на притеснения ингушей кабардин­скими феодалами и о борьбе их с последними. Ракович упоминает о неоднократных просьбах ингушей к рус­скому правительству о постройке крепости на их земле, под защитой которой они могли бы мирно заниматься земледельческим трудом.

«Ингуши считались у русских за добрых и кротких людей… они исключительно занимались скотоводством и землепашеством, — отмечал Ракович, — просьба ингушей была, наконец, исполнена и на том месте, где стояло селе­ние Заур, была воздвигнута русскими сильная Владикав­казская крепость». (Ракович А. В. Указ. соч. С. 5).

Потеряв чувство меры и вопреки приведенным историческим свидетельствам, Г. Кусов без смущения утверж­дает, что «основание крепости произошло не без иници­ативы осетинского народа. Известно, что еще в 1782 г. осетины и карабулаки (Карабулаки  (орстхой) — одно из ингушских племен) настоятельно просили постро­ить крепость у Татартупа. Но крепость построили у ста­рого осетинского аула Заурово» (Кусов Г. Поиски крае­веда. Орджоникидзе, 1975. С. 22).

В следующем, 1783 г., о чем Г. Кусов умолчал, удов­летворяя просьбу осетин и карабулаков, у Татартупа, вбли­зи современного сел. Эльхотово, было основано укрепле­ние Потемкинское (Минаретское), упомянутое А. С. Пуш­киным в «Путешествии в Арзрум».

Как видно, у автора концы не сходятся с концами; бездоказательное версификаторство Г. Кусова, о котором уже говорилось, полностью и убедительно, на наш взгляд, опровергается историческими первоисточниками.

Никем не опровергнутые сведения, оставленные Гюльденштедтом, Штедером, Бурнашевым, де Медемом, Бутковым и Раковичем об урочище-ауле Заурово-Заур и месте основания крепости Владикавказ, так же как и сведения о прошлом Владикавказа, возникшем у этого аула, не счи­тая публикаций в периодической печати, можно почерп­нуть и в следующих источниках:

1.  Центральный государственный исторический ар­хив древних актов. Ф. 192, оп. 1, раздел «Карты Кавка­за», № 12.

2. ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 321, ч. 4, л. 2.

3.  Ейхфелъд И. Кавказская дорога // Отечественные записки. СПб., Кн. 14. Ч. 6. 1821.

4.  Броневский С. Новейшие географические и исто­рические известия о Кавказе. М., 1823. Т. 2.

5.  Грабовскии Н. Ф. Ингуши (их жизнь и обычаи) // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1876. Вып. 9.

6.  Акты Кавказской Археографической комиссии. Т. 11.

7.  Сборник сведений о Терской области. Владикав­каз, 1878.

8. Казбек Н. Г. Военно-статистическое описание Тер­ской области. Тифлис, 1888. Ч. 2.

9.  Кривенко В. С. (составитель). Очерки Кавказа. СПб., 1893. Т. 2.

10.  Кривенко В. С. Боевое прошлое Северного Кавка­за // Кавказский вестник. № 2. Тифлис, 1900. Отд. 9.

11. Вейденбаум. Кавказские этюды. Исследования и заметки. Тифлис, 1901.

12. Терский календарь на 1905 г. Владикавказ, 1905.

13.  Далгат Б. Родовой строй чеченцев и ингушей. Орджоникидзе — Грозный, 1935.

14.  Щеблыкин И. П. Путеводитель по Ингушской автономной области. Владикавказ, 1929.

Такой перечень источников можно продолжить, од­нако, мы остановимся еще только на трудах Клапрота, которого отдельные исследователи в затронутом вопросе неверно толкуют, явно искажая истину. Так. ссылаясь на последнего, Г. Кусов пишет, что Саурово-Заурово было осетинским селением.

В трудах Клапрота имеются сведения, представляю­щие определенный интерес о быте, нравах, обычаях, язы­ке, географии и общественном строе горцев Северного Кавказа. Путешествовавший по Кавказу в 1807-1808 гг., Клапрот, помимо собственных наблюдений, использовал материалы Гюльденштедта и других предшественников-исследователей Кавказа.

В его трудах Осетии отведено значительное место. В лингвистике, языкознании автор искал связь между немецким и осетинским языками, используя при этом явно некомпетентных переводчиков.

