Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

26.08.2019

Махкинан. Газета КАВКАЗЪ 1895 г.

mahkinan-gilthoj.jpg

 

 

 

 

mahkinan-gilthoj.jpg

2 комментария »

  1. Махкинан

    Кто хочет послушать
    Тот пусть же внимает,
    Что песня нам скажет
    Про время былое,
    Про жизнь наших предков,
    Про участь народа.
    Когда это было – никто не упомнит…
    Должно быть лет триста назад.
    Народ наш в то время богатый,
    Живучи в долине Доксольджи,
    Размножился быстро до гор Ачалукских,
    И жил бы доселе, если б не дьявол,
    Которому стало досадно,
    Что людям привольно живется…
    Известно, что дьявол не любит довольных,
    А любит, чтоб плакали больше…

    Так вот он и стал изощряться,
    Придумывать средства, отнять у них счастье
    И выдумал кару:
    Собрал подчиненных
    И дал им свое приказанье –
    Убрать всех счастливых с равнины,
    Развеяв по дальним горам и теснинам.
    А духи, приказ получивши,
    Мигом рассыпались в разные страны,
    Скорей исполнять повеленье.

    И вот потому – то, однажды,
    Ночною порою
    Ногайские орды с толпой кабардинев
    Напали на наши селенья,
    Жители коих все спали спокойно.
    Резня началась повсюду,
    И кровь обагрила долину…
    Пожары везде запылали…
    Прадеды наши, вскочивши спросонья,
    Оружья в руках не имели,
    Дабы отразить нападенье,
    И гибли все в яростной битве.
    Женщины же, девы и дети
    Горько рыдали, в плен попадая к ногайцам.

    Скоро управился враг беспощадный
    С нашим несчастным народом…
    Кто уцелел, так бежал прямо в горы
    Спасаться в скалистых пещерах.
    Туда же дополз и Чербыж(4) безбородый(5) –
    Предок гулетцев(6), израненный страшно,
    Который лечился травою и ею ж питался,
    Пока не зажили все раны…

    Итак, мои други, народ наш разбился
    На мелкие кучки, в горах поселившись.
    Не стало в нем силы в равнинах бороться
    С ратью великой, напущенной бесом.

    Прошло незаметно лет тридцать.
    Чербыж возмужал и окреп в своем теле,
    Вырастив бороду чуть не по пояс.
    Несколько жен взял прекрасных,
    И детей наплодил себе кучу:
    Сыновей – молодцев ровно двенадцать,
    Да несколько дочек – красавиц.
    Жил он в горах предгалгайских,
    У речки Джейрах – Арамхи,
    Селенье звалось Аулуртом,
    Стояло отдельно на горке.
    Толстые стены его защищали,
    И башня над ним возвышалась.
    Враги ему были не страшны –
    Все было крепко и прочно в ауле,
    И сила большая – двенадцать джигитов!

    Эти джигиты – дети Чербыжа
    Гордостью были отцовской.
    Покорные были ребята,
    Желания отца всегда исполняли.
    Три сына за домом и полем смотрели,
    Трое скотину пасли на горах,
    Трое в набеги ходили лихие,
    Трое с отцом промышляли охотой.

    Чербыж по Галгаю охотник был первый,
    И дети к охоте имели пристрастье,
    Туров всего больше били,
    Волков и лисиц и куниц,
    Иной раз и медведь попадался,
    И тот оставался в руках.
    Те трое, что ведали пастьбу,
    Очень молоды были,
    Но тоже умели себя отстоять
    От всякого зверя и всякой напасти,
    А те, что в набеги пускались из дома,
    Не раз возвращались с богатой добычей:
    С деньгами, коврами, шелками,
    Скотиной и всяким добром.
    И те тоже были неплохи,
    Что в поле пахали, косили.
    Они лишь по виду казались невзрачны,
    Но силой с медведем могли потягаться.

