Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Каких-либо упоминаний об общенациональном гражданском митинге ингушей в январе 73-го года и его последствиях в СМИ, а также в специальных исследованиях не было и нет до сих пор. Исключением является лишь упоминание в известной работе А. Некрича: «Движение… 1973 года было самым крупным выступлением ингушей после возвращения. Их выступление еще раз показало, что сделанная и не исправленная до конца ошибка ведет к перманентному возникновению конфликтных ситуаций на национальной почве, самой острой, самой болезненной и зыбкой. Более мелкие каждодневные столкновения, конфликты, недовольство не становятся достоянием гласности и предметом внимания общественности» [11].

Мы не согласны с А. Некричем в том, что сталинский геноцид 1944 года и его последствия (одним из них и стал ингушский митинг 1973 года) названы ошибкой. Это не ошибка, а политика государства в отношении ингушей, истоки которой мы усматриваем задолго до февральской депортации 1944 года.

Непосредственно о самом митинге А. Некрич пишет следующее: «Демонстрации и митинги (множественное число в данном случае – досадная проговорка. – М.Я.) происходили в Грозном в течение нескольких дней. Демонстранты несли (правильнее «принесли» и стояли – М.Я.) портреты Ленина и Брежнева, лозунги с высказываниями вождей об интернационализме и дружбе народов. Митинг продолжался беспрерывно. Один оратор сменял другого. Никаких выступлений антисоветского характера не было. Демонстранты сами организовали патрульную службу, чтобы не допустить беспорядков. По одной из версий, растерявшиеся руководители республики на свой запрос Москве, что им делать, получили ответ мудрый и туманный: “Делайте, что хотите, но ни в коем случае не применяйте силы”.

В Грозный прибыло несколько высокопоставленных лиц во главе с председателем Совета Министров РСФСР Соломенцевым. Дело окончилось тем, что были поданы автобусы, на каждом из них было обозначено название селения. Демонстрантам было предложено отправиться по домам. Им было дано заверение, что они не будут подвергнуты преследованиям. Но несколько сот человек, в основном молодежь, остались. Против них были брошены пожарные команды с брандспойтами и милиционеры с дубинками…» [12].

Считаем, что с самого начала этот беспрецедентный акт гражданского противостояния советской власти, демонстрация общенациональной воли в брежневское безвременье не стал темой обсуждения, оценок и исследований в советской и постсоветской России вследствие самой его причины – до сих пор «болезненной» для верховной власти страны проблемы территориальной дискриминации ингушского народа. Народа, который в борьбе за свои попранные права оказался цивилизованнее и благороднее власти и государства, продолжающих сталинский геноцид и уже 60 лет представляющих ингушей варварской биомассой «крови и почвы».

О том, насколько был высок уровень социальной самоорганизации, дисциплинированности, этнической солидарности и высокой моральной культуры, а также об исключительно легитимных способах в отстаивании своих естественных и исторических прав, говорят документы времени – официальные и неофициальные.

Мы приводим ранее малоизвестные воспоминания очевидцев и участников митинга 1973 года, а также закрытые партийные документы, обнажающие жестокость власти, бросившей всю репрессивную мощь на подавление цивилизованного и легитимного гражданского протеста ингушей, их общенациональной политической воли, беспрецедентной нацеленности на восстановление неотъемлемого суверенного Права Народа на Родину.

***

Из воспоминаний Айны Мартазановой, секретаря партийной организации Назрановской трикотажной фабрики:

«…Вдруг в Назрани пошли слухи. Из ЦК КПСС едет высокая правительственная комиссия для разбора письма и встречи с народом. Люди с радостью передавали эти слухи друг другу, говорили: наконец-то достучались. Ждали высокую комиссию ингуши все – и стар, и млад.