Клапрот посетил Дарьяльское ущелье спустя почти четверть века после основания Владикавказской крепо­сти, а за это время на Северном Кавказе произошел ряд важных событий, о чем историку рассматриваемой темы нельзя забывать.

В 1785 г. на Восточном Кавказе началось антифео­дальное и антиколониальное движение горцев во главе с Ушурмой, уроженцем сел. Алды (Чечня), вошедшего в историю под именем шейха Мансура.

В этом движении приняли участие чеченцы, кумы­ки, часть горцев Дагестана, кабардинцы, адыгейские племена. Однако ни ингуши, ни осетины, по существу, участия в нем не приняли.

В самом начале движения горского крестьянства кре­пость Владикавказ, так же как и прикрывавшие ее укреп­ления, по приказу военного командования были уничто­жены, а их гарнизоны и военное снаряжение эвакуировано за Терек, за кордонную линию (Вейденбаум Е. Пу­теводитель по Кавказу. Тифлис, 1888. С. 225).

В 1803-1804 гг., после подавления упомянутого вос­стания, начались работы по восстановлению Владикав­казской крепости и других укреплений почти на тех же местах, где они ранее были сооружены  но с новыми на­званиями (уже поминавшимися в скобках).

В 1807 г. Клапрот, следуя по Дарьяльскому ущелью, во время стоянки в Балте записал в дневнике: «Через 4 версты у нас налево оказалось ингушское селение Сауква (речь идет о выезде из Владикавказской крепости.-Ш. Д.), которое русские называют теперь Саурово. Оно расположено на крутом берегу Терека, примерно в 2 вер­стах ниже предгорий… В Саурове живут ингуши вместе с осетинскими беглецами… почти все в деревянных до­мах, так что это селение можно считать настолько осе­тинским, насколько ингушским» (Осетины глазами рус­ских и иностранных путешественников. Орджоники­дзе, 1967. С. 117).

Совершенно ясно, что речь идет о Заурове, название которого искажено в записи автора на немецком языке, а также о численности его населения ко времени посе­щения Клапротом крепости, записанных со слов неком­петентного переводчика и никакими источниками не подтвержденных.

Основываясь на этом сообщении Клапрота, отдель­ные авторы и стали делать выводы о том, что Сауква-Саурово (такую транскрипцию дал автор, немец по проис­хождению, со слов переводчика-осетина), основано высе­лившимися из гор тагаурцами (осетинами из Тагаурского ущелья.- Ш. Д.). Созвучно с подобными домыслами и утверждение А. Дз. Цагаевой о том, что «уже в 1784 г. были построены Владикавказское и Камбилеевское укреп­ления, где с казаками поселились и осетины» (Цагаева А. Дз. Топонимика Северной Осетии. Орджоникидзе, 1971. Ч. 1. С. 157).

Б. А. Калоев всерьез пишет, что «к первым равнин­ным поселениям осетин относится и современная Орджоникидзевская осетинская слободка, созданная, по дан­ным академика П. Буткова, в 1782 г. главным образом выходцами из Тагаурского общества» (Калоев Б. А. Осе­тины. М., 1971. С. 64, 66). И далее автор подчеркивает: «Тагаурское общество заняло весь правый берег Терека, свободный от казачьих поселений».

По поводу подобных интерпретаций исторических документов можно сказать, что они не свидетельствуют о верном понимании авторами прочитанного, если исклю­чить прямую, преднамеренную фальсификацию источ­ников.

В самом деле, как могли осетины и казаки посе­литься на жительство во Владикавказской крепости и в укреплении Елизаветинском, когда в продолжительное время в них, кроме военных гарнизонов, никто на жи­тельство не допускался? Как уже выяснено выше, Елизаветинское-Камбилеевское укрепление, о месте нахож­дения которого Цагаева не имеет представления, просу­ществовало недолго, и казаки в его районе никогда не жили, а сел. Зилга, вблизи которого сохранились только воспоминания об укреплении, основано, как известно, в 1855 г.

В рассматриваемую эпоху города и крепости казаче­ством не заселялись, им отводились огромные массивы земли, на которых закладывались станицы, служившие базой формирования казачьих воинских частей.

Каким образом в 1782 г., как пишет Калоев, могла возникнуть Владикавказская осетинская слободка, ког­да еще не было и самого Владикавказа? У Буткова по­добных ляпсусов нет.

Б. Калоеву хорошо известно также, что на правом берегу Терека жили кабардинцы, чеченцы, ингуши, и поэтому его слова о том, что «тагаурцами был занят весь правый берег Терека, свободный от казачьих поселе­ний»,- явный домысел, не имеющий никакой истори­ческой основы.

Городские слободки старого Владикавказа: Курская, Владимирская, Шалдон, Верхнеосетинская и др. — воз­никли к середине прошлого столетия стихийно, хотя на­чало их положили отставные солдаты; к вопросу же об осетинской слободке мы еще вернемся.

Вполне естественно и то, что Клапрот, в момент его пребывания в крае, отметил превышение по численно­сти осетин в ингушском селении Заурове. И не случайно он называет их «беглецами». В Тагаурском обществе Осе­тии феодализм получил наибольший расцвет и кресть­янство бежало от непосильных поборов «своих» алдар в ближайшие ингушские поселения: в Заурово, Джейраховское ущелье и др. Сюда же стекались осетины, спа­савшиеся от неумолимых законов кровной мести. В свою очередь, ингуши укрывались от кровников в чеченских я осетинских селах. Это общеизвестные факты.

Осетины, чеченцы и ингуши веками проживали бок о бок, поддерживали добрососедские отношения, обме­нивались опытом ведения хозяйства, приемами строи­тельного мастерства, производили обмен товарами домаш­него производства, роднились путем брачных союзов, среди них было развито куначество.

Не случайно историк прошлого века обратил внима­ние на подобные тесные связи между соседями. «Грани­цу двух народов составляет здесь Терек,- писал Н. Зейдлиц,- а известно, что реки мало разделяют народы» (Зейдлиц Н. Известия КРГО. Тифлис, 1873. Т. 2. Вып. 4. С. 161).

Версия Г. Кусова о Капкае, Дзауге и Дзауджикау была раскритикована еще за пятьдесят лет до него од­ним из исследователей истории Владикавказа Л. Ильи­ным. «Некоторые полагают, что до постройки этого укреп­ления (Владикавказского.- Ш. Д.) здесь было осетин­ское селение Капкай, но доказательств этому нет. Капкай — тюркское слово, означающее «ворота селения», т. е.,- пишет Ильин,- место, где Терек выходит из уще­лья на плоскость. Кроме того, осетины здесь появились лишь в годы, когда уже строилось укрепление. Очевидно правдоподобнее мнение, что здесь было ингушское селе­ние Заур. Ингуши живут в этом районе с незапамятных времен. Осетины называют Владикавказ Дзауджикау, что означает «селение Дзау или Заур» (Ильин Л. Путе­водитель-справочник. Владикавказ, 1928. С. 6).

…Шли годы, Владикавказ постепенно обрастал сло­бодками. Вокруг крепости первыми возникли слободки, заселенные отставными солдатами, а затем выросли и другие, в которые расселение происходило по разным признакам: ремесленным, религиозным, национальным и т. д. Так, со временем, в местах, где в основном сели­лись мастерские, ремесленники, рабочий люд, возник­ли Курская и Владимирская слободки; религиозная сек­та молокан положила начало Молоканской слободки. Когда аул Заурово был перемещен к юго-западу от крепости, жившие в нем осетины образовали Верхнеосетинскую слободку, а ингуши больше селились на Шалдоне, так называлась речушка, протекавшая в восточной части города.

Закончились военные действия на Восточном Кавказе, В новых мирных условиях интенсивно начала раз­виваться экономика края. Весь ход общественной жиз­ни властно выдвигал новые требования и в I860 г. давно расширивший свои границы и обросший слободками, все еще называвшийся крепостью Владикавказ был преоб­разован в город. В период подготовки к преобразованиям административные и военные власти царизма на Кавказе, как и во всей империи, остались верными основной сущ­ности существовавшего строя: проводили военно-колони­альные методы управления, сочетая с грабежами и наси­лием, с куцыми реформами.

Так, перед преобразованием крепости в город жите­ли аула Заурово, теперь уже носившего название Темурково, располагавшегося в двух верстах юго-западнее Вла­дикавказа, по правому берегу Терека, еще так недавно распахивавшие обширные земли вокруг Владикавказа, были насильно переселены в район речки Назранки. (АКАК. Тифлис, 1870. Т. 4. С. 902; ЦГА СОАССР. Ф. 290, оп. 1, д. 109, л. 74).