    Вся дружина братьев женатые были,
    Имея, кто по две, кто по три жены
    И кучу детей малолетних.
    Жили в согласии, нужды не имея…

    Однажды три сына с набега вернулись
    И новость большую отцу принесли:
    Рать кабардинцев направилась в горы,
    К границам грузинским,
    По Тереку вверх.
    Начальствует ею
    Тот самый князь старый,
    Который лет тридцать назад
    С ногайцами сделал погром небывалый…
    Зовут же его Асахметом,
    Имя знакомое каждому парню.
    Он грабить гурджийцев задумал;
    Видно, собирался пополнить казну.

    Очи Чербыжа вспыхнули местью,
    Когда он услышал Асахово имя –
    Имя вождя кабардинцев,
    Лихого, давнишнего недруга нашего края.
    Руки простерши, стал он молиться,
    Прося у Аллаха победы над князем.

    А после молитвы, детей всех собравши,
    Речь им повел он такую:
    -Вы приготовьте порох и пули,
    Запасные кремни, ружья и шашки.
    На утренней зорьке пораньше встанем –
    Поход совершить нам придется к ущелью,
    Где кабардинцев стеречь будем зорко
    В узкой, глубокой теснине…
    А вы нам харчи приготовьте! –
    Прибавил он в сторону женщин, —
    Может придется с неделю,
    Может и больше пробыть…

    И вмиг весь аул всполошился:
    Возня, суета:
    Жены пекли и варили съестное,
    Мужья приправляли доспехи свои…
    Наутро петух только крикнул,
    Дети Чербыжа уж были готовы.
    Отец тоже вышел в доспехах,
    И все окружили его.
    Он путь свой направил
    К соседним горам,
    Покрытым некрупным лесочком.

    В рассветном мерцании ночи,
    Они им неблизко казались…
    Тропинка вела меж елями,
    Сосною, рябиной, березой,
    Одетыми в весенний наряд.
    Мерно шагала дружина,
    Неслышно ступая по мягкой дернине.

    Кругом было тихо и глухо.
    Но вот рассвет уже близится.
    Где – то чирикнула птичка,
    За нею другая и третья,
    И скоро, весь лес огласился
    Пеньем пернатых, славивших солнце.
    Воздух дремавший тоже проснулся,
    Поднялся из чаши древесной
    И поплыл далече в пространство.

    Чербыж с сыновьями прибавили шагу
    И скоро, достигши вершины,
    Уселись на отдых на камнях,
    Обросших травою и мхом.
    Стая орлов тут же снялась гурьбою
    И с шумом взвиваяся кверху,
    Долго кружилась в пространстве,
    Блестя перед солнцем крылами.

    -Удача нам будет –орлята резвятся! –
    Подумал Чербыж, улыбнувшись.

    Но скоро улыбка исчезла…
    Он долу поник головой и подумал:
    «Зачем я иду к нему с местью?
    Свет божий широк и прекрасен –
    Всякому много в нем места,
    К чему же вражда и ненависть?
    Время умчалось, забыть бы все нужно…
    Но нет, не забудем,
    Сердце не может простить той обиды,
    Которую вынес народ,
    Крови Асахмета просит оно…
    Итак, решено: я буду мстить.
    Аллах мне поможет, воля его!»

    -Идемте же, дети! –
    Воскликнул он громко
    И тронулся дальше.

    Кучка джигитов шла гребнем горы
    К ущелью глубокому,
    К бурной реке,
    На берегу коей тропинка вилась,
    Служа караванам торговым путем.
    Гребень тянулся ровною грядою:
    Зеленая травка его покрывала.
    Идти было легко, свободно, неслышно.
    Чудные виды кругом открывались,
    Взор услаждая джигитов.
    На дне двух ущелий, внизу,
    Серебрились белою пеной две речки,
    Змейками виясь у подножия гребня,
    А вдали за одною из речек,
    Высились горы к самому небу
    И выше их всех громоздилась
    Голова снегового Бешлома.