В воскресенье, 15 января, в Назрани, на базаре Хабриев Магомед во всеуслышанье объявил, что говорит по поручению Картоева, Газдиева, Плиева, Базоркина и что все, кому дорог Пригородный район, приглашаются 17 января в Грозный к памятнику Ленину на центральную площадь. Я была очень озадачена услышанным. Думала, что за глашатай, как в средние века, почему не объявить об этом официально через райком КПСС? Закрались в сердце боль и недоумение вместе. Почему… об этом ни словом не обмолвились ни Картоев, ни Газдиев, я же была у них на днях. Позвонила в Грозный к Картоеву – ни он, ни другие не в курсе дела. Позвонила Базоркину, он ничего не знал, первый раз от меня услышал…

В растерянности прошел понедельник. А во вторник, 17 января, ингуши лавиной двинулись в Грозный. Рабочие коллективы, остановив предприятия, устремились в Грозный. Все, ослепленные радостью, ехали на встречу с надеждой на справедливость… На площади уже тысячи и тысячи людей. Обком КПСС и Совет Министров не ожидали такого… Руководство республики не выходило на встречу с народом. Число собравшихся дошло до предела, уже заполнены прилегающие к площади улицы, яблоку негде упасть. А люди прибывают. Только тогда проявили беспокойство руководители республики. Вышли к народу, стали уговаривать расходиться по домам. Народ понял, что его обманули и на этот раз! Из уст руководителей посыпались угрозы за нарушение закона, а нарушения… не было и в помине. Люди молча слушали, понуро опускали головы, смотрели мрачно из-под нахмуренных бровей. Внезапно среди собравшихся появились молодые люди определенного типа, не узнать которых было невозможно, пытались сквернословить, затеять драку. Им быстро скрутили руки и вывели из толпы.

Собравшиеся соорудили самодельную трибуну, и полилась горькая правда и злая, многолетняя обида из уст обездоленных, доведенных до отчаяния (в который раз!) обманутых людей. Выплеск эмоций длился почти трое суток. Не ожидавшее такого поворота дел руководство республики кинулось за помощью к авторитетным среди народа личностям. Ими оказались… Картоев, Газдиев, Базоркин, Плиев… Зная пагубность затеянного руководством республики мероприятия и о последствиях, ожидающих народ, патриоты решились попросить народ разойтись по домам.

Но… Народ уже перестал быть безгласным народом. Авторитеты не добились успеха. Молча, держа в руках лозунги, транспаранты с требованием справедливости, с портретами членов Политбюро, переступая с ноги на ногу, продолжали они стоять на 27-градусном морозе. Пришлось руководству республики доложить в Москву о создавшейся обстановке… “Националисты возмутили народ, собрали на площади многотысячный митинг с антиправительственными лозунгами, нарушают общественный покой, творят бесчинства в центре города”, – так докладывало руководство обстановку в Москву. Никаких нарушений не было, никто не творил бесчинства, не было хулиганских выходок. Народ вел себя очень дисциплинированно. За порядком следили строгие старики… Митингующие разошлись к концу третьих суток, когда объявили, что из Москвы выезжает солидная комиссия. К молодежи, которая мало поверила в эти обещания и не хотела расходиться, применили силу – дубинки, брандспойты с ледяной водой. Куда-то исчезла и военная техника с солдатами, которую вызвало руководство республики. После того как разошлись митингующие, на площади не осталось ни одной щепки, ни клочка бумаги.

Митинг этот обком КПСС и Совет Министров назвали сборищем, антинародным, националистическим, хулиганским, в котором участвовало не более 500-1000 человек, – так им хотелось, но не так это было…» [13].

Из воспоминаний Хадижат Нальгиевой-Точиевой, участницы митинга в г. Грозном 16-19 января 1973 года (в те годы преподавателя Чечено-Ингушского государственного университета):

«…Призывы собраться 16 января на площади в Грозном стали распространяться по всем селам, и уже с 11, 12 января город стал наполняться приезжими с различных концов Ингушетии. Противодействия всем этим слухам и действиям официальная власть не оказывала. Не препятствовала тому, что в Назрани проходили нелегальные митинги, собрания, хождения по домам с вестью явиться в условленный день на площадь Ленина в Грозном. Официальные органы поджидали, затаившись… Народ был в неведении, ему сказали – главное, придите и выскажите свою боль, проблемы, вас выслушают и ответят. Выйдет сам первый секретарь Апряткин. Простой народ и не предполагал провокации со стороны руководства, а члены Оргкомитета приняли желаемое за действительное, поверив обещаниям центра.

