Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Дело о разграблении почты.
24 сентября во Владикавказскомъ окружномъ суде решено разсматривавшееся въ течении пяти сутокъ дело объ ограблении близъ местечка Реданта, верстахъ въ 6 отъ Владикавказа, следовавшей по пути почты 26 августа 1879 года. Дело это само по себе не представляетъ ничего такого, чтоб характеризовало-бы его чемъ-нибудь особенно выдающимся: совершенъ разбой, какъ и всякий разбой, съ убийствомъ почтальона, съ поранениемъ конвойнаго казака и съ расхищениемъ почты; подсудимыми въ этомъ дЬле, какъ почти заурядъ въ подобныхъ делахъ, явились ингуши—этотъ бичъ мирнаго населения окрестностей г. Владикавказа. Судъ четырехъ обвиняемыхъ, какъ и следовало ожидать, приговорилъ къ каторжнымъ работамъ, а пятую—женщину—за укрывательство преступления къ заключению въ тюрьме. Главный интересъ этого дела заключается въ техъ речахъ, которые были произнесены защитниками подсудимыхъ, местными адвокатами, еще разъ доказавшихъ, до какихъ геркулесовыхъ столповъ безобразия могутъ доходить некоторые люди этой корпорации въ виду погоня за рублемъ, попавшимъ въ карманъ клиента хотя-бы даже путемъ разбоя.
Тяжелое впечатление оставляетъ краснобайство людей, которые, ради своихъ личныхъ делей, готовы втоптать въ грязь человеческое достоинство и презирать всякие общественные интересы; больно становится за человечество, когда въ среде его все больше и больше начинаютъ появляться люди съ девизомъ: „намъ кушъ подавай»; краснеть, наконецъ, приходится за тотъ клочекъ пергамента, который даетъ намъ право называться людьми просвещенными.
Защитники подсудимыхъ говорили долго, до болезненныхъ спазмовъ въ горле; разсыпали много перловъ красноречия, а публика, наполнявшая залъ суда, слушала, изумлялась и не верила своимъ ушамъ. Да и какъ было верить Все факты судебнаго следствия говорили за то, что сидевшие на скамье подсудимыхъ совершили страшное злодеяние, а защитники и особенно одинъ изъ нихъ—съ жаромъ, достойнымъ лучшего применения, доказывали, что подсудимые люди ни въ чемъ не повинные, люди святые и не более, какъ жертвы полицейскаго деспотизма и интригъ.
По речамъ защиты выходило, что разбой почты совершенъ окружнымь начальникомъ и имъ же, ради скрытия этого ужаснаго преступления, путемъ физическихъ и нравственныхъ насилий, путемъ даже убийства одного изъ важныхъ свидетелей, посажены на скамью подсудимыхъ невинные пять человекъ. Говоримъ безъ шутки, что одинъ изъ защитниковъ въ вполне доказанномъ самоубийстве; докащика по этому делу усматривалъ ничто иное, какъ желание полиции путемъ смерти избавиться отъ этого, почему-то опаснаго, но мнению защиты, человека. Такое заявление непомерно увлекшагося защитника настолько курьезно, что мы позволяемъ себе несколько остановиться на самомъ факте самоубийства означеннаго докащика и хоть такимъ путемъ снять съ человека, которому и правосудие и общество обязано обнаружениемъ преступникопъ, позорныя подозрения, высказанныя защитникомъ. Всякому известно, что тамъ,где деятелями преступления являются туземцы, единственнымъ можно сказать средствомъ обнаружить виновныхъ, если они не задержанына самомъ месте преступления, являются тайные или явные докащики изъ среды-же туземцевъ, т. е. люди или узнавшие какъ-нибудь случайно о совершенномъ известными лицами злодеянии, или-же, нередко, сами принимавшие какое-либо участие въ преступлении. Такимъ именно докащикомъ по настоящему делу явился некий горецъ-ингушъ Дзангасанъ Гудиевъ, который, можетъ быть, и подъ влияниемъ обещанной награды, указавъ виновныхъ въ разбое почты, далъ возможность полиции найти и вещественныя улики въ виде почтовыхъ сумокъ. Весьма естественно, что докащикъ, несомненно и самъ участвовавший въ разбое почты, желалъ остаться въ стороне, и когда дело приняло такой оборотъ, что нужно было выступить съ открытымъ обвинениемъ, то предпочелъ самоубийство обнаружению собственнаго участия: Гудиевъ, когда былъ подвергнутъ аресту при полиции, повесился ночью.
Что въ этомъ самоубийстве необыкновеннаго, загадочнаго и темнаго? -остается тайною защитника! Какой былъ разечетъ полиции въ устранении этого человека?—можетъ ответить разве только одна совесть защитника!
Заявление покойнаго Гудиева и передъ окрѵжнымъ начальникомъ и на предварительном следствии подтвердила и жена его, объяснившая, что привлеченные къ суду лица передъ совершиениемъ преступления заходили к нимъ на хуторъ и выпросили чурека, который былъ найденъ на месте разбоя почты, что затемъ она слышала выстрелы, плакала и т. д.
На суде всего этого Гудиева не подтвердила, заявивъ, что вышеозначенное показание было у нея вынуждено. И вотъ защита, на основании этого заявления, пошла казнить полицию: окружной начальникъ и физически и нравственно насиловалъ Гудиеву, чтобы вырвать у нея желаемое иоказание, грозилъ ей участью мужа, грозилъ истязаниями, пыткою… словомъ, окружной начальнику спасая себя отъ чего-то ужаснаго, явился какимъ-то извергомъ,дикимъ, разсвирепевшимъ зверемъ!
Фантазия одного изъ защитниковъ до того разыгралась, что онъ изъ защитника своихъ клиентовъ обратился въ грознаго обвинителя полиции. Трудно даже и вообразить себе, для чего разыгрывалась эта комедия? Если г. защитникъ полагалъ растрогать своею речыо публику и судей, то жестоко ошибся: речь эта произвела совсемъ не то впечатление, на которое была разсчитана, и вообще нужно заметить, что защитникъ своею речью оказалъ клиентамъ медвежью услугу,.. Безспорно, во всякомъ деле могутъ быть такия обстоятельства, которыя требуютъ всесторонняго разъяснения, многие данныя и факты можно оспаривать и представлять въ иномъ виде, не томъ, въ какомъ представила ихъ обвинительная власть, но сваливать всю вину съ больной головы на здоровую—плохой способъ защиты. Такой способъ защиты можно было-бы еще извинить какому-нибудь «аблакату», а не лицу, украшенному значкомъ присяжнаго повереннаго.
Само собою разумеется, что все ужасы, о которыхъ повествовала защита, оказались основанными только на заявлении Гудиевой, обвиненной въ укрывательстве. Высидевъ все пять сутокъ судебнаго разбирательства, мы ни отъ кого не слышали ничего такого, чемъ могло-бы быть доказано вымученное такъ-сказать наказание Гудиевой. Окружной начальнику на долю котораго выпалъ тяжелый трудъ обнаружения виновныхъ въ разбое, действительно уговаривалъ Гудиеву и лично и черезъ доверенныхъ людей показать правду; но думаемъ, что уговаривать и насиловать—не одно и то-же. Защита, судя по ея речамъ, полагаетъ, что полиция совершаетъ преступление, если принимаетъ какия-либо меры къ обнаружению преступниковъ, и находитъ, что полиция безукоризненна лишь въ томъ случае, если терпеливо выжидаетъ, когда сами преступники обязательно предстанутъ передъ нею.
Въ пылу увлечения можно, пожалуй, договориться и не до такого абсурда, но Боже насъ избави отъ подобнаго порядка вещей, да и адвокатамъ тогда нечего будетъ делать. Всемъ, не исключая и нашихъ высокопросвещенныхъ гг. защитниковъ, известно, что даже въ самыхъ цивилизованныхъ странахъ сыскная полиция играетъ самую деятельную роль въ обнаружении преступниковъ и потому нападать на полицию за те энергическия меры, которыя принимаются ею въ этомъ направлении трудъ, по-меньшей-мере, неблагодарный.

По нашему мнению, дело защиты опровергать и разъяснять те данныя. которыя послужили къ обвинению, а не нападать на те средства, которыя помогли добыть эти данныя; къ этимъ средствамъ можно отнестись критически, но силиться изобразить ихъ, ради интересовъ защиты, въ какомъ-то воображаемо-преступномъ виде излишнее увлечение, могущее, въ ущербъ общественныхъ интересовъ, поколебать энергию честныхъ деятелей, предаваемыхъ публичному опозорению. Мы убеждены, что стрясись какая-нибудь беда надъ теми-же самыми гг. защитниками и отнесись полиция холодно къ охранению ихъ интересовъ, они первые накинутся на злосчастную полицию за бездеятельность, чему уже и бывали примеры.
Выходитъ, что усердствуй или усердствуй, а защитники преступниковъ всегда найдутъ возможность охулить действия полиции передъ судомъ.
Едва только судъ успелъ огласить свой справедливый приговоръ надъ преступниками, совершившими разбой почты, какъ вновь уже готово подобное-же дело. Въ вечеръ того-же дня, близъ станицы Слепцовской, пять или шесть человекъ разбойниковъ напали на проезжавшаго по дороге артиллерийскаго офицера барона Майделя, изранили его и ограбили. Въ неровной борьбе баронъ Майдель, какъ оказалось, успелъ выстреломъ изъ револьвера уложить одного злодея на месте, а другого поранить.
Благодаря той-же безпощадно охуленной на суде полиции, виновные уже обнаружены и некоторые изъ нихъ арестованы и доставлены во Владикавказъ. И на этотъ разъ деятелями разбоя оказались все те-же и те-же ингуши. Куда ни повернешься—везде
одно и то-же зло—ингуши! Местная администрация, говорятъ, ходатайствует о предании последних преступниковъ военному суду. Дай-то Богъ,чтобы это ходатайство было уважено. Обыкновенный судъ, обыкновенный средства къ обузданию хищническихъ наклонностей ингушей, потеряли для последнихъ всякое значение и потому крайния меры въ данное время—время, когда ингуши дошли до апогея своихъ преступныхъ и почти повседневныхъ похождений,—явятся какъ нельзя более кстати.