Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Нурдин Габертович Ахриев

ПОД ЗНАКОМ БОЛЬШОГО ТЕРРОРА
прожил всю свою жизнь известный ингушский кавказовед и востоковед Нуреддин Габертович Ахриев, 40 лет преподававший в Московском государственном университете

В авторском предисловии книги лауреата Ленинской премии Евгения Крупнова «Средневековая Ингушетия» говорится: «С особой признательностью я должен упомянуть и о помощи знатока ингушского языка и быта Н.Г. Ахриева, просмотревшего мою рукопись и сделавшего в ней ряд ценных замечаний». Примечательно, что очень деликатный и корректный исследователь своей поименной признательностью отметил лишь одного Н.Г. Ахриева.

Известный археолог, чей авторитет в кавказоведении по сегодняшний день держится на очень высокой отметке, в своем анализе тех или иных вопросов неоднократно ссылается на позиции Н.Г. Ахриева, признавая эти позиции более убедительными, чем мнения таких ученых, как Ю.Д. Дешериев, В.Б. Виноградов, К.З. Чокаев и другие.
Не ошибусь, если скажу, что такие же слова признательности Нуреддину Габертовичу Ахриеву могли предпослать к своим печатным трудам и многие другие кавказоведы, востоковеды, которым доводилось обращаться за советами и помощью к этому незаурядному, обладавшим энциклопедическими знаниями человеку. Не остепененный научными званиями, Н.Г. Ахриев, тем не менее, по многим параметрам мог считаться крупным исследователем, великолепным знатоком многих дисциплин: арабистики, военной истории. Ну, и конечно, он был силен в кавказоведении.
Без всяких сомнений, жизнь и деятельность Нуреддина Габертовича Ахриева, личности совершенно неординарных способностей, заслуживает внимания журналистов, исследователей. Хотя бы тот факт, что Нуреддин Габертович единственный ингуш, который за 250-летнюю историю Московского государственного университета 40 лет проработал в одном из самых престижных вузов (в 1984 году по возрасту и состоянию здоровья он вышел на пенсию), должен вызывать наш интерес к этому человеку.
Приступая к рассказу об этой оставшейся неизвестной и для своих современников, и для потомков личности, мне бы хотелось осветить его научную и общественную деятельность и в какой-то мере, личную жизнь. Но понимаю, что сделать это крайне сложно. Наверное, потому, что творческого наследия в виде монографий он не оставил, а общественная активность была в нем задавлена временем, в котором он жил — сталинской, коммунистической действительностью. Что касается семейной его жизни, то она, судя по рассказам близких, знакомых, до самого его последнего дня оставалась неизлеченной болью.
Надеюсь, что выход этого материала вызовет у знавших его людей интерес к созданию более объемного портрета личности, которой мы, ингуши, должны гордиться, и память о которой должны сохранить.
Но прежде чем начать рассказ о Н.Г. Ахриеве, мне хотелось бы вспомнить событие почти пятилетней давности, с которого в Национальной библиотеке нашей республики и началось формирование коллекции Ахриева, создание отдельного кабинета Нуреддина Габертовича…
Незадолго до нового 2001 года к нам в Постоянное представительство в Москве (а работал я тогда именно там) поступило распоряжение председателя правительства Ингушетии Ахмеда Мальсагова об организации приема библиотеки Нуреддина Ахриева, передаваемой республике его вдовой Камиллой Константиновной Кудрявцевой и пасынком.
Честно говоря, распоряжение это меня не особо обрадовало. Разговоры о библиотеке Ахриева я давно относил к устойчивым мифам, циркулирующим в кругах современной ингушской и чеченской интеллигенции, вызревшей в 60-70-е годы в московских вузах. Мне казалось, что есть некое сходство между разговорами о невероятной библиотеке Ахриева (в которой есть «всё-всё») с захватывающими «исследованиями» по пресловутой «Либерии» Ивана Грозного, замурованной в неких тайных подземельях московского Кремля.
Мой хороший друг Ахмед Беков, к сожалению, в расцвете сил ушедший из жизни, в те же 70-е годы закончивший факультет журналистики МГИМО, вспоминая о встречах с Нуреддином Ахриевым, рассказывал и о библиотеке, которая теперь должна была быть передана Ингушетии. Из этих рассказов мне было известно, что преподаватель арабского языка МГУ Нуреддин Ахриев, всю жизнь собиравший собственную библиотеку, когда-то по настоянию жены-осетинки подарил свою уникальную кавказоведческую коллекцию Северной Осетии.