    Та область была не людская:
    Там духи царили над снегом,
    Царице служа Махкинане,
    Имевшей дворец свой в Бешломе.
    Там солнце играло
    Во льдах самоцветных;
    Играло, искрилось, сверкало
    Словно в бриллиантах,
    В снежинках, мелькавших
    На снежном покрове.

    Вершина Бешлома чиста и спокойна.
    «Эта примета к успеху», —
    Подумал Чербыж во второй раз,
    При виде сияния Бешлома.

    Солнце поднялось высоко
    И роса уже исчезла совсем,
    Когда наши ребята добрались
    До крутого спуска в ущелье.
    Путь затруднялся по ребрам скалистым,
    Висевшим над темною бездной,
    В которой метался лишь Терек.
    Глухо рычали сердитые волны,
    Подобно раскатам далекого грома,
    И мчалися вниз одна за другой,
    Силясь опрокинуть преграды,
    Что созданы были волей шайтана.

    Зоркий Чербыж сразу
    Обхватил своим взглядом
    Ущелье глубокое,
    Но ничего не заметил живого:
    Все было пусто, безлюдно и дико.

    -Вы здесь обождите, а двое за мной, —
    Сказал он детям, и полез на утесы,
    С которых видней была местность:
    Виднелось верховье ущелья,
    Где Терек покойный
    Катил свои волны.

    Над ним, прижавшись к утесу,
    Дарьяльская крепость стояла.
    Граница была тут грузинского царства
    И крепостью этой, она охранялась.
    В крепости, войско жило боевое
    И люди, сбиравшие подать с приезжих.

    Крепость имела кривые ворота
    С железной бронею на створах,
    Так, что проникнуть могла только птица,
    А людям же живым нельзя было вовсе.
    Чербыж это знал и дивился,
    Как кабардинцы могли тут проникнуть?!

    «Неужто, солгали», — подумал он грозно,
    И стал еще зорче глядеть на ворота.
    «Нет, не солгали! –
    Воскликнул он громко,
    — Ворота разбиты, я вижу…
    А вон и пикет кабардинский,
    Видно по буркам и шапкам…
    Слава Аллаху, теперь я спокоен!..

    -Вы же, вот что ребята, —
    Речь к сыновьям обратил он, —
    Вы тут садитесь за гребень,
    И глаз не спускайте с ущелья,
    Если кто выйдет оттуда,
    Дайте мне знать, не теряя ни минуты…
    Как пришлю смену, вниз проходите;
    Там отдохнете свободней.
    Знак же давайте
    Чем –нибудь белым,
    Это заметнее будет…

    Отдав приказание, Чербыж возвратился
    К оставшимся хлопцам
    И начал спускаться с утесов.
    Спуск продолжался полчаса с лишком,
    Пока все достигли буйной реки,
    С громом катившей каменья.
    -Тут мы и станем, — выбрав полянку,
    Чербыж молвил детям.

    С час отдохнули, поели немного
    И спать улеглися вповалку,
    Не зная, что будет сегодня иль завтра,
    Как ночь или утро придется им встретить…
    День просидели наши ребята,
    Ночь пролежали без дела.
    Никто ниоткуда не шел и не ехал,
    Словно на свете не стало народа.
    И только на третье лишь утро,
    Условный сигнал показался.

    Чербыж поспешил к караульным
    И увидел, что крепость не пуста,
    Заметно движение,
    То с юга спешили толпы кабардинцев.
    Здесь вы не нужны, спускайтесь за мной! –
    Сказал сыновьям он, спешно вернувшись.
    -Час приближается, будьте готовы! –

    Внизу он сказал остальным своим хлопцам, —
    -Мы вчетвером – я и три старших
    Будем стрелять по врагу одним залпом,
    Вы-ж, остальные, винтовки готовьте,
    Курки направляйте, заряды вбивайте
    И кремни вправляйте…
    Порох на полках чтоб был непременно!
    Смотрите, чтоб все было ладно,
    Чтоб вы не краснели
    Потом за оплошность.