Царские власти рассудили, что ингушское поселение у стен самого города не желательно. Такая же судьба по­стигла и Осетинскую слободку. В рапорте от 17 сентября I860 г. командующий войсками полковник Окольничий поставил вопрос о выселении осетин за черту города, мо­тивируя это тем, что «присутствие сказанных осетин во Владикавказе служит причиной разного рода укрыва­тельств, воровства и даже разбоев в городе и около него… что оставление этих осетин близ Владикавказа будет вредно для города» (Материалы по истории осетинского народа. Сборник документов по истории завоевания Осетии рус­ским царизмом. Орджоникидзе, 1942, С. 259, 260). И жители Осетинской слободки были насильственно пе­реселены на левый берег Камбилеевки, напротив ингуш­ского села Мочкьи-Юрт (Базоркино). Новое осетинское поселение получило название Уатарта, ХIири-утрашка по-ингушски, положившее начало будущему крупному селе­нию, позже переименованному в честь великой княгини в Ольгинское.

Горцы, в том числе ингуши и осетины, были, таким образом, признаны «недостойными гражданами» нового города. Недостойными, конечно, во мнении и с позиции колониальных властей царского самодержавия. Полити­ка царизма и здесь, как и всюду, была сильнейшим тор­мозом социального и национального развития горцев.

Известно, что целью всякого научного исследования должна являться задача внесения в науку новых мыслей, идей, обобщений, новых открытий. Если с такой меркой подойти к работе Г. Кусова, на наш взгляд, в ней мало и того, и другого, и третьего. В связи со сказанным, трудно согласиться с теми авторами рецензий, которые поспе­шили расхвалить книгу «Поиски краеведа». Одной из причин, приведших автора, как и некоторых его предше­ственников, к неудачам в вопросе исследования истории возникновения Владикавказа, по нашему убеждению, яв­ляется небрежное отношение к историческим фактам и, по меньшей мере, вольное обращение с первоисточника­ми, подмена принципиального подхода к явлениям ис­тории ложнопатриотическим желанием приписать «сво­ему» народу исключительные заслуги.

Наука должна служить познанию правды, правды объективной, а не конъюнктурной. Исторические иссле­дования прошлого горцев Северного Кавказа должны быть свободны от предвзятых построений. Убежденный ин­тернационалист и подлинный демократ Коста Хетагуров с подкупающей искренностью говорил, что «изу­чение Кавказа для нас, туземцев, должно быть особенно дорого».

Истина, по определению певца свободы и гуманизма Шиллера, ничуть не страдает от того, если кто-либо ее не признает. И этого всем, кто берется за перо во имя того, чтобы открыть новую страницу истории родного края, нельзя забывать.

Шукри Дахкильгов

Сентябрь, 1978 г.

Справка.

С марта 1918 г. Владикавказ стал административным цент­ром Терской Советской республики. Здесь же находился Совнар­ком Терского Народного Совета. В ноябре 1920 г. на съезде пред­ставителей горских народов было принято решение об образова­нии Горской АССР в составе РСФСР.

20 февраля 1921 г. декретом ВЦИК была провозглашена Гор­ская АССР с центром в гор. Владикавказе, в составе национальных округов: Чечня, Ингушетия, Осетия, Кабарда, Балкария и Карачай. Вскоре из состава Горской АССР выделились Кабарда, Балка­рия, Чечня и Карачай. В составе Ингушетии и Осетии Горская АССР просуществовала до 1924 г. Седьмого июля 1924 г. Ингуше­тия и Осетия были преобразованы в самостоятельные автономные области, чьи административные учреждения находились во Вла­дикавказе, сам же город был выделен в самостоятельную админи­стративную единицу республиканского подчинения.

В 1934 г. была образована Чечено-Ингушская автономная об­ласть. По конституции 1936 г. Чечено-Ингушская автономная об­ласть была преобразована в автономную республику со столицей в гор. Грозном, а столицей Северо-Осетинской АССР стал гор. Орджоникидзе.

Гор. Владикавказ переименован в 1931 г. в гор. Орджоникидзе, в 1944 г. — в Дзауджикау, в 1954 г. — снова в гор. Орджоникидзе.