Хотя ни Ахмед Беков, ни кто другой, не могли сказать, где именно во Владикавказе хранятся эти книги — в университете, Северо-Осетинском НИИ или в ином учреждении. В любом случае было понятно, что они навсегда утеряны для Ингушетии.
Со слов Уздият Далгат, мне известна история другого богатого собрания – библиотеки ее отца Башира Керимовича Далгата, автора трех фундаментальных академических работ по ингушам. Переданная дочерью ученого Дагестанскому отделению РАН эта коллекция растащена по личным библиотекам теми, кто имел хоть какой то доступ к ней. Владикавказ не сильно отличается от Махачкалы, там тоже есть «библиофилы», не брезгующие воровством для пополнения личных коллекций.
Позже от вдовы Ахриева Камиллы Константиновны я узнал, что, как-то вернувшись в Москву из поездки в тогда еще Орджоникидзе, это было через некоторое время после передачи библиотеки, Нуреддин Габертович сокрушался в связи с пропажей около трехсот редких изданий переданной им коллекции.
Все эти мысли, преследовавшие меня после поступления распоряжения, оптимизма не добавляли, больше того — создавали впечатление напрасной суеты, отвлекающей правительство от важных насущных проблем. Почему-то казалось, что завышенные ожидания могут не оправдаться.
Своими сомнениями поделился с Радимой Газдиевой – директором республиканской библиотеки. Но к тому времени, когда она позвонила мне из республики, вопрос о передаче книг уже был решен. Предварительные переговоры с наследниками вел ученик Ахриева Иса Бисаев. А позже с Камиллой Константиновной лично разговаривал председатель правительства Ахмед Мальсагов.
Радиме Газдиевой имя Нурдина Ахриева мало что говорило. Не слышала она прежде и о его библиотеке. Нам было известно только то, что ни описи, ни даже перечня библиотека Ахриева не имеет, а книг, которые предстояло упаковать и отправить в Ингушетию, должно было быть около восьми тысяч.
Я рассказал Радиме Газдиевой о том, что мне известно по предстоящей нам работе, а также о рукописи «Вайнахская ономастика». Об этой рукописи стоит сказать особо.
Примерно в 1994 году я познакомился с сыном Камиллы Константиновны Алексеем Кудрявцевым, сотрудником Института востоковедения РАН. Из состоявшейся с ним беседы узнал о том, что сохранилась рукопись большой работы Нуреддина Ахриева «Вайнахская ономастика». Во время переезда с квартиры на квартиру она пострадала, часть ее утрачена. Некоторое представление о рукописи этой монографии Н.Г. Ахриева даёт небольшая статья по той же теме «Исконные имена чеченцев и ингушей», опубликованная им в Известиях ЧИ НИИЯЛ в 1975 году. Сегодня приходится сожалеть, что нет специалиста, который бы подготовил рукопись и издал это интересное исследование.
В феврале 2001 года вся работа, связанная с библиотекой Н. Г. Ахриева, благополучно завершилась доставкой книг в Ингушетию. И в этой связи вспоминается маленький эпизод, свидетельствующий об участии тогдашнего руководства республики в возвращении ингушам имени Нуреддина Габертовича. Как-то так случилось, что вывоз книг, оформление документов и прочие необходимые при перевозке таких грузов процедуры никак не состыковывались с расписанием вылета самолета на Ингушетию. Вылет был задержан до полного решения всех вопросов по просьбе тогдашнего президента республики Руслана Аушева.
Мне кажется, Аушев понимал – этим рейсом в Ингушетию вывозятся не просто книги для Республиканской библиотеки – на родину возвращается имя самого Нуреддина Габертовича Ахриева, волею судьбы еще c 20-х годов оказавшегося за ее пределами.
Мне представляется также, что такие реальные дела руководителей республики, куда значимее для сохранения памяти о достойных представителях нашего народа, чем посмертное навешивание им орденов «За заслуги».
Родился Нуреддин Ахриев (родители назвали его Мусостом, видимо, в честь прадеда, а Нуреддин — это второе имя, которое за ним и закрепилось) 17 сентября 1904 года во Владикавказе в семье царского офицера (мать Нуреддина, Куриева Заби Гайрбековна умерла, когда ему было чуть больше трех лет).
Отец его Габерт, как и дед, полковник русской кавалерии, погибший в 1878 году под болгарским городом Плевной Темурко Мисостович Ахриев — дослужился до звания полковника. Он был войсковым старшиной. Службу проходил во Втором Кубанском пластунском Его Императорского Величества наследника-цесаревича батальоне. О том, как служил Габерт Теймуркович, говорят и его награды. Он был награждён орденами Св. Анны всех четырех степеней, орденами Св. Станислава и Св. Владимира.

На фото: Отец Нуреддина Ахриева полковник царской армии Габерт (сидит в центре) со своими подчиненными казаками-кубанцами (1890 год)
В связи с революционными событиями полковник Габерт Ахриев сделал свой выбор. В марте 1918 года, несмотря на свой преклонный возраст, он добровольно вступил в ряды Красной армии и участвовал в гражданской войне. Кадровый офицер после демобилизации в 1922 году Габерт Ахриев особо не задумывался над тем, чем заняться. Свою образованность он решил посвятить просветительству. Так вчерашний военный стал учителем в селе Новый Джейрах Пригородного района, где и проработал до самой смерти, последовавшей в 1933 году.
Карьера потомственного военного ожидала и Нуреддина Габертовича. Его определили во Владикавказский кадетский корпус. Но после революционных событий корпус был закрыт. И образование пришлось продолжить во 2-ом Владикавказском реальном училище.
Вообще, бурные годы революции и гражданской войны, пришедшие как раз на его юность, и определили будущность Нуреддина. Они вызвали в нем неутолимую жажду быть нужным выбору того непростого времени. Тем более что рядом находились люди, которые формировали в нем революционного романтика. Как позже Нуреддин писал в своей автобиографии, самостоятельную жизнь он начал рано. «В возрасте 14 лет, в 1918 г. был вовлечен своим братом Гапуром Ахриевым в работу по установлению советской власти на Северном Кавказе, выполнял поручения партийных работников, в том числе был связным Сергея Кирова, который в то время работал редактором газеты «Терек», находясь на легальном положении и Серго Орджоникидзе, который нелегально проживал в доме Ахриевых». То есть случилось так, что Нуреддин, несмотря на свою молодость, оказался в эпицентре антиденикинского партизанского движения.
С окончанием войны Нуреддин с жадностью продолжает прерванную учебу, поступает на физико-математический факультет Горского института народного образования во Владикавказе, который оканчивает в 1926 году. В том же году он становится членом ВКП (б). Работал учителем математики в одной из школ Владикавказа.
Факт образования в 1924 году Ингушской Автономной области возбудил в Нуреддине, как и у многих его сверстников, составлявших интеллектуальную элиту тогдашнего ингушского общества, огромную активность. Все жили романтическими надеждами на скорые и счастливые перемены и в жизни собственного народа, и в жизни огромной страны — СССР, которую они обрели в боях «за правое дело». Он с головой окунулся в общественную жизнь. Будучи математиком по образованию, Нуреддин проявляет большой интерес к литературе — состоит членом «Ингушского литературного общества», объединившем весь культурный цвет Ингушетии. Членами этого своеобразного клуба интеллектуалов являлись такие знаковые для ингушской культуры XX века фигуры как Заурбек и Фатима Мальсаговы, Идрис Базоркин, Тембот Беков, Абул-Гамид Гойгов, Хаджибикар Муталиев и многие другие. Полноправными членами «Ингушского литературного общества» были также русские, осетинские и чеченские литераторы. Отметим, например, чеченских писателей Солтаби Арсанова, Саида Бадуева, Магомеда Мациева, осетина Бориса Алборова, Михаила Гадиева, русского Всеволода Васильева. Членом общества был и Георгий Константинович Мартиросиан, автор «Истории Ингушии», вышедшей впервые в 1933 году в Орджоникидзе.
Кроме этого Нуреддин Ахриев находит применение своим знаниям и в осуществлении программы по ликвидации в Ингушетии безграмотности. Он является бойцом, а затем помощником командира взвода Владикавказского батальона частей особого назначения.
В 1927 году Н.Г. Ахриева переводят в Ростов-на-Дону, где он работает научным сотрудником в Северо-Кавказском Краевом Горском Научно-исследовательском институте, а в Северо-Кавказском национальном издательстве участвует в подготовке учебников на родных языках для ингушских и чеченских школ.
В связи с назначением его ответственным секретарём Постоянного представительства Ингушской Автономной области при Президиуме ВЦИК в 1928 году он переезжает в Москву.
Но долго в Постпредстве Н.Г. Ахриев не задерживается. В том же 1928 году становится преподавателем Коммунистического университета трудящихся Востока (КУТВ), где проработал до 1937 года. Нуреддин Ахриев, говоря без преувеличения, был человеком огромных интеллектуальных возможностей. Об уровне его знаний, об их многоаспектности можно судить хотя бы по тому, что не имеющий ученой степени Нуреддин Габертович преподавательскую работу в КУТВ совмещал с курсами лекций по математике, топографии и военной географии, которые он читал в военных учебных заведениях. Такая востребованность, может быть, и была характерна для какой-то провинции, но, наверняка, не для столицы, где даже по тем временам с высококлассными преподавательскими кадрами для вузов не было проблем. Свидетельством огромного интеллектуального потенциала можно считать и факт его учебы в аспирантуре престижного Научно-исследовательского института математики и механики при механико-математическом факультете МГУ.
Правда, эта учеба в 1937 году была прервана командировкой Нуреддина Ахриева на арабское отделение Московского института востоковедения, осуществленной по спецнабору ЦК ВКП (б). Через три года он с отличием оканчивает этот институт, и решением Государственной экзаменационной комиссии ему присваивается квалификация референта-переводчика по арабским странам. Эта же комиссия отмечает отличное знание Нуреддина Габертовича Ахриева арабского, французского и английского языков.
В Санкт-Петербургском филиале архива РАН сохранились письма – переписка Ахриева с крупнейшим русским востоковедом-арабистом, автором перевода Корана на русский язык Игнатием Юльевичем Крачковским. В этих письмах, часть которых написана на арабском языке, освещаются вопросы, связанные с военным делом в Арабском халифате в эпоху Омейятов и Аббаситов. Как явствует из переписки, Нуреддин Габертович собирался готовить кандидатскую диссертацию по теме влияния Крестовых походов на развитие военного дела в Европе. Вероятней всего, осуществлению планов написания диссертации помешал призыв Ахриева в армию. Он был зачислен кадровым офицером и направлен в распоряжение штаба Закавказского военного округа.
Можно только сожалеть, что научная карьера Ахриева, в прямом ее понимании, так и не состоялась. Человек разносторонних знаний Нуреддин Габертович никогда не замыкался в одной узкой сфере. Интересы его широко простирались на смежные научные дисциплины. Занимаясь преподаванием арабского языка, он являлся и авторитетным знатоком истории, этнографии, культуры, религии стран арабского востока. На вопрос удивлённых многоаспектностью его знаний собеседников, кто же он по основной специальности Ахриев отвечал: «Я несостоявшийся военный историк».
По некоторым сведениям, Н.Г. Ахриев участвовал в финской кампании 1939 года. Подготовка и проведение военных действий на Карельском перешейке осуществлена была штабом Красной Армии до невозможности плохо. Обеспечение действующей армии необходимыми боеприпасами, провизией, техникой осуществлялось с перебоями. Действия в зимних условиях продемонстрировали, что обмундирование и тыловое обеспечение никак не соответствует условиям наступательной войны. Однако, несмотря на все это, несмотря на ожесточённое сопротивление финнов, Советский Союз вышел из этой войны победителем, подписав договор, в соответствии с которым государственная граница была продвинута на значительное расстояние на запад от Ленинграда. Это обеспечивало безопасность важного железнодорожного пути, связывавшего главную военно-морскую базу в Мурманске с остальной территорией страны. Победа эта была оплачена многими тысячами жизней советских солдат и офицеров, погибших не только и не столько от огня противника, сколько от голода и холода. Но о «финском» эпизоде его жизни сведения сохранились лишь в семейных преданиях. Документальных подтверждений его участия в финской кампании обнаружить не удалось.
В период Второй мировой войны Нуреддин находился на Закавказском, Крымском и 4-ом Украинском фронтах, являлся начальником 7-го отдела политуправления ЗакВО и Закфронта, последовательно командиром дивизиона курсантов, старшим преподавателем Тбилисского артиллерийского училища, заместителем командира 16-го зенитно-артиллерийского полка.
Но главным предназначением Нуреддина Габертовича, как специалиста-востоковеда, в годы войны был, по всей вероятности, Иран. В 1941 и 1942 годах он неоднократно выезжал в «военные командировки» в эту страну, а в 1943 году, как можно предположить из отрывочных сведений, находился в составе советской рабочей группы, подготавливавшей Тегеранскую конференцию глав государств антигитлеровской коалиции.