    -Вы же, — сказал он охотникам – братьям, —
    Вы становитесь рядом за глыбы,
    За эту природную крепость, —
    И он указал на каменья.
    -В первого целиться мне уж придется,
    А вам отдаю остальных трех…
    Только смотрите, без промаха бейте!
    Не то, берегитесь насмешки,
    Позорного имени бабы иль труса…

    Все притаились и к камням прижались,
    Выставив дула винтовок наружу.
    Сердце у каждого било тревогу,
    Глаз же к мосту
    Направлен с вниманием.
    Не долго прождали.
    Скоро на той стороне показалося знамя.
    Всадник в кольчуге вез его плавно,
    Коня направляя к мосту.
    За ним ехал вождь с нукерами.
    В богатом уборе, на белом коне,
    Гордо сидит он, качаясь
    В высоком черкесском седле.
    Толстый и плотный, с большими усами,
    С важной осанкой, седой бородою –
    Он одним видом казал себя князем.

    Это и был он – князь кабардинский.
    По серым глазам и орлиному носу
    Чербыж его тотчас признал.

    — Бей – ка ты его первого, я ж второго, —
    Сыну шепнул он старшему.

    Не чуя засады, всадник – знаменщик
    Мост переехал,
    Назад обернулся и стал,
    Подтянувши поводья,
    За князем следить с любопытством.

    Конь того, видно, почуял опасность –
    Не шел вперед, приседал и хрипел,
    Все на дыбы становился и фыркал.
    Князь его щелкнул нагайкой.
    Тот опять взвился
    И об мост копытом стукнул.
    Медленным шагом, косясь на пучину,
    С дрожью ступал он по шаткой настилке.

    Позади двое пеших, идя осторожно,
    Винтовку и бурку князя несли,
    Следя в то же время за князем,
    Слабо спустившим поводья.

    Вот конь уж у берега, ногу уже ставит,
    Князь нагибается, смотрит за шагом…
    Но вдруг покачнулся, схватился за сердце
    И вниз повалился как сноп.

    Его повалила пуля Чербыжа,
    Которым момент был уловлен удачно.

    В эту минуту за быстрой рекою
    Все неподвижно стояли.
    На лицах явилось сомненье:
    Так ли все было иль им показалось,
    Что с князем случилось несчастье?
    Безмолвно стояла толпа кабардинцев,
    Не зная, что думать
    И что предпринять бы.

    Но длилось это, однако, не долго;
    Скоро они угадали опасность
    И воем покрыли теречный грохот.
    Только тогда спешились дружно,
    Бурки убрали на седла,
    Курки повзводили
    И ринулись на мост.

    Но… залп тут опять повторился,
    И четверо в воду свалились.
    Следом за ними еще и еще,
    И так до полсотни погибло.
    Задние сметили – дело плохое,
    Давай отступать и ушли,
    Направившись в крепость обратно.

    -Аллах всемогущий, как я доволен,
    Что тело Асаха ногой попираю!
    Клянусь, сто баранов зарежу
    И сотни людей приглашу на обед…
    И тебе, Махкинан, пребольшая хвала
    За твою дорогую поддержку.
    Из каждой охоты десятую долю
    Будем сжигать в твою честь постоянно…-

    Так выражал благодарность
    Чербыж бородатый,
    Стоя ногою на трупе Асаха.

    — Что мне с ним делать? –
    Думал он дальше, —
    Голову снять и домой унести
    Или орлам на съеденье оставить?
    Или же в Терек ввергнуть, как собаку?
    Лучше уж в Терек.