Самое страшное, что в этом национальном акте были свои провокаторы. Они провоцировали на антиобщественные акты, погром, беспорядки, подстрекали в людях злобу. У Дорохова даже были свои люди – торговые работники, которые кормились с его руки… Но спровоцировать не удалось: так наши старики очень ответственно и дисциплинированно вели дело. Они дежурили всю ночь у костров, держали молодых в руках.

…Когда на площади собирали делегацию для отправки в обком (это уже была вторая), ко мне на площади подошел Паров Бембулат с земляками из Сурхахов с предложением стать членом делегации. Я не была уверена – смогу ли и что говорить там, то есть это было неожиданно. Я согласилась, и все ждали, когда нас пригласят. На площади в это время были Куштов Ахмед, Костоев Беслан. Они пригласили меня в “Горный родник” (кафе там же, на площади), поддержали и стали очень активно предлагать, что и как говорить. Правда, мне не пришло тогда в голову спросить их: “А почему вы сами не идете? Вы ведь все знаете, к тому же вы мужчины…” Все это я сообразила потом, когда испытала на себе всю “безопасность” этого мероприятия, когда меня затаскали по инстанциям, угрожали арестом и т.д.

…Я пошла, нас в делегации было человек 10-11, в том числе стариков, не особо владеющих красноречием. Из Москвы прибыл некто Демченко, в президиуме сидели Апряткин, Боков и др. Толчком к моему выступлению послужили слова Бокова о том, что на улице стоит толпа, сброд, который надо разогнать. Эти оскорбительные слова о простых людях, которые мерзнут, страдают и хотят только одного – чтобы их защитили от бесчинств, помогли законным путем (они смиренно просили), пробудили во мне негодование, и мое выступление получилось эмоциональным, но и логическим. Я сказала, что это неуважение к своему народу, который, когда вам надо, – “все во имя народа, все для народа!”, а когда нет – быдло, сброд. Я сказала, что ингуши просят лишь соблюдения своих гражданских конституционных прав, которые действуют по всей территории страны, и только Осетия не может или не хочет обеспечить законность – вернуть Пригородный район в состав Чечено-Ингушетии, куда он и входил до выселения. Если республика реабилитирована в 1957 году, восстановлена, то почему не в тех же территориальных пределах?..

Кажется, мое выступление было слишком смелым, бескомпромиссным (молодость!), в нем не звучало просительных ноток, а скорее обличающие… Когда я возвращалась на место, заметила, как старики улыбались мне, хвалили и благодарили…

… От общественных организаций, в том числе и от университета (Чечено-Ингушского государственного университета. – М.Я.), были отобраны дружинники, которые доносили: кто присутствует на площади, кто с кем общается. Это был материал для КГБ. Из наших университетских преподавателей руководили Дж. Гакаев, М. Кодзоев… Русское население города недоверчиво относилось к событиям – никакого сочувствия (как со стороны чеченцев) не было. Было много провокаторов из русских, которые подбивали громить магазины и т.д. Люди сидели на площади в 15-градусный мороз (ночью до 27 градусов. – М.Я.), высказывая мирно свои проблемы. Многие простые чеченцы сочувствовали, приносили горячую еду, чай, забирали к себе отогреться, совершить намаз и т.д.

Провокации в том масштабе, как хотели власти, не получалось. Во-первых, члены делегаций, и той, в которой была я, обратились к народу с призывом разойтись, разъехаться. Требования будут, мол, рассмотрены. После выхода из обкома нашей делегации (по-видимому, этих делегаций-ходоков от народа в обком было несколько. – М.Я.) нас попросили обратиться к людям с призывом разойтись. Ведзижев Муса, Маскуровы (Шахангирей и Гирихан. – М.Я.) сказали людям, что во избежание беспорядков и дурных последствий лучше всем разъехаться, а вопрос будет рассматриваться. Но не все прислушались. В ночь с 18 на 19 января на площадь были подогнаны автобусы-икарусы, подошли войска, пожарные машины, и людям через рубку предложили погружаться в транспорт. В противном случае – будет применена сила. Молодые провокаторы начали кричать, что никто не уйдет, называть предателями уходящих. Многие, кто хотел уйти, остались из-за боязни прослыть предателями. Но старшие поняли бессмысленность стояния, сели в автобусы и уехали. (Странно и трагично, что эта бессмысленность взывания о справедливости к “родной партии” стала очевидной им лишь на площади, на которой, по замыслу опричников этой самой “родной партии”, должна была пролиться ингушская кровь… – М.Я.). Оставшихся (около 200 человек) сначала разгоняли струей воды, а потом дубинками загнали в машины и отвезли в фильтрационный лагерь на несколько суток и завели на них дела. Многие “раскаялись”, их отпустили, другие были взяты под следствие…» [14].

Из воспоминаний участницы митинга Азы Базоркиной:

«В одну из январских пятниц в Назрани и в других селах было объявлено, что 16 января на площади Ленина в Грозном должны собраться ингуши: приезжает член ЦК партии Суслов вручить республике орден и заодно, как обещал Х. Боков, обсудить решение ингушской проблемы.

Январские морозы 1973 года…

В ночь на 16-е число на площади перед Домом правительства собираются старики, мужчины, женщины, молодежь – ингуши. Цветы у памятника Ленину, портреты членов Политбюро. Со всех сторон стекаются люди, желающие узнать о своей судьбе долгожданную правду. Но правительство республики, испуганное людским потоком, дает указание перекрыть все дороги, в том числе и железную. И тогда на пути не останавливающих ход поездов ложатся старики и женщины. Поезд вынужден остановиться. Люди едут в Грозный. Правду никто из правительства говорить с народом не собирается, никто не приехал. Очередной обман. С самодельной трибуны день и ночь льется обида обездоленных людей. Горят костры. Около них греются и не уходят по домам старики, молодежь. Не смолкает боль… Братья-чеченцы приносят горячую еду и во имя Аллаха согревают людей, застывших от холода физического и морального…

Я все трое суток с друзьями до глубокой ночи на площади. Вижу, как рядом со мной пожилой казачок-провокатор после очередного выступления выкрикивает: “Долой советскую власть!”, и сама понять не могу, как он мгновенно очутился на земле в грязи, плотненький гриб-боровичок, насмерть перепуганный. Его кто-то заботливо поднял, одел на голову слетевшую шапку и вывел ласково из толпы…

Провокационные речи так же пресекались, и ораторов стягивали с трибуны. На третьи сутки, уже ночью, объявили, что из Москвы выехала комиссия на места проживания ингушей. Необходимо вернуться к своим домам, чтобы было кому рассказывать всю правду представителям из Москвы. И опять поверил народ. Поданы были к площади автобусы, такси. Стариков с почтением развезли по домам. Сомневающуюся молодежь в автобусы загнали “своеобразно”. Их поливали из брандспойтных шлангов ледяной водой и били резиновыми дубинками. Затем вывезли за город и просто выпустили мокрыми на 20-градусный мороз. На места из Москвы, конечно же, никто не выехал…» [15].

Из воспоминаний участника митинга в Грозном Салмана Маматиева:

«…Словно по боевой команде, в январе 1973 года, в морозные дни 16 и 17 числа, устремились в Грозный из далеких ингушских сел тысячи ингушей. Часть из них добиралась пешком, многие приехали на попутных машинах, кому-то удалось воспользоваться вагонами поездов, идущих через ст. Назрань и ст. Плиево. Люди использовали любой вид железнодорожного транспорта, садились на товарные и на пассажирские поезда и даже на цистерны с нефтью или бензином с одной целью – добраться до Грозного. Когда власти дали распоряжение по железной дороге не останавливать поезда на территории Ингушетии, ингуши ложились на рельсы и таким образом заставляли их останавливаться. К утру 16 января на площади Ленина в столице ЧИ АССР уже собралось несколько тысяч ингушей, десятки тысяч были еще в пути, на подходе к городу.

Люди не уходили ни днем, ни ночью, здесь беспрерывно горели костры, у которых митингующие грелись от январских морозов. Дрожащие от мороза, голодные, они не хотели уходить, пока к ним не выйдут руководители республики во главе с Апряткиным Семеном Семеновичем и не выслушают требования народа. А народ требовал немедленно вернуть ингушам их исконные земли в Пригородном и Малгобекском районах, требовал оградить людей от произвола и издевательств со стороны властей Северной Осетии, учиняемых с молчаливого согласия первого секретаря обкома КПСС Чечено-Ингушской АССР Апряткина и его окружения: Слюсарева, Дорохова и др. – при трусливом заискивании их приспешников из числа ингушей.

Но руководители республики не захотели выслушать “свой” народ. Они стянули в город усиленные наряды войск и милиции, оградили себя от народа тройной цепью солдат и милиционеров, спрятались в своих уютных кабинетах. На третий день на площади собрались десятки тысяч ингушей, столько же чеченцев и много представителей других национальностей Северного Кавказа. Уже стало понятно, что руководители республики не хотят слушать собравшихся, и ораторы стали говорить, что мы – народ Чечено-Ингушской Республики – остались без руководителей, которые бы хотели нам помочь в наших справедливых требованиях. Никогда до этого площадь имени Ленина в городе Грозном не знала такого большого количества людей, какое собралось там в те дни. Трибуна была обтянута красным полотнищем, на котором было написано: “Да здравствует Красная Ингушетия – авангард становления Советской власти на Северном Кавказе” и “Пусть восторжествует справедливость”. Демонстранты где-то достали крупные портреты Ленина, Маркса, Орджоникидзе, Кирова, Гикало, Асланбека Шерипова, Гапура Ахриева, членов Политбюро ЦК КПСС и поставили их у подножия памятника В.И. Ленину и вокруг трибуны.

Между тем город Грозный был уже полностью окружен воинскими частями, стянутыми сюда из других городов. Телефонно-телеграфная связь, как говорили ораторы, была прервана со всеми городами, за исключением города Орджоникидзе, для того чтобы Апряткин мог в любое время советоваться со своим другом Кабалоевым (первым секретарем Северо-Осетинского обкома КПСС). Демонстранты сами следили за порядком на площади, особенно остерегались провокаторов, специально засылаемых сюда властями, чтобы помешать митингующим. Руководители республики не бездействовали. Они установили на балконах многоэтажных домов вокруг площади громкоговорители и беспрерывно передавали приказы силовых структур республики немедленно разойтись, иначе будут приняты самые строгие меры, вплоть до массового применения оружия.

Из Москвы в Грозный прибыл председатель Совета Министров РСФСР с многочисленными мастерами высокого класса по разгону подобных демонстраций. Трое суток власти готовили расправу. Все хорошо это чувствовали, но никто и не собирался уходить с площади, пока не будет получен ответ на прозвучавшие требования. Но начальство и не собиралось вступать в переговоры с народом и спокойно готовило для него “угощения” в виде тяжелых дубинок и струй ледяной воды из пожарных машин.

Очень трогательной была забота чеченцев, проживающих в Грозном, в ближайших от него населенных пунктах. Некоторые из них разрушали свои хозяйственные постройки для того, чтобы обеспечить сухими дровами костры, у которых грелись от январских морозов демонстранты-ингуши. Они резали свой скот и вареные туши доставляли на площадь, чтобы накормить ночующих на площади демонстрантов.

На трибуне беспрерывно сменялся один оратор другим. Речи, взволнованные, от души идущие, смолкали только поздней ночью и начинались снова с рассветом. Ингушей на трибуне уже сменяли чеченцы. Свою солидарность с требованиями ингушского народа выражали представители русского народа, народов Дагестана, Кабардино-Балкарии и др. Представители чеченского народа высказывали свой упрек в адрес ингушей за то, что они не предупредили их о намеченной демонстрации. “Ведь мы кровные братья-вайнахи, как могли вы начать такое большое дело без нас? – говорили ораторы. – Если бы вы вовремя предупредили нас, сегодня здесь стояли бы не десятки, а сотни тысяч вайнахов. Ведь отнятые у ингушей земли в Пригородном районе, это и наши, чеченские, земли, это земли вайнахов. У нас, у чеченцев, за эти земли болит душа, так же, как у ингушей”. И действительно, на второй день на площади чеченцев было почти столько же, сколько ингушей.

Чтобы попасть на этот митинг людям приходилось прорываться через цепи солдат. Говорили, что на окраине Грозного в пионерлагере милиция задержала несколько автобусов и грузовых машин с кабардинцами, приехавшими из Нальчика для того, чтобы участвовать в этой демонстрации. А митинг продолжался с нарастающей активностью. Выступали мужчины и женщины, старики и молодежь, чеченцы и ингуши. Они говорили взволнованно и гневно о революционном прошлом ингушского народа, о том, как наши отцы и деды стояли насмерть против полчищ Деникина. Говорили о тринадцатилетней каторге, устроенной всему ингушскому и чеченскому народам тираном и извергом Сталиным (Джугаевым).

Один из выступавших сказал: “В течение жизни одного поколения осетины воспользовались имуществом и богатством ингушского народа три раза при помощи московских властей и их агентов. Первый раз – в период гражданской войны 1918 – 20 годов, когда белогвардейцы Деникина захватили самые богатые ингушские села. Осетины вслед за войсками на подводах следовали в захваченные селения и забирали оттуда все, что можно было взять: имущество, скот, даже ворота снимали и увозили к себе, брали все ценное. Второй раз осетинам удалось завладеть ингушским добром, когда Сталин изгнал ингушей из города Орджоникидзе и присоединил ингушей к чеченцам, лишив целую нацию государственности. Вся ингушская промышленность, сосредоточенная тогда в городе Орджоникидзе, досталась Северной Осетии. В третий раз осетины завладели всей Ингушетией, вместе с селами, городами, всей землей ингушской, со всем богатством, накопленным тяжелым трудом многих поколений ингушей, когда ингуши были выселены из Кавказа в холодный Казахстан. Осетия стала вдвое просторнее и, казалось, воплощается мечта аланов о создании «великой Алании от моря и до моря». Эта мечта аланов становилась близкой к осуществлению, когда Сталин отдал осетинам, в нарушение всех законов страны, богатый район терских казаков – Моздокский район Ставропольского края. Мы надеялись, что всему этому будет положен конец с восстановлением Чечено-Ингушской Республики. Но нет. Мы по-прежнему бесправны. Наши ингушские земли остаются во владении осетин и нам, ингушам, разрешается жить на своей исконной территории только как изгоям. Мы фактически лишены свободного передвижения по родной Земле…”

Когда этот ингуш в ватной телогрейке, шапке-ушанке и кирзовых сапогах закончил свое выступление, его проводили одобрительными выкриками и аплодисментами. С гневом говорили выступающие о бандитском налете в начале прошлого 1972 года на ингушское селение Али-Юрт осетинского вооруженного отряда на боевых машинах. Бандиты увели много жителей этого села, угнали лошадей и скот из местного совхоза. Были избиты старики и женщины, которые не хотели отдавать бандитам свое добро. Предлогом для такого нападения послужила пропажа лошадей из какого-то осетинского хозяйства. Акция была организована осетинскими властями и согласована с Чечено-Ингушским обкомом КПСС. Об этом говорили выступавшие на площади ингуши.

Очень многим понравилось выступление молодой девушки-ингушки, кажется, студентки госуниверситета. Красивая, со светлым, умным лицом, в белой меховой шубе, в белом шерстяном платке, она взошла на трибуну и дрожащим от волнения голосом обратилась к народу: “…Я, как и вы все, дорогие мои братья, мои дорогие отцы, безгранично возмущена, что наши лучшие земли, наши прекрасные села, наша житница – Пригородный район – все еще остаются отторгнутыми от бывшей Чечено-Ингушетии; что руководители республики не только не принимают доступные им меры для возвращения их нам, но даже лезут из кожи вон, стараясь заглушить наш голос, требующий немедленно вернуть нам все наши незаконно отнятые земли, все наши села” [16].  (продолжение следует)

Марьям Яндиева

Примечания:

11. Некрич А. Наказанные народы. С. 276.

12. Там же.

13. Мартазанова. А. Противостояние (воспоминания) Рукопись / Коллекция документов и материалов Ингушского «Мемориала».

14. Воспоминания участницы митинга 1973 года в г. Грозном. Х. Нальгиевой-Точиевой / Коллекция документов и материалов Ингушского «Мемориала

15. Базоркина А. Воспоминания об отце. Нальчик: Эль-Фа, 2001. С. 111, 112, 113.

16. Студенткой была Куриева Фатима, учившаяся в это время на историческом факультете университета, отчисленная после участия в митинге и переживавшая весь «набор» репрессий со стороны власти.

—————————————————-

Яндиева М.Д. Общегражданский митинг ингушей 1973 года. – Назрань-Москва: Ингушский «Мемориал», 2008 г. — … с.