Говоря о советском военном присутствии в Иране в годы Второй мировой войны, надо сказать о том, что в 1921 году между РСФСР и Персией был подписан договор, одним из пунктов которого советской стороне в случае возможной угрозы безопасности РСФСР с этих территорий представлялось право ввода частей РККА в приграничные провинции Персии. Опираясь на этот договор, Советский Союз в 1941 году ввел свои войска в северные провинции Персии, так называемый Иранский Азербайджан. В ходе всей войны советские союзники по антигитлеровской коалиции США и Великобритания через территорию Ирана осуществляли поставки СССР по ленд-лизу военной техники, медикаментов и провизии. Пресловутые новенькие американские «Студебеккеры», которые в феврале 1944 года вывозили ингушей из их сёл на железнодорожные станции для дальнейшей депортации в Казахстан, также прошли этим персидским маршрутом – через Грузию, Крестовый перевал в Орджоникидзе.
После окончания войны, в течение 1945 года советские войска были поэтапно выведены из Ирана. Любопытен, кстати, ещё один исторический факт. Через территорию Ирана в 1945 году осуществлялась репатриация советских граждан и бывших эмигрантов из Европы по маршруту: французский Марсель-Суэц-Иран-Баку. Этим путём, вернулась и часть бывших ингушских военнопленных.
Вообще-то, тема присутствия советских войск в Иране, вернее, тема намерений советского руководства относительно Иранского Азербайджана, ждет своих разработчиков. Мне же представляется, что здесь затевалась кампания по удовлетворению территориальных аппетитов СССР за счет Ирана и прилегающих территорий Турции. Предполагаю, что Нуреддин Габертович с его аналитическим умом, великолепным знанием обычаев и нравов этой страны и, наконец, как военспец представлялся для таких целей весьма ценным кадром. На эти мысли наталкивает и сохранившаяся в личном архиве Н. Ахриева «Краткая историческая справка об Азербайджане», подготовленная им самим, очевидно, для высшего военного командования и датированная декабрем 1942 года, как раз в период его «военных командировок» в Иран. И хотя «Справка» скромно названа «краткой», многостраничный текст дает основательное описание границ Иранского Азербайджана, содержит много ценных исторических деталей и оценку современного состояния этой части иранской территории.
Но в любом случае «проглотить» часть Ирана и Турции Советскому Союзу не удалось.
А война для майора Нуреддина Ахриева закончилась в конце 1945 года. Он вновь возвращается к преподавательской деятельности в Москве — в Высшей дипломатической школе Министерства иностранных дел СССР ведет арабский язык, параллельно преподаёт на филологическом и историческом факультетах МГУ.
Учитывая национальную принадлежность Н.Г. Ахриева, можно было бы удивляться, что его не затянула страшная машина сталинских репрессий – к тому времени его сородичи уже более года отбывали пожизненный срок сталинского наказания в холодных степях Центральной Азии. Но и его, идейного коммуниста, имевшего определенные заслуги перед страной, не обошла чаща сия. 30 марта 1951 года управлением МГБ СССР на него заводится дело, и 22 августа Нуреддину Габертовичу по пресловутой статье 58-10 присуждают восемь лет лишения свободы с последующим поражением в правах.
Поводом для ареста стали публичные заявления Ахриева о неправомерности, ошибочности выселения ингушей и чеченцев и ликвидации их автономии в 1944 году. Правда, разговоры такие велись, как правило, в узком кругу, в присутствии родственников жены. Упоминавшийся мной покойный Ахмед Беков, который в годы своего студенчества нередко бывал в гостях у Нуреддина Габертовича, рассказывал мне об атмосфере, царившей в этой семье. В частности о том, что Нуреддин, по словам жены Ахриева осетинки по национальности Рейнат (Екатерины) Ивановны Рамоновой, несмотря на ее предупреждения, часто неодобрительно высказывался о депортации ингушей и чеченцев. Екатерина Ивановна рассказывала Ахмеду Бекову: «На все мои предупреждения Нуреддин отвечал: «Но, Катенька, ведь все свои. Кто на меня донесет?» Донесли. Доносчиком оказался брат Екатерины Ивановны Николай Рамонов.
Хотя причины ареста покрыты тайнами и по сей день, какой-то свет на них проливают воспоминания второй жены Нуреддина Габертовича К. К. Кудрявцева.
«Кажется, его обвиняли в национализме, — рассказывает Камилла Константиновна, — и в том, что он агент английской и турецкой разведок. Там ещё была запись его телефонного разговора с кем-то из знакомых. Нурдин со смехом рассказывал о письме своей дочери Азы Сталину. Девочка жаловалась в письме на то, что учительница поставила ей незаслуженную двойку и просила Иосифа Виссарионовича восстановить справедливость. Этот смех Нуреддину тоже зачли. Кое-кто из его коллег и соседей дали на него показания…
Его и позже пытались обвинять в религиозной пропаганде, напоминая ему высказывания перед студенческой аудиторией о том, что арабский язык надо изучать по Корану, который был библиографической редкостью. Поэтому Нуреддин на занятия к студентам ходил с собственными Коранами и раздавал их ребятам.
А еще припомнили, — продолжает Камилла Константиновна, — случай 1943 года в Персии. Там, кажется, такая история была: Нуреддин Габертович в Персии находился в подчинении у Мамсурова, однажды он поправил девочку-персиянку, читавшую Коран. При этом эпизоде с ним рядом находились сослуживцы и, конечно же, донесли. Тогда его спасла болезнь. Он, насколько я знаю, заболел бруцеллезом. Генерал Мамсуров, в подчинении которого он находился, отправил его на излечение в харьковский госпиталь. Таким образом Мамсуров спас Нуреддина от неминуемых репрессий.
Однако, Екатерина Ивановна, видимо, имела какие-то основания быть недовольной действиями соплеменника или даже своего родственника генерала Мамсурова. Позже она в резкой форме на людях высказала ему что-то неприятное, обвинив его в том, что он не защитил ее супруга. Нурдин Габертович, был очень недоволен этим. «Зачем же Катенька так публично это сделала?». Насколько я понимала, Нуреддин не оспаривал позицию супруги. Его больше беспокоила публичность сделанных ею обвинений. После того разговора отношения с Мамсуровым испортились. Но в любом случае, с женой Мамсурова Нурдин Габертович еще долго поддерживал хорошие отношения, — говорит Камилла Константиновна».
Трудно сказать, что руководило в этой истории поведением Ахриева – то ли страх перед системой в олицетворении генерала Мамсурова, то ли природная интеллигентность Нуреддина Габертовича, которая отмечалась всеми, кто его знал. Он был бесконфликтен и умел глубоко прятать свои обиды.
Срок свой Н.Г. Ахриев в полном объеме не отсидел. 10 января 1955 года постановлением Прокуратуры СССР вынесенный ему приговор был отменен, и дело в уголовном порядке прекращено. В том же году его восстановили в партии. После освобождения Н.Г. Ахриев продолжал преподавательскую работу. Преподавал арабский язык на филологическом факультете МГУ (с 1956 года — Институт стран Азии и Африки при МГУ), читал лекции в Высшей дипломатической школе МИД и военной Академии имени М.В.Фрунзе.
Нуреддин Габертович был знаком и поддерживал отношения с историком Александром Некричем, автором первого (70-е гг.) крупного исследования о национальных репрессиях в СССР: «Наказанные народы». Самиздатовское издание этой книги, как и солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» и другая диссидентская литература скрытно хранилась в квартире Ахриева. Добрые отношения связывали Нуреддина с женой генерала диссидента Петра Григоренко.
Нуреддин Габертович внимательно следил за всеми изданиями книг за рубежом Абдурахмана Авторханова, с которым был знаком с конца 20-х годов.
Очень разносторонний человек, Ахриев в 60-х, 70-х годах был авторитетным консультантом многих и многих исследователей кавказоведов и востоковедов в Москве, Ленинграде, Тбилиси, Баку, Харькове. В его библиотеке огромное количество авторефератов и монографий, с автографами и благодарностями авторов, в процессе подготовки своих изданий обращавшимися к Ахриеву за советом и консультациями. Такие крупные исследователи, как Леонид Лавров, Евгений Крупнов, Юнус Дешериев с интересом ожидали реакцию Ахриева на каждую свою новую работу. Внимательно наблюдал Ахриев за научной жизнью родной Чечено-Ингушетии. Выезжал с чтением лекций в ЧИГПИ-ЧИГУ.
Ахриев увлёк и дал направление десяткам специалистов, ставших сотрудниками академических научно-исследовательских учреждений, ВУЗов, крупных российских библиотек и МИДа. Среди его учеников граждане России, Туркмении, Германии, Ирана, стран Латинской Америки.
Работы Ахриева, к сожалению, не собраны и не опубликованы отдельным изданием. Они разбросаны по различным научным сборникам и периодическим изданиям, выходившим в Грозном, Махачкале, Тбилиси, Орджоникидзе, Москве. Долгие годы Нуреддин Габертович работал над ономастикой чеченцев и ингушей. Разрозненная рукопись этой работы, как говорилось выше, хранится сегодня в Ингушской национальной библиотеке и ещё ждет своего издания. Рукопись работы «Арабская ономастика у народов Северного Кавказа», подготовленная к публикации, была отправлена Нуреддином Габертовичем для просмотра своему другу – чеченскому писателю Халиду Ошаеву, и, к сожалению, она была утрачена. После неожиданной смерти Халида его сын Маирбек сообщил, что среди бумаг отца рукописи Ахриева нет.
Как образец научной полемики можно рассматривать его статью, опубликованную в 1957 году во втором томе «Учёных записок» Дагестанского филиала Академии Наук СССР. В ней Ахриев разрушает концепцию именитых ученых Н. Смирнова, М. Покровского и А. Фадеева, попытавшихся доказать реакционную сущность ислама и в искаженном свете представить движение кавказских горцев в первой половине XIX века. Вызывает уважение не только дотошность изучения Ахриевым оппонируемого материала, но и в большей мере его смелость. Многие ли в те годы посмели бы поднять свой голос в защиту религии? Ахриев посмел.
Наш рассказ об Ахриеве мы начали с истории передачи Ингушетии большой коллекции книг из личной библиотеки Нуреддина Габертовича. Тогда, работая над подготовкой книг к отправке, я отметил: энциклопедические знания Ахриева, могли, ко всему прочему, формироваться именно и в той библиотечной среде, которую он сам и создавал на протяжении десятков лет. Коллекционирование книг было непросто страстью, увлечением Ахриева-библиофила, но и потребностью Ахриева-исследователя.
По названиям книг ахриевской библиотеки можно судить о приоритетах его книжных интересов. Всю жизнь он со знанием дела собирал редкие книги о Кавказе и Востоке. Несостоявшаяся военная карьера оставила свой след и здесь, в библиотеке Нуреддина Габертовича было очень много книг по военному делу, в том числе на иностранных языках. По рассказам его вдовы Камиллы Константиновны Кудрявцевой, Нуреддин Габертович не упускал не одного случая, чтобы не стать обладателем редко тогда появлявшихся в букинистических магазинах Коранов.
После ареста часть библиотеки Ахриева была конфискована сотрудниками НКВД. Главным образом «репрессии» подверглась политическая, так называемая «троцкистская литература». Изъяли «Историю ВКП (б)» Емельяна Ярославского, многие другие книги. Но после лагерной жизни Нуреддин Габертович с какой-то неутолимой жадностью начал по-новому формировать свою библиотеку. Без нее он не мыслил себя.
Вообще, мое знакомство с книжной коллекцией Нуреддина Габертовича помогли открыть в нем человека, блестяще владеющего утраченной сегодня культурой чтения. Эта способность вдумчивого и критичного читателя видна в карандашных пометках между строк и на полях большинства книг из его библиотеки. Сделаны они рукой Нуреддина именно тонко отточенным карандашом и никогда – ручкой, мелким, хорошо читаемым почерком, как раз приспособленным для заполнения узких свободных пространств межстрочных интервалов и нешироких книжных полей.
Для читателя-интеллектуала Ахриева не было авторитетов. Разносторонне развитый, с огромным багажом знаний, тонкий знаток истории, языков и культуры народов Кавказа и Востока, сам свидетель и участник исторических процессов новейшей истории (революция и гражданская война на Кавказе) он напрочь был лишён чувства священного трепета перед научными званиями и титулами авторов книг и исследований. Всякий печатный текст подвергался им «беспощадному» разбору так, как если бы он проверял курсовые работы своих студентов.
За неубедительность «научных» доводов, нелогичность и непоследовательность в исследовании, за не проработанность темы, проявлявшейся в незнании источниковой базы, кандидат или доктор наук запросто могли получить весьма нелестный эпитет («Дурак!», «??!», «Чушь», «Сволочь»). Тут же на полях Ахриев-читатель в одной, двух строках даёт свои пояснения и комментарий. Такой же эмоциональный заряд несут и пометки сделанные Ахриевым в удачных, по его мнению, местах исследования («Браво!», «!!!»). Это может касаться и удачно сделанного вывода и к месту приведенного довода, и смелого нового взгляда, подкреплённого убедительными аргументами, и убедительной критики позиций иных авторов по исследуемой теме, просто меткому обыгрыванию слов. В книге П. Ковалевского «Кавказ» 1914 года издания обнаружил снимок вооружённого горца приятной внешности в нарядной традиционной черкеске, который представлен как осетин. Нуреддин Габертович узнает в нем своего отца и помечает: «Мой папа».

Снимок «осетина» из книги П. Ковалевского «Кавказ» 1914 года издания с пометкой Н.Г. Ахриева «Мой папа»
По хорошему жадный к знаниям Ахриев отмечает пометками («sic!», «!!!») интересные места, новую интересную информацию, над которой стоит поразмышлять или принять к сведению.
Ахриев-читатель, прекрасно знакомый с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, будучи коммунистом, тем не менее, не принимает выводов исследователя подкрепляющего собственные изыскания исключительно ссылками на коммунклассиков, достоверность и научная убедительность требуют, судя по пометкам Ахриева, обращение к самому широкому кругу источников.
Просматривая некоторые книги из библиотеки Ахриева, задерживаясь на его пометках, сделанных им на полях и в межстрочных пробелах, я пришел к выводу о том, что именно здесь, наедине с книгой Ахриев-человек наиболее открыт, откровенен. В жизни, особенно после лагерного заключения, Нуреддин был достаточно закрытым, не расположенным к откровенным разговорам человеком. Другое дело книги.
Интересная деталь – Ахриев придерживался правила никогда и никому не давать в пользование книги из собственной библиотеки. Я думаю, тут в одинаковой мере присутствуют два обстоятельства: во-первых, это известный многим страстным библиофилам страх потерять одну из своих любимых книг и, во-вторых, что может быть более важно, пометки владельца слишком многое могли сказать о нём постороннему, больше, чем он хотел бы, чтобы о его взглядах было известно кому-то. Второе обстоятельство я бы объяснил и влиянием жестокого времени, в котором он жил и которое никак не хотело его отпускать.

Незадолго до смерти Нуреддин Габертович, сидя у окна, сказал, неизвестно к кому обращаясь:
«Я ухожу».
Жена, услышав эти слова, сделала вид, что ничего не поняла, и как бы невзначай заметила:
«Куда ж ты пойдёшь? Сейчас погода плохая, выйдешь, прогуляешься потом».
«Ты не понимаешь. Я ухожу… Совсем… Из жизни ухожу».
Работа для него слишком много значила, и после выхода на пенсию здоровье Нуреддина Габертовича быстро ухудшилось.
Когда он уже был прикован к постели, пришли два врача — необходимо было сделать медицинское заключение, для того чтобы определить группу инвалидности. Врач задавал вопросы, на которые Нуреддин Габертович с трудом и очень невнятно отвечал. Когда врач обратился в очередной раз к старику с вопросом:
«Какой сегодня год?».
Нуреддин Габертович неожиданно совершенно чётко и громко отчеканил:
«1937-ой!».
«Нет, какой с-сей-час год?» — вновь повторила женщина.
И снова последовал совершенно четкий ответ Нуреддина:
«1937-ой!».
Человек, с романтизмом ринувшийся в революцию, озарившийся светом ее идей, веривший в то, что пролитая за утверждение социальной справедливости кровь должна окупиться всеобщим благом, угасал под знаком проклятого 37-го. Знак Большого Террора, как бы не менялись времена и главные действующие лица в истории страны, сопровождал эту Личность до последнего часа. Он довлел над ним, цепко держал его в своих клешах, не давая свободы самоутверждения, сковывая его природный ум. Одаренный мудростью и обогащенный знаниями, он прекрасно осознавал всю пагубность системы, которая кровавым образом исполосовала жизнь миллионов его сограждан, которая и спустя 50 лет после года Большого Террора, уродуя человечность в людях, продолжала оставаться репрессивной.
Думаю, Нуреддин Габертович, с молодых лет состоявший в партии коммунистов, разочаровался в своих юношеских коммунистических идеалах. Толчком к этому, вероятно, стала депортации его народа, пройдя арест, следствие и кошмар лагерной жизни он окончательно расстался с иллюзиями. Он был верующим человеком. По воспоминаниям жены, Н.Г. Ахриев глубоко переживал, что, будучи в армии на советско-финской войне, он кушал сало, которым с ним делились солдаты-украинцы. Делал он это вынужденно. Чтобы не погибнуть. Но даже это суровую необходимость бороться за жизнь Нуреддин Габертович не считал для себя оправданием.
К умирающему Нуреддину приходили московские ингуши и чеченцы, сидели у постели и говорили на родном языке. Когда настал последний час, вызвали муллу, который читал отходную на арабском языке.
Нуреддин Габертович скончался 14 октября 1987 года в Москве. Похоронен он в горной Ингушетии, в родовом селе Ахриевых Фуртоуг.

Адам МАЛЬСАГОВ