    Махнул он рукою
    И крикнул ребят из засады.
    -Возьмите – ка этого пса,
    Да швырните в средину кипящей реки, —
    Молвил он им, указавши на труп.
    -Пусть его тело несется волнами
    К своим берегам кабардинским.
    Пусть же и там поплачут изрядно,
    Как некогда плакали наши.
    Послушав его приказанье,
    Двое джигитов взялись за тело,
    К реке поднесли, раскачали сначала
    И сбросили разом в бурные волны.

    — Что теперь делать:
    Здесь ли остаться ночлегом
    Или на отдых домой отправляться? –
    Мыслил Чербыж, потирая свой лоб.
    Эти собаки теперь не вернутся,
    Другую дорогу,
    Должно быть, избрали…
    Только это подумал охотник,
    Как вдруг, его уху послышались крики,
    И он увидал за рекой кабардинцев,
    Бежавших в каком–то расстройстве:
    За ними по пятам гналися гурджийцы
    Верхом на конях и пешком,
    Рубя без разбора врагов ошалевших.

    Чербыж поспешил к своим хлопцам
    И слово им молвил такое:
    -Это погоня за ними стремится,
    Теперь им конец несомненный…
    Готовьтесь, ребята, так же их встретить,
    Как давеча – дружно!»…
    Залпы опять участились.
    Опять кабардинцы осели:
    Сбились в гурт, как бараны,
    Не зная, куда и метнуться:
    Сзади гурджийцы рубили,
    А тут их свинцом угощали.
    Многие бросились в воду, тонули;
    Кто же полез по скалам,
    Тех из винтовок доставали.
    К концу их немного осталось,
    И те запросили пощады.
    Дав им пощаду, начальник гурджийцев
    Велел их связать и отправить к царю.

    Но один кабардинец при этом воскликнул:
    — Если б не те, что сидят за рекою,
    Не было б вашей победы!
    — Кто эти те? – вождь спросил строго.
    -Не знаю, — сказал кабардинец.
    -Узнать и тотчас донести мне! –
    Вождь приказал подчиненным,
    Слезая на камень с коня боевого.
    Всадники сделали то же
    И стали вокруг полководца,
    Которого звали все князем Леваном.

    -Ничего не пойму,
    Кто еще там, за мостом?
    Кто этот случайный союзник? –
    Спрашивал князь окружавших.
    Те же не знали и сами,
    Чья была помощь, откуда?
    Но вдруг человек на мосту показался,
    Высокий и плотный с большой бородою.
    Он двигался прямо
    К гурджийской дружине,
    Ружье перебросив за плечи.

    Это Чербыж был, охотник,
    Который хотел повидаться
    С начальником войск гурджийских.

    -Приветствует храброго князя Левана
    Чербыж аулуртский, сын Котьга Кривого, —
    Начал Чербыж, подошедши к дружине.
    – Свято да будет имя Аллаха,
    Победу пославшего смелым гурджийцам
    Над коварным народом,
    Дерзнувшим тревожить
    Гурджийское царство!

    Нашелся толмач среди войск,
    Высокий хевсурец в кольчуге булатной,
    Который всю речь перевел полководцу.

    — Спасибо, приятель, за доброе слово! –
    Ответил Чербыжу начальник.
    — Но кто ты? Откуда? Зачем здесь? –
    Спросил он, его озирая.

    — Как мое имя — ты уже слышал.
    А кто я – скажу, не таясь:
    Галгай(20) я чистейший,
    Притом же незнатный.
    Живу в Аулурте, в собственном доме,
    На речке Джейрах – Арамхи.
    Охотой на зверя кормы добываю.
    А то, что я здесь —
    Случилось по воле Аллаха…
    И дальше Чербыж рассказал все:
    Как он явился в ущелье,
    И как отомстил Асахмету.

    — Отныне ты братом мне будешь
    И царь наш тебя не забудет! –
    Обнявши Чербыжа, сказал полководец
    И тут же прибавил шутливо,-
    — Покамест ты пленником будешь –
    В ставку поедешь со мною,
    На пир, на веселый на ужин…

    В лагере князя много народу.
    Кроме обозной прислуги,
    Много толпилось и женщин,
    Отбитых от рук кабардинских.
    Прислуга, дрова заготовив,
    Большие костры разводила
    И мясо варила на ужин.
    А в ставке Левана просторной,
    Отдельно стоявшей от прочих,
    Ковры разостлавши, наклали подушек
    И ждали княжьего приезда.
    Немного поодаль от ставки
    Отдельный готовился ужин.
    Скоро и князь прибыл к стану,
    Где женщины, слуги и стража
    Радость большую ему выражали.
    Слова благодарности лилися рекою
    Из уст возвращенных красавиц,
    Но князь им с улыбкой поведал:

    -Не мне, а ему говорите спасибо! –
    При чем указал на Чербыжа.

    В ставке горели лампады,
    И челядь сновала вокруг беспрестанно.

    — Ну – ка ребята, быстрей шевелись,
    Гостей дорогих принимайте!
    Еды нам давайте, вина не жалейте! –
    Хозяин приказывал людям
    И рядом с собой
    Пригласил сесть Чербыжа.

    Видно, что тонко князь ведал адаты,
    Так как сначала спросил у Чербыжа,
    Что ему пить надлежит за столом.

    — Вина мы не пьем по адату, —
    — Чербыж отвечал чрез хевсурца,-
    -Но водку готовим мы сами
    И пьем иногда на пирушках.

    -Ну, так и ладно! –
    Князь тут воскликнул,
    Ужин велев подавать поскорее.
    Прежде подали прибор рукомойный,
    Чтобы омылись от пыли и крови,
    А там и трапеза поспела.
    Сначала подали рыбы соленой,
    Зелени, сыру и хлеба,
    А дальше пошло все мясное.
    Ели изрядно, зубов не жалея.
    Всякое блюдо вином запивали.
    Застольные речи кругом говорили
    И прославляли Чербыжа…
    Но скоро уж гости совсем охмелели,
    И сон их осилил глубокий.

    Утром в палатке все еще спали,
    Чербыж же проснулся и думал:
    -Что-то случилось,
    Но что — не припомню!
    Одно только знаю, что все были пьяны…
    Виденье какое – то было…
    Да! Вот оно что…
    И он вдруг припомнил
    Свой сон пред зарею:
    Он видел красавицу в волнах тумана,
    В белых прозрачных одеждах –
    Самое Махкинану – царицу.
    Она ему что – то сказала,
    Но что — он забыл совершенно.
    Мог бы припомнить,
    Да князь тут проснулся,
    И всех разбудил своим басом.

    А потом повторилась попойка:
    Пелись заздравные песни,
    Вино изобильно лилося,
    Зурна не смолкала все время
    И пляска живая грузин и грузинок
    Гостей развлекала до ночи.

    Кончился пир на второй день.
    Князь отпустил свою свиту;
    Чербыжа ж оставил в шатре
    И, призвав толмача,
    Беседу с ним начал такую:

    — Слушай – ка, новый приятель,
    Я тебе друг теперь вечный и брат
    За то, что помог ты
    Хорошему делу –
    Сколько народа от плена избавить…
    Хотя ты, положим, свое дело делал,
    Но все ж оказал нам поддержку.
    Все видели это и знают –
    Это большая заслуга.
    Тебя одарить мы должны…
    Чем, я не знаю.
    Скажи мне, откройся,
    Что тебе любо –
    Золото, шелк иль парчи дорогие?
    Оружие ли, кони ли,
    Серебро или скот?
    Или же дева молодая
    С роскошной косой?

    — Князь, дорогой мой!
    Напрасно ты мыслишь
    Так непристойно про гостя своего.
    Я благодарен за ласку, за слово…
    Твоя доброта, а с нею и дружба
    Мне ведь дороже подарков,
    В которых нужд не имею.
    Стар я…
    Коней и красавиц не нужно,
    Золота также.
    Разве моим сыновьям дашь что на память,
    Буду я рад и доволен.

    – Это само собой!- отвечал ему князь,
    — Но тебя самого мы должны одарить.
    От меня не возьмешь –
    От царя должен взять…
    Он же ведь спросит меня
    Про желанья твои.

    Долго думал Чербыж, подбирая ответ,
    Но припомнить не мог,
    Что сказать, что просить.
    Наконец, вспомнил сон, да и речь Махкинан.
    «Ты проси у него Кабахи(21) Амилгишк (22), —
    Тут без счета туров, — говорила она.
    И Чербыж стал просить
    Эту землю себе.

    Обещал ему князь доложить все царю,
    А пока что велел свою свиту собрать
    И пред ней разделить всю добычу войны.

    И лето, и осень с зимой миновали.
    Было все тихо в ауле Чербыжа:
    Каждый трудился в молчанье,
    Лишь одни дети шумели.

    Но как–то, однажды, покой нарушая,
    В ограду аула отряд целый въехал–
    Гурджийцы то были,
    Посольством к Чербыжу.
    Правил посольством князь Яни,
    Знакомый Чербыжу по ставке Левана.
    С ним и толмач
    Был известный, хевсурец.

    Встретив с почтеньем нежданную свиту,
    Чербыж разместил их по саклям
    И только жалел, что получше
    Не мог приютить их.
    Начальник отряда князь Яни
    Чербыжу поднес три подарка:
    Первый подарок – перстень с печатью,
    Второй же – четыре ружья,
    А третий подарок – царское слово,
    Которым земля отдавалась Чербыжу.

    Вот оно царское слово:
    «Владей же ты этим ущельем вовеки,
    Башню построй и живи на здоровье.
    Людей, если нужно,
    Скажи только слово,
    И к тебе притекут поселенцы толпами.
    Как только выстроишь крепость –
    Храбрых галгайцев в ней посели,
    И вели им блюсти над дорогой,
    Той, что проходит с юга на север,
    Чтобы ни конный, ни пеший
    Не шел бы без спроса
    И враг бы не смел
    Преступать чрез границу.
    С купцов, с торговцев караванных
    Будешь взимать проходное –
    Десятую долю с каждого вьюка»…

    Выслушав царское слово,
    Чербыж поклонился послу и ответил:
    -Доколе мы живы – вернейшие слуги,
    И крови жалеть мы не будем
    На царское дело, в защиту цареву.
    На брани погибнем – врагу не уступим…

    Полных три дня и три ночи
    Посольство жило в Аулурте.
    Чербыж угощал всех досыта
    И дичью и пивом ячменным.
    Когда же прощались,
    Послу он промолвил:

    Царю передай от меня это слово:
    Крепость не нужно нам строить –
    Есть-же ведь старый Дарьял.
    Только исправим – готова твердыня,
    Лучше которой нигде и не сыщем…
    Там же, на Хай-хи, я башню построю
    И сакли жилые ребятам.

    Послов проводивши, стали работать:
    Поправили крепость, построили башню
    И сакли жилые на Хай-хи.
    Чербыш разделил тут семью на две части:
    Старшим на Хай-хи велел поселиться,
    А младших оставил в своем Аулурте.

    Газета «Кавказ», 1895., № 98

    комментарий от Khamarz Kostoev — 26.08.2019 @ 18:23 | Ответить


RSS feed for comments on this post. TrackBack URI

Добавить комментарий

Заполните поля или щелкните по значку, чтобы оставить свой комментарий:

Логотип WordPress.com

Для комментария используется ваша учётная запись WordPress.com. Выход /  Изменить )

Фотография Twitter

Для комментария используется ваша учётная запись Twitter. Выход /  Изменить )

Фотография Facebook

Для комментария используется ваша учётная запись Facebook. Выход /  Изменить )

Connecting to %s

Блог на WordPress.com.

%d такие блоггеры